И не успели мы зайти в каюту, как Эмили начала заигрывать со мной, да так непристойно, что я не мог оставить этого без внимания.
Я был в шоке и даже не могу передать, насколько велико было мое разочарование. Под каким-то предлогом я выманил ее на палубу и спихнул в воду. Это было нетрудно, и я почувствовал себя лучше.
Конечно, позднее я сожалел о содеянном. Помню, меня тогда мучил приступ поноса, что со мной бывает довольно часто. Но ее родители так сочувствовали мне, узнав о несчастном случае, происшедшим с их дочерью, что вскоре я совсем оправился.
— Дела у отца шли неважно, и обстоятельства сложились так, что мы вынуждены были уехать из города. Салли я больше не видел. Но после всего, что было, обычные девушки уже не казались мне столь привлекательными. У меня были женщины, которые грубо обращались со мной, но это было все не то. Забавно, не правда ли? Я хочу сказать, что иногда мне кажется, что я предпочитаю быть несчастным. Тебе когда-нибудь приходило в голову, Крим, что мы, на самом деле, не знаем самих себя, не говоря уж о других людях.
Его жизнь — это беспорядок и грязь. Моя — выдержанность и строгость. Я не имею ничего общего с ним, совсем ничего. Он уже начал вторую бутылку пива. Внезапно я перестал грызть ногти и сказал:
— Так как насчет одеяла, мистер Лоуренс?
— Я тебя еще хочу спросить. Разве ты не считаешь, что Флосси как рал для меня? Строгая, властная женщина. Как ты думаешь, сколько ей лет?
— Откуда мне знать.
— Ну, примерно?
— Около сорока.
— Я бы сказал — тридцать восемь—тридцать девять. А мне — сорок девять. Так что это было бы совсем неплохо. Правда, принимая мучения, хотелось бы жить с комфортом. У нее же есть деньги, Крим?
— Ну, у нее своя мебель.
— Да. Старина Мичер в пятидесятых неплохо зарабатывал и, наверняка, оставил ей кругленькую сумму. Я слышал что-то о десяти тысячах фунтов. Она, должно быть, крепко держится за них, раз живет в такой дыре.
— Здесь было вполне прилично, пока не появились вы, мистер Лоуренс.
— Брось ты! Ты когда-нибудь спускался в подвал? Думаю, что нет. Конечно, зачем тебе это. Так вот, в подвале воняет так, словно они там дохлятину хранят. Ну да ладно, вопрос вот в чем: есть кто-нибудь еще, кто положил глаз на нашу Флосси? И как ты думаешь, она примет меня?
— Вы вынуждаете меня быть откровенным, мистер Лоуренс, поэтому я скажу, что вряд ли.
— Тогда пусть это будет для вас сюрпризом, мистер Крим. Со мной все в порядке… Я только хочу, чтобы вы замолвили обо мне словечко. Согласны?
— Я не могу ничего обещать.
— Я дам вам одеяло. Даже два.
Если кто-то желает быть дураком, я не вижу причин препятствовать этому. Я сказал, что постараюсь и сделаю все, что в моих силах. В конце концов он выдал мне два очень старых ветхих одеяла, и я потащил их наверх.
В какой-то ужасный момент, не могу сказать — почему, я подумал, что женщина, развалившаяся на стуле — моя мать. Я совершенно забыл о мисс Колгрэйв. Мне стало дурно, и я решил выйти на улицу.
Печально, но люди, делающие все, чтобы стать счастливыми, таковыми, как правило, не бывают.
Я сидел в маленьком кафе, куда иногда заглядываю, и пил кофе. На работу я уже решил сегодня не ходить. В магазине не ценят моих стараний. Появлюсь завтра и, если они устроят скандал, просто уйду. Деньги — вот что беспокоит меня; их едва хватило на сигареты. Тут, неожиданно для самого себя, я подумал о миссис Мичер и о тех десяти тысячах, про которые говорил Лоуренс.
В кафе вошла молоденькая девушка и расположилась за соседним столиком. Она была в моем вкусе, и я перебрался к ней. С такими, как она, тебе не нужно много говорить — они сами могут часами болтать и нисколько не возражают, даже если ты их совсем не слушаешь. Эта, например, рассказывала, что работает в магазине тканей, здесь поблизости, а в свободное время подрабатывает фотомоделью.
Вот как! Я ненавижу фотографию, да и вообще, всякое искусство — оно не ведет ни к чему хорошему. Если бы это было в моих силах, я бы сжег все картинные галереи. Тогда, может быть, у нас поубавилось бы этой распущенности, о которой сейчас так много пишут. Я слышал, как отец говорил, что все художники и писатели — любимчики Дьявола, хотя и делал для некоторых, таких как Ллойд Дуглас и Конан Дойл, исключения.
Узнав от девушки, что она заходит сюда каждый день, примерно в одно и тоже время, я понял, что всегда, когда пожелаю, смогу найти ее здесь. Я сказал, что работаю директором одной большой фирмы, выпускающей одеяла, и она согласилась позировать мне обнаженной, если это понадобится. Пожелав ей всего хорошего, я ушел.
Предстояло решить, что делать с трупом. Раньше, обдумывая такие вопросы, я предпринимал длительные прогулки по Лондону. Этим же я воспользовался и сейчас, хотя было довольно холодно. Расстроенный желудок вынуждал меня неоднократно забегать в общественные туалеты, и там я испытывал настоящий стыд, читая надписи на стенках кабинок.
Я видел, как сносили старые дома. Потрясающее зрелище, но удовольствие от него было испорчено цветными, работающими на стройке. Этих выходцев с Ямайки и им подобных следует отправить обратно в Африку, где им самое место. Не то, чтобы я был сторонником расовых барьеров; просто им нечего тут делать. Я бы не хотел, чтобы моя дочь вышла за кого-нибудь из них замуж.
Одно из моих главных достоинств — эго способность развлечь самого себя. Мне никогда не бывает одиноко, и я никогда не завишу от других. Раньше, когда я был мальчишкой, отец очень не хотел, чтобы я играл с другими детьми; он говорил, что они научат меня плохим словам. Поэтому, когда я писал непристойности на стенках туалета, я всегда это делал, дабы пристыдить других. Часы на ювелирном магазине показывали половину пятого; я вспомнил, что приглашен на чай к миссис Мичер, и направился назад к Институтской площади, к дому номер четырнадцать.
В холле было очень темно. Из подвала исходил слабый сыровато-затхлый запах. Дверь в комнату Лоуренса была приоткрыта. Оттуда не доносилось ни звука, и я подумал, что его там нет. Когда я начал подниматься по лестнице, меня кто-то окликнул сверху. Это была миссис Мичер.
Добравшись до ее лестничной площадки, я увидел, что она находится в совершенном смятении.
— Боюсь, я немного опоздал, — сказал я вежливо.
— Вы должны приготовиться, мистер Крим. Вас ждет потрясение. Случилось ужасное.
Я не люблю, когда случается ужасное. Оно имеет отличительное свойстве происходить там, где замешаны женщины. Я сказал:
— Сожалею, миссис Мичер. но я должен сейчас уйти.
Она совсем обезумела.
— Вы не можете уйти. Вы не можете оставить меня. Зайдите, пожалуйста! Там мистер Лоуренс. Он мертв!
Она судорожно схватила меня за руку и потащила в свою комнату.
Стразу бросалось в глаза, что комната хорошо меблирована: лампа с абажуром, пышный ковер, кругом картины, фотографии, безделушки, но сейчас она была в полном беспорядке — кресло и стол — перевернуты, на ковре, в окружении рассыпанных кусочков сахара, валялся поднос с опрокинутой чашкой и блюдцем. Некоторые из кусочков сахара были неприятно красного цвета. Брызги крови пестрели по всей комнате, а кое-где натекли кровавые лужи.
Источник крови лежал в углу у окна. Его голова безжизненно свешивалась с маленького журнального столика. Это был Лоуренс.
Я не видел лица, но по рубашке и широкой массивной спине тут же узнал его. Рубашка была залита кровью. Из спины торчали большие ножницы. Ясно, что они-то и послужили орудием убийства. Я поздравил себя с тем, что шарфик, используемый мной для умерщвления мисс Колгрэйв и других женщин, оставлял куда меньше грязи.
Я тихо опустился на стул.
— Миссис Мичер, немного воды, пожалуйста. Вам не следовало приводить меня сюда. От вида крови у меня кружится голова.
Она принесла воды и, пока я пил, начала говорить.
— Все произошло неумышленно. Совсем неумышленно. Я боюсь мужчин. Я боюсь таких, как он! Он пьяница. Таким же был мой муж, точно таким! Никогда не знаешь, что им взбредет в голову. Но я не хотела убивать его. Вы понимаете, я была так напугана. Я чувствовала запах алкоголя. Все началось внизу в холле, потом он преследовал меня здесь. Я сходила с ума от страха, но я не хотела убивать его.
— Мне стало лучше, — сказал я, возвращая стакан. Это был хороший чистый стакан с нарисованным на стекле листочком. — Миссис Мичер, вам лучше подробнее рассказать, как это случилось.
Кажется, она заставила себя успокоиться и присела напротив меня — так, чтобы не видеть ни Лоуренса, ни ножниц.
— Особо рассказывать нечего. Как я уже говорила, он преследовал меня. Он был пьян — я прекрасно знаю запах пива, а как он вел себя… Я не успела закрыть дверь — он был так настойчив. Ох, я была перепугана насмерть. А потом он встал на колени и просил меня выйти за него замуж.
— И поэтому вы закололи его?
— Я потеряла голову. Я пнула его ногой и велела подниматься. Он умолял меня ударить его еще. Кажется, он был очень возбужден. Потом, когда он уцепился за мою юбку, я поняла, чего он хочет. Грязное животное! На столике лежало шитье, и я, не сознавая, что делаю, схватила ножницы и ударила его.
Только тогда я с отвращением заметил, что се блузка и юбка забрызганы кровью.
Она шепотом добавила:
— Он так долго умирал, мистер Крим. Я думала, он никогда не перестанет метаться по комнате. Я выскочила за дверь и вернулась только, когда он затих.
— Он не покушался на вас, миссис Мичер?
— Я же сказала вам, что он делал. Он вцепился в юбку. Я чувствовала его пальцы.
— Насколько я понял, он дотронулся до юбки, когда делал? вам предложение, не так ли?
— Мистер Крим, он был пьян!
Я встал и сказал:
— Вы же понимаете, мой долг — заявить в полицию и немедленно. Я не могу себе позволить быть замешанным в таком деле.
Она тоже вскочила. Глаза — как щелочки.
— Пока он еще был жив, я побежала к вам за помощью. Я постучала и вошла в комнату, мистер Крим. Я видела мертвую женщину на стуле. Вам лучше не ходить в полицию, мистер Крим! Вам лучше остаться и помочь мне, иначе кое-кто узнает об этой несчастной женщине.
Тут я с досадой вспомнил, что, закрыв дверь утром, когда выходил первый раз из комнаты, забыл закрыть ее позднее, будучи в подавленном состоянии, после того, как принес от Лоуренса одеяла. Это только еще раз подтверждает то, что надо быть очень и очень осторожным. Я вспомнил, как отец частенько дразнил мать, говоря, что от женщины никогда и ничего не утаишь.
— Ну, что вы теперь скажете? — спросила миссис Мичер.
— Естественно, я помогу вам.
— Что будем делать с телом?
— Я знаю, как избавиться от него.
В животе противно заурчало.
— Прошу прощения, — сказал я, направляясь к дверям.
Она незамедлительно последовала за мной. Это мне совсем не понравилось.
— Куда вы идете?
— В туалет, миссис Мичер, — с достоинством ответил я.
Страшно неудобно, но во всем доме только один туалет — на первом этаже. Пока я сидел там, у меня было время обдумать все в спокойной обстановке. Лоуренс — не тот человек, чтобы кто-нибудь хватился ого. Кто он такой был, чтобы кому-то беспокоиться, жив он или мертв? Есть, правда, наш хозяин, но он не будет задавать вопросов, пока исправно получает квартирную плату. Миссис Мичер в состоянии позаботиться об этом.
Отлично, тогда мы устроим этакие двойные похороны — и мисс Колгрэйв, и мистер Лоуренс отправятся в подвал, туда, за груду бесполезного хлама, в компанию к мисс Роббинс и к этой ирландке. Помощь совсем не помешает, когда придется тащить их по этой убогой лестнице. Разделяемое с кем-то удовольствие — двойное удовольствие, так говаривала мать, когда мы каждое воскресенье ходили в церковь.
Пока я, дергая за цепочку, пытался спустить воду, у меня появилась идея. Я снова вспомнил о десяти тысячах фунтов миссис Мичер. Это большие деньги и, так или иначе, я чувствовал, что заслужил их.
Она очень добропорядочная женщина — ее реакция на поведение Лоуренса доказала это. Кроме того, она меньше меня ростом. Флосси. Флосси Мичер. Флосси — Крим.
И, поднимаясь обратно, я приветливо крикнул:
— Я только за одеялом, Флосси. Не волнуйся. Я обо всем позабочусь, дорогая!

1 2