Разве это худший вариант, умереть в объятиях смертельного врага?
Что скажешь, смертельный враг? Или… невольный друг? Так получилось, что похожи мы с тобой до невозможности. Разве бывает такое с врагами? Не знаешь?
Все мычишь. Ну ладно, хватит говорильню разводить. Время вышло. Пора.

Дмитрий Калинин
Первый
Я вижу себя со стороны. Впервые за много лет я вижу свое тело. Оно очень изменилось за эти годы. Я стал похож на высохшую мумию, валяющуюся в непринужденной позе в углу, покрытый многолетней пылью и засиженный мухами. У меня нет глаз. Глаза давно превратились в два скукоженных серых шарика, затерявшихся в глубине черных впадин. У меня нет глаз, но я вижу. Чтобы видеть, мне нужны чужие глаза. Вдруг, я со страшной силой осознал, что хочу обратно в свое тело. Мне подумалось, что оно снова станет молодым и сильным, если я вернусь. Оно станет живым. Пылинки пляшут в странных солнечных зайчиках, пробегающих по моему телу. Тени движутся по высохшему лицу, и, кажется, оно подмигивает мне, ухмыляясь и зазывая. Я хочу домой. Я делаю шаг навстречу себе…
Я многого не помню. Я не помню своего имени. Я почти ничего не помню о своей жизни в теле. Когда-то я был молодым и СОЧНЫМ, а теперь я ВЫСОХ. Я похож на забальзамированного Тутанхамона, пролежавшего несколько веков в склепе. Забавно, я помню имя фараона, а своего не помню… Может называться Рамзес Тутанхамонович Фараонов? Нет. Мне нет имени. Иногда я смеюсь. Часами. Днями. Неделями. Мне становится так жутко весело, что я не могу остановиться. Я пугаю своим смехом сталкеров. Даже контроллеры стараются обходить места моего пребывания стороной. В такие смешливые дни я люблю пошутить. Однажды я довел до безумия и смерти одного сталкера, когда в теле голубя прицельно гадил ему на голову и плечи. Я преследовал его три дня, клевал все, что только можно и гадил на него. Днем и ночью. С веток деревьев, с крыш заброшенных зданий, даже с лёта. На третьи сутки его голова была похожа на большой вонючий шар из помета. Конечно он не выдержал. Кричал, стрелял, бегал от меня. Попал на стаю слепых псов.
Когда это произошло, мои волосы уже были похожи на клубок спутанной пакли.
Кровь, когда высохнет, похожа на ржавчину. А на вкус она другая. Я пробовал кровь на вкус. У меня нет языка. Мне нужен чужой язык, чтобы пробовать. Я пробовал ее языком слепого пса, языком карлика, языком человека. Языком крысы и кривым раздвоенным языком мутанта. Вкус у нее одинаковый для всех. Она красивая. Она густая и яркая на солнце. Тугие капли медленно стекают по веткам. Листья окрашиваются причудливым красным блестящим орнаментом. Она капает на сухую пыльную землю, оставляя небольшие кратеры. Салат из желтых и зеленых опавших листьев заправлен алым соусом. Это гарнир, а где же основное блюдо? Оно висит на невысоком дереве, уже разделанное и освежеванное. Вам ножку? А может быть филейную часть? Или потроха? Я вижу все это глазами карлика, я ощущаю вкус крови во рту, я чувствую липкость этого специфического кетчупа на "своих" мощных руках. А что такое кетчуп, кто-нибудь помнит? Там листва вся в ржавчине.
В тот день у меня ввалилась внутрь щека и лопнуло левое глазное яблоко.
Я очень люблю стрелять. АК-47 – мое любимое оружие. Его еще можно встретить в наше время. Мы с контроллером всегда охотимся, если удается добыть это чудо технической мысли. Вернее, охотится он, я только подвожу его к это мысли и наблюдаю его глазами. Контроллеров я не могу подчинить себе полностью, они слишком сильны для меня. Они гораздо лучше стреляют, когда мы вместе. Раньше я был хорошим сталкером, это я знаю точно. С людьми охотиться тоже интересно, но нет элемента неожиданности. Человек подчиняется мне полностью. Всегда оставляю последний патрон для себя. Один раз чуть не "уговорил" контроллера его использовать. Он понял, что не один, и сделал мне больно. У меня нет нервов, чтобы ощущать. Чтобы чувствовать боль мне нужны чужие нервы. Теперь они осторожны и стали подходить реже. Очень интересно управлять голубем, уворачиваясь от путь, и одновременно наблюдать за этим глазами охотника. Голова разлетается от пули калаша неэстетично. Зато из этой головы можно понаблюдать весьма необычный визуальный ряд.
Кожа стала похожа на пергамент. Мышцы превратились в камень. Я их не вижу, но знаю.
После Выброса я могу двигать предметы и без тела, усилием воли. Они меня боятся и называют Полтергейстом. Я швыряю в них все, что попадется под руку. Конечно, "под руку" – просто оборот речи, так как рук-то у меня нет. И глаз нет, поэтому в эти моменты я веду далеко не прицельный огонь. Я не вижу, но чувствую. Картина в моей голове, она похожа на черно-белый комикс. Не помню, что в точности такое комикс, но вроде слово подходящее. Еда у сталкеров редко бывает вкусная. Я объедаюсь до смерти. Их, а не моей конечно. Видели на сопке в третьем квадрате вздутый труп? Он съел у меня десять жирных крыс, пока не откинулся. А я могу откинуться? Вот было здорово попробовать. Только не знаю как. Я уже не человек. Даже не из-за того, что не имею собственного тела. А по образу мышления. Точно помню, что раньше думал не так. Иначе. По-человечески. Контроллер тоже думает. И карлик. И даже крыса. И я думаю. Я помню какое тогда было число. Когда я стал таким. Судя по часам на руках сталкеров, я такой уже пятьдесят с лишним лет.
…Я изо всех сил стремлюсь к своему телу. Я в теле сталкера. Его зовут Семен, ему двадцать три года и он боится. Он в панике. Он мечется внутри, но ничего не может поделать. Я прыгаю в себя, чтобы обрести себя. Все кончено… Мумия рассыпалась в прах. Мы с Семеном лежим в этой пыли. Странного вида солнечные зайчики бегают теперь и по моему дежурному телу. Странное ощущение… Как будто они щекочут сквозь одежду… Кожа… У меня… Свет… Я не могу…
Теперь нас двое. Я и Семен. Я – это мы, а мы – это я. Мы стали гораздо сильнее, это сразу чувствуется. Нас теперь боятся даже контроллеры и карлики. Мы можем поставить комариную плешь, что с удовольствием часто и делаем. Сеня очень способный и сильный. Он резвится, он неутомим в своей жажде. Думаю, лет через десять он тоже забудет свое имя. А я не буду ему напоминать.
09.10.2003
Ян Олешковский aka Maddog [SW]
Трудная мишень для ефрейтора Кердыбаева
Рядовому Колесникову не везло. Ему не везло всегда, начиная со дня его рождения. Злые языки утверждали, что все началось даже ещё раньше: до рождения. Многие помнят, что когда его матушка лежала в районной больнице с диагнозом «хроническая беременность» (вообще-то на «сохранении», но медсестра не правильно записала в карточку слова доктора), то за стеной палаты взорвался рентгеновский аппарат, сильно покалечив уборщицу и «засветив» всех присутствующих. Мать Сергея Колесникова умерла вскоре после его появления на свет от потери крови. Покойная бабушка Нюра рассказывала, что когда его крестили, пьяный батюшка умудрился дважды уронить младенца Колесникова С.И. в купель, где герой нашего рассказа чуть было не утоп. То и дело роняя ребенка, Отец Михаил грязно и богохульно ругался. А в конце таинства обряда объявил во всеуслышание своим густым и предрекающим судьбу голосом:
– Дитя у вас зело неудачное. Склизкое какое-то. Не будет от него проку. Аминь. –
С этого дня и повелось в селе Чернокнижкино считать Колесникова-младшего отпетым неудачником. Утверждалось, что везде, где появлялся Серёжа, происходили неприятные события. Происшествия бывали или с ним самим, или с теми, кто волею рока, спьяну или сдуру оказывался рядом. Четырежды, в общем-то, равнодушный ко всему, кроме коров и солёного чёрного хлеба, бык Хахаль гонялся за Колесниковым. Трижды догонял, и умело бодал. Один раз бычара, придя в исступление, даже вбежал сквозь витринное стекло и людскую очередь прямо в сельмаг: туда, где укрылся наш герой. Отец всех местных телят ворвался в торговый зал, разыскал глазами цель своего визита, и победоносно боднул забившуюся в угол жертву в мягкие части тела. Проделав это, Хахаль потерял всякий хищнический интерес к Сергею Колесникову и вернулся в лоно вегетарианства, где принялся меланхолично жевать обнаруженные на прилавке сельмага бублики. Из растоптанной очереди послышались стоны и проклятия, обращенные почему-то не преследователю, а к забоданному отроку. Корриды продолжались до тех пор, пока в последний, четвертый раз счастье общения с Сергеем Ивановичем не стало для быка фатальным: на пути погони оказался открытый настежь электрический щит, который и прервал земной путь животного. От этого, в селе на несколько дней «выбило фазу», скисло всё молоко на ферме, а электрик Осетров на радостях (или с горя) напился «в дугу». Электрическую дугу, разумеется, ведь он был электриком, а не каким-нибудь конюхом. Народ избегал Серёжи. Прятался от него в кустах. Запирался на замки и переходил на другие стороны улиц. Если люди вынужденно ехали на полевые работы в прицепе трактора вместе с Серёгой, то непременно кто-нибудь выпадал в колею или канаву. Если никто не выпадал, то трактор благополучно ломался посреди просёлка или вяз в навозной жиже. Однажды от «Беларуси», в прицепе которой так неосторожно передвигалась Серёжина бригада, отвалилось заднее колесо, которое ловко переехало четырех председательских кур и петуха, кинувшегося наперерез колесу-убийце спасать своих хохлатых наложниц. В конце концов, вокруг парня образовалась культурная пустота. Тяжёлый и липкий вакуум молчаливой неприязни усугублялся еще и тем, что был молодой человек круглым сиротой. Мать его, как вы помните, умерла родами, а отец – Иван Савельевич, по прозвищу «Дурко», вскоре тихо спился от горя. Старшие сёстры и братья Сергея обычно не доживали и до годовалого возраста, и поэтому знал он их лишь в образе маленьких холмиков на местном кладбище. Жил наш герой у тётки, которая, впрочем, его только скудно кормила, давала кров и кое-какие обноски. Все односельчане с нетерпением ждали, когда «наказанию божию» придёт срок призываться, и он навеки сгинет в армии. Либо от кулака «дедовщины», либо под гусеницей соскочившего с ручника танка Т-72, либо его смоет с палубы Малого Противолодочного Корабля «Непьющий» океанской волной. Нераскрывшийся парашют тоже не исключался, и даже приветствовался. Можно было надеяться на то, что Сергей и вовсе не вернется в село – даже в качестве «цинка», а навсегда останется служить в армии прапорщиком. Но кто-то из служивших мужиков резонно съехидничал:
– Ага. Дежурным по ядерной кнопке. Чтобы сразу, одним махом – и всем хана! –
Эти слова вызвали в обществе уныние и вселили в сердца тревогу за судьбы человечества. И когда молодых людей забирали в армию, то Серегу определили служить во внутренние войска, которым в нашей стране во все времена было много опасной работы. Граждане этому несказанно обрадовались, и поначалу даже хотели объявить райвоенкома почётным односельчанином, и даже думали поставить ему на главной площади гипсовый бюст, изображающий того верхом на лошади, разящего наотмашь повесткою поверженного интеллигента – уклониста. Все знали что, во-первых, во внутренних войсках отродясь не было никаких красных кнопок, а во-вторых, появилась надежда, что Колесникова-младшего заколет заточкой какой-нибудь «склонный к побегу» зэк. Но когда на селе узнали, что попал Сергей охранять то, что осталось от ЧАЭС – вся деревня не на шутку перепугалась. Перепугалась и не стала увековечивать райвоенкома. Факт службы солдата Колесникова вблизи разрушенной АЭС был пострашнее варианта «ядерная кнопка, плюс прапорщик Колесников». Потому, что в «атомном» случае можно было хоть как-то договориться с пострадавшими американцами или китайцами. Повиниться. Так, мол, и так: «Ошибочка вышла. Кнопка на пульте сломалась. Уже устраняем. Виновный расстрелян. Извините за конфуз». Они поймут и не станут наносить ответного удара. А тут – ужасный Чернобыль. Первая катастрофа, второй странный взрыв возле АЭС. Мутанты и жуткие сплетни о том, что Зона растёт, как раковая опухоль и «скоро доползёт досюда». Сельчане внезапно осознали, что над планетой навис неотвратимый «кирдык», раз в тех адских местах появится не менее кошмарное исчадие их села – рядовой Колесников. Местный участковый Юрьев, который слыл деревенским оракулом, ибо обладал навыками дедукции, необходимой ему для изобличения самогоноварения, зловеще предрёк:
– Ожидайте третьего взрыва! – Сказал, и запил на целую неделю «по чёрному». Запил от безысходности и бессилия изменить будущее. Все сразу вспомнили случай, когда милиционер Юрьев пророчески предсказал пенсионерке Чечёткиной скорый взрыв её самогонного аппарата. И действительно: через пару дней она уснула пьяная, не дождавшись окончания процесса варения. Чудовищной силы взрыв котла аппарата уничтожил её баньку, выбил стёкла в домах соседей и укрепил авторитет участкового нострадамуса.
И наступил день, когда призывник Колесников тяжело вздохнул, выпил прозрачного тёткиного чаю и ушёл в армию на верную погибель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51