Не каждому дано хотя бы частично осознать опасность обычного, деромантизированного, существования. Опасности, своим острием обращенные против профессионализма (в любой области деятельности). "Если скрипач, певец, писатель - настоящие люди (читай, профессионалы - Л.Б.), то работа доставляет им удовольствие (в любых - в принципе? - количествах). Вот мы думаем, что это есть настоящее отношение к работе."
А тут - игра. И какая! За одно удовольствие подумать над позицией надо (бы) еще приплачивать. Вот только кому? Уж не тому ли, кто в наше время выдвинул идею безлимитных матчей.
Тем более, что одной из основных, ведущих идей Фишера является стирание граней между подготовкой и выступлением, между игровой и тренировочной обстановкой. Подготовительные же, тренировочно-игровые, действия - это то, что на сознательном или бессознательном уровне совершается профессионалом (не говоря уже о суперпрофессионале) ежечасно, ежеминутно, скажем так, и во сне, и наяву. От этого отдыха и "лекарства" не бывает; это нельзя считать трудом (от слова "трудно"), работой (от слова "раб"). Можно сказать, что люди, боящиеся слишком долгих матчей, занимаются шахматами между прочим, играют в шахматы всего лишь потому, что способны это делать неплохо и, может быть, все другое делают несколько хуже (если пробовали).
Говорят, очень длительный матч может, право же, превратиться в состязание на выносливость. Но ведь шахматы еще и спорт, к тому же и безлимитный матч ограничен. Выиграй 10 партий подряд и - гуляй, грубо говоря. Фишер вот сократил число своих свиданий (с М.Таймановым и Б.Ларсеном) до фантастического минимума... Не без помощи партнеров. Но это уже другой вопрос как и с чьей помощью.
Для профессионала выступление - лишь одна из форм применения шахмат (или другого вида искусства). Причем, как правило, - во второй половине жизни - не самая главная. Не преобладающая. Шахматы становятся все в большей мере посильным подспорьем в размышлениях. О жизни... самих же шахмат.
Но с кем - сесть, самостоятельно - и в то же время соавторски - поразмышлять?..
Сальери, который, конечно же, более чем неспособен... писать музыку вместе с Моцартом - об этом даже дико подумать, протестует у Пушкина не против "шалопайства" великого композитора, но против неподобающего, любому служителю искусства противопоказанного, образа жизни. Моцарт - в широко-философском смысле слова, а может и узко-бытовом, - для Инспектора-Инквизитора - пропитан, промаслен, проникнут (от слова "никнуть, поникнуть") запахами быта, самого благопристойного и необходимого человеку. "Художник?! воскликнул как-то Г.Флобер - так ведь это чудовище". Сальери блюститель истинно художественного поведения - выступает против непротивления быту со стороны Моцарта, против его попустительств обыденности - например, в виде слепого скрипача. Против его приятия обыденности (от слова "принятый", "приятный"?).
Моцарт не делает ничего безнравственного, плохого - в композиторском или, так скажем, в домашнем смысле; он предупредительный, внимательный, ценящий труд, кухонный в частности ("Пойду сказать жене, чтоб не ждала к обеду"), он играет с сыном, готов, как в таких случаях выражаются, оказать материальную помощь скрипачу. Он - более нормальный, чем Сальери, человек, а следовательно, по мнению суперпрофи, не может служить достойным примером ("Наследника нам не оставит он").
Можно предположить, что наследники Фишера уже подрастают: непонимание, да еще массовое, совершенно стопроцентное, не может быть сплошным и вечным. Лет через пятьдесят-шестьдесят наши потомки еще прочитают мемуары тех, кто в свое время мечтал сразиться с Фишером, получить... страшновато сказать - его вызов. Между тем, если очередные чемпионы (Карпов и Каспаров) предпочтут игнорировать инициативу Фишера - назревающую, на мой взгляд, - может быть, уклониться молча, может быть, слегка сыронизировав над "совсем стариком", Фишеру ничего другого не останется как попробовать "вырубить" вокруг них более молодую поросль. Но он не завидует такой, своей, участи. Он, быть может, наивно, надеется на появление еще кого-то, на последователей, приверженцев его, классического, направления, кому, в случае проигрыша матча, можно было бы, по-стейницевски, провозгласив троекратное "ура" в честь нового чемпиона, передать звание.
Сальери строже и бесчеловечнее Моцарта, он у Пушкина, в сущности, только критик, не сказавший ни единого критического слова (звука) в адрес, нет, не гения, а бога музыки. Но шахматы - сравнительное, жесточайше сравнивающее искусство, произведения здесь создаются на основе (и в результате) пристрастнейшей, усиленной, нелицеприятной, предельно скрупулезной чаще всего, критики. Взаимной, обоюдной, непрестанной. Это - соавторство воюющих, а потому как бы враждующих авторов. Лишь поднявшись на определенную шахматно-культурную высоту, некоторые гроссмейстеры начинают догадываться (мастера и кандидаты, понятно, тоже): чтобы иметь отношение к Большим шахматам, чтобы играть по-настоящему позиционно, "выдержанно", необходимо иное, не военно-схваточное, но дискуссионно-академическое отношение к партнеру, любому - на садовой скамейке или в турнирном зале, на сцене. Оба соавтора ходят, однако, при любых взаимоотношениях, по лезвию ножа (меча скорее). Каждая нота (неверная) совместно создаваемой, складываемой музыки (музыкальной партии) грозит неотвратимым прекращением творческого процесса, снятием с дистанции, поражением в данной встрече, нередко немедленным, всегда необратимым. По Фишеру (и не только по нему), большинство промахов - результат несвежести, изношенности, тряпичности, "ветошности" (тут слышится не одна "ветошь", но и "тошнота") нервной системы. Которую необходимо всемерно холить, беречь, сохранять, восстанавливать (по возможности), не давать в обиду и - еще раз - оберегать от травм, даже самых мелких. Вся жизнь профессионала - непрерывные, в идеале, маневры обходительности, осмелюсь так сформулировать эту сторону дела...
Шахматы - наука-искусство-спорт, где царят чересчур точные и строгие, почти "бесчеловечные" условности, правила, установления. Они к тому же чересчур провокационны. Где-то, когда-то, как-то, какое-то время, в какие-то моменты, создавая некие фрагменты, можно играть совсем не по правилам, и даже выигрывать именно за счет этого; только в подобных случаях они, шахматы, как бы скрывают от победителя причины его триумфа. Но рано, а чаще поздно (слишком поздно) оказывается, что условности "техники", в частности, особенности, определенная глубина понимания основ игры, - совершенно необходимы, а постоянное оперирование "безыдейными" ходами обязательно ведет к ошибке. Как в этой игре, так и в жизни. Боксеров, не демонстрирующих общепринятую подготовку, иной раз судьи сразу снимают с соревнований - за отсутствие, так сказать, технического минимума (техминимума), технического, начального хотя бы, арсенала. Выходят на ринг, допустим, два молодых человека, одетые, экипированные по всей форме, в перчатках, с безукоризненно перебинтованными руками, и начинают наносить друг другу удары - не ниже пояса, не открытой перчаткой, не по затылкам. Дерутся вроде бы почти и без оплеух, но их останавливают и просят покинуть место состязания - "ввиду явной технической неподготовленности". Что-то похожее, только более наглядное и одностороннее, происходит, скажем, в настольном теннисе: один из игроков как-то отбивает мячик, счет растет 5:0, 10:0 не в его пользу и - судьи не дожидаются 21:0 или 21:1 - партия (и вся встреча) оканчивается по их решению - по причине той же "технической неготовности" одного из участников. Хотя нигде не сказано о границе, грани между ударами, выполненными - хоть в боксе, хоть в теннисе - по правилам, и ударами "неправильными".
Фишер - представитель, если так позволительно выразиться, усиленно-правильных шахмат - и здесь имеет шансы опередить своих более молодых коллег. Которые не столь долго, не столь беззаветно работали над собственно "техникой", то есть способами отыскания надежных ориентиров для игры, отвечающей духу позиции, а потому в огромном большинстве случаев дающей особый, повышенный запас прочности, защищенности от тех же принципиальных (но не "случайных", конечно) ошибок.
Не слишком умудренный таким опытом Михаил Таль выиграл у Михаила Моисеевича Ботвинника целый матч (на большинство из 24 партий), но с треском проиграл матч-реванш (1961). Играть который он не смог отказаться.
Невозможно представить себе Таля, признавшего меньшую содержательность своей игры и потому сделавшего вывод: в большом, сдвоенном, с позволения сказать, матче (матч+матч-реванш) у меня нет шансов - превосходство патриарха скажется на большой, на всей (!) предстоящей дистанции. Между тем, как известно, Д.Бронштейн незадолго до начала матч-реванша уверенно предсказал победу пожилому претенденту (так ведь и хочется заключить это слово в кавычки). Именно по причине бльшей содержательности, солидности, что ли, фундаментальности его игры (и подхода к шахматам, надо думать). Длительное, основательно-протяженное состязание многое расставляет по своим местам - это не надо (ни к чему) специально доказывать. Тут, как говорится, роль случайности сводится к минимуму. Не для того ли, чтобы окончательно ее, случайность проклятую, добить, чтобы потеснить еще, если не исключить, Фишер добавил в условия безлимитного матча пункт о сохранении звания (чемпионом) при счете результативных партий 9:9. Мы хорошо помним, что тут началось, что тут поднялось. В чем только ни обвиняли Фишера. И очевиднее других грехов была... трусость, требование - себе! форы. Дескать, Карпов, претендент, обязан выигрывать матч как минимум со счетом 10:8. Он не имеет права проиграть больше 8-ми партий, а выиграть должен обязательно 10. В то время как восседающему на троне, чемпиону, достаточно - чтобы сохранить (спасти) звание - выиграть лишь 9 партий, проиграть же он может целых 9, а не 8. Но ведь при этом как-то не учитывается, что 9, число чемпионских побед, лишь на единицу меньше чаемых 10-ти побед претендентских, что число проигрышей, "допустимых" для чемпиона, то есть 9, на единицу больше, нежели число поражений, вполне допустимых для претендента. А главное - как мог бы "в случае чего" чувствовать себя претендент, победивший чемпиона с перевесом только в одно очко - может быть, в результате какой-то маловероятной, чудесной, удивительно-чудовищной и т.п. ошибки, непостижимой, скажем так, оплошности, однако (!) допущенной королем. В решающей партии, допустим, при счете 9:9 кому-то может ведь и "повезти" в самом чистом и мистическом виде - чего в жизни, тем более шахматной, шахматно-спортивной, при таком умственном напряжении, не бывает, не может случиться!.. А потом ведь и счет 8:8, "предыдущий" счет, уже показал равенство сил; и следующая партия, в каком-то (мы знаем, в каком) смысле уже решающая для чемпиона: выиграет он ее - и главное дело сделано, проиграет - и он на грани катастрофы; а претендент в случае победы обеспечивает себе почетную ничью как минимум. Нервотрепки во многих вариантах оказывается более чем достаточно; задачей Фишера было заранее снизить ее накал. Сконструированные, предложенные, изобретенные им часы имеют ту же цель - смягчить возможные и почти неизбежные цейтноты, подбросить "соломки" привычно падающим в этих местах тугодумам. Играйте в шахматы, как всегда, как бы призывает он, и постарайтесь достигнуть нужного вам результата... наиболее достойным, наименее суетливым, во всяком случае, образом.
Между тем участь Фишера - быть непрестанно обвиняемым в том, что формула его матча подогнана "под себя". И это... действительно так. Но, предлагая, выдвигая эту формулу он, по здравом размышлении, выказывает бльшее понимание сути фундаментальных шахмат, нежели многие из его критически настроенных коллег. Отрицать проще, нежели соответствующим образом, само-отверженно готовиться, пожизненно быть погруженным исключительно в шахматы. Но ведь это так односторонне, это - флюсоподобие, фанатизм! И т.д., и т.п. С нашей точки зрения, это - нормальный (чуть было не написал обычный) суперпрофессионализм, да, нечастый в любой области деятельности. Такой, какой, например, был присущ К.С.Станиславскому или теперь свойственен Л.Белоусовой и О.Протопопову. Будучи, нет, не выявленным, но лишь почувствованным, он в 99 случаях из 100 не приветствуется, иногда высмеивается - и довольно умело, тоже "обоснованно", правдоподобно, скажем так...
Профессионализм слишком редок - как призвание, как совершенно-природная склонность, - научиться ему невозможно, а "насильно" выполнять его установления - немыслимо. Но чтобы и отвлечься от него, необходимы достаточно сильнодействующие меры, главная из них, наверное, - погружение в обыденность, в очередные задачи и задачки, решение которых обеспечило бы какую-то, чаще минимальную, осуществимость, существовательность в рамках "рентабельной" (не далее, не более) профессии.
1 2 3 4 5 6 7 8