Умные люди знают: человек любит не жизнь, человек
любит хорошую жизнь.
Это сближает.
Отсутствие валюты Эдика ничуть не смущало. Главное - инициатива. А
подтвердить ее он найдет чем. В багаже Эдика ожидали деловых времен
примерно пятьдесят карандашей 2М, семь красивых расписных ложек и три
плоских флакона с одеколоном "Зимняя сказка" - все вещи на Ближнем
Востоке, как известно, повышенного спроса.
И пока судно шло и шло сквозь бесконечную изменчивость вод, пока
возникали и таяли вдали рыжие скалы, пока взлетали над водой удивительные
крылатые рыбы и всплывали, распластываясь на лазури, бледные страшные
медузы, пока голосили чайки, выпрашивая у туристов подачку, Эдик все
больше и больше креп в той мысли, что делать ему в Березовке без
иностранного автомобиля теперь просто нечего.
Старинные пушки глядели на Эдика с крепостных стен. В арбалетных
проемах мелькали лица шведок и финок. Западные немцы с кожей вялой и
пресной, как прошлогодний гриб, пили водку в шнек-барах. Эдик пьяниц
презирал, как презирал заодно чаек, рыб, медуз и то Будущее, о котором
писали Петровы. Это у природы нет цели, презрительно думал он, это у
природы есть только причины. У него, у Эдуарда Пугаева, цель есть, и он
дотянется до этой цели, хоть вылей между нею и им еще одно лазурное
Средиземное море.
Начал он с Афин.
Хозяйка крошечной лавочки с удовольствием отдала за расписную
деревянную ложку десять (одноразового пользования) газовых зажигалок
"Мальборо". Зажигалки Эдик удачно загнал за семь долларов ребятам с полюса
холода. На сушу они не ступали, потому и не знали цен. А за те семь
долларов Эдик купил два удивительных бледно-розовых коралловых ожерелья,
которые в тот же день сплавил симпатичным девочкам из Мордовии за две
бутылки водки.
Это была уже серьезная валюта.
Имея на руках серьезную валюту, Эдик получил право торговаться.
"Семь долларов! - втолковывал ему на пальцах упрямый усатый грек. -
Семь долларов и ни цента меньше! Это настоящая, это морская губка!"
"Два! - упирался Эдик. И показывал на пальцах: - Два! И не доллара, а
карандаша. Томской фабрики!"
Губка, конечно, переходила к Эдику, а от него к ребятам с полюса
холода. Долларов у них уже не было, Эдик взял с них расписными ложками.
Еще пять карандашей Эдик удачно отдал за чугунного, осатаневшего от
похоти сатира. Эдик не собирался показывать сатира дружкам, хотя подобный
соблазн приходил ему в голову. Просто он вовремя вспомнил, что на одесской
таможне каждый чемодан просвечивают, и никуда он этого сатира не спрячет,
поэтому, улучив удобный момент, он не менее удачно передал сатира за три
деревянные ложки и два доллара неопытной и стеснительной туристке из-под
Ярославля, кажется, незамужней.
Дела шли так удачно, что Эдик сам немножко осатанел. Дошло до того,
что однажды, проходя мимо торговца цветами, Эдик без всякого повода
нацепил ему на грудь значок с изображением пузатого Винни-Пуха. Было
приятно смотреть на улыбающего грека, но, пройдя пять шагов, Эдик
одумался, вернулся и изъял из цветочной корзины самую крупную, самую яркую
розу с двумя еще нераспустившимися бутонами. Грек не возражал, греку тоже
было приятно, он даже выкрикнул на плохом английском: "Френшип!", а
довольный Пугаев, радуясь собственной находчивости, быстренько передал
красивую розу двум красивым девушкам из Сарапула за обещание отдать ему
при возвращении на борт совершенно ненужную им бутылку водки, купленную
ими по инерции при выходе из Одессы.
Даже на знаменитых писателей Эдик скоро стал посматривать свысока.
Книги пишут? Бывает. Но книгу прочтут и отложат в сторону, а вот
автомобиль, если он у тебя есть, всегда пригодится. На автомобиле можно
поехать в Томск и выгодно загнать на рынке ранние овощи. Так что напрасно
все уж так лицемерно поругивают деньги. Деньги, они полезны. Например,
театр Дионисия в Афинах археологи отыскали только после того, как
обнаружился его план на некой древней монете. Сам Петров рассказывал! Так
что пролетит он еще, Эдик Пугаев, в собственном иностранном автомобиле по
родной, по милой Березовке, и не одна краля вздохнет, глядя ему вслед и
завистливо вдыхая сладкий запах бензина.
"Подумаешь, Будущее!" - фыркнул Эдик, свысока поглядывая на
писателей.
Параллельно основным накоплениям (водка, дешевое египетское
золотишко, доллары), тем, что должны были пойти в уплату за иностранный
автомобиль, Эдик делал и мелкие - для подарков. Приобрел шотландскую
юбочку кильт для строгой тещи (она ведь не знает, что юбочки эти шьются
для мужиков), прикупил длинные цветные трусы-багамы для своего не менее
строгого тестя - пусть пугает мужиков в деревенской бане. Для Эдика стало
привычным делом в любой толпе отыскивать взглядом Илью Петрова
(новосибирского) и вешать ему на плечо красивую кожаную сумку. Двинулись
туристы вниз по трапу в чужую страну, сулящую новые приобретения - не
теряйся, извинись, тебя не убудет, смело вешай сумку на плечо писателя: я,
мол, сигареты забыл, я сейчас за ними сбегаю! Петрова ни одна таможня не
тронет, он, Петров, знаменитость. А если вдруг и обнаружат в сумке,
висящей на плече писателя, сибирскую водку, так он-то, Эдик, тут при чем?
Он-то, Эдик, откусается. Он скажет: "Не знаю. Сумка моя, водка не моя. Ее
туда, наверно, писатель поставил. Пьет, наверно, втихую, старый козел!"
В общем, Эдик не скучал, кроме, конечно, того времени, когда их
водили по историческим местам.
Скажем, Микены.
Слева горы, справа горы. И дальше голые горы. Ни речки, ни озера, ни
магазина, ни рынка. Трава выгорела, оливы кривые. Понятно, почему древние
греки тазами лакали вино, а потом рассказывали небылицы про своих богов.
Весь-то город - каменные ворота, да колодец, да выгребная яма. Тут не
хочешь, да бросишь все, поведешь компашку на какую-нибудь там Трою.
Тишь. Скука. Жара.
Эдик в таком месте жить бы не стал. Он знал (мектуб!), ему судьбой
предначертано (арабское слово, понятно, он подхватил у Петровых) скопить к
моменту возвращения в сказочный Стамбул как можно больше белого золотишка,
зелененьких долларов и, само собой, водки.
А уж там не уйдет из его рук "тойота"!
Именно "тойота". Он немножко поднаторел, и приобретать "форд" или
"фольксваген" ему не хотелось.
Слаще всего в эти дни было для Эдика представлять свое появление в
Стамбуле.
Стамбул!
Там, в Стамбуле, на Крытом рынке, на чертовом этом Капалы Чаршы,
ожидал его, тосковал по нему, жаждал его появления самый настоящий, самый
иностранный автомобиль!..

8
На этом рукопись новосибирца обрывалась.
- А автомобиль? Дорвался Эдик до иностранно автомобиля?
- Пока не знаю.
- Как? Ты же сам плавал с Эдиком. Ты лично таскал на плече его
кожаную сумку.
- Вторая часть еще не написана, я только обдумываю ее.
- Да, - заметил я. - Такой образ привлечет внимание общества...
- Это и плохо! - занервничал Илья. - В этом и заключается великий
парадокс. Чтобы избавить Будущее от эдиков, о них надо забыть. Писатель же
все называет вслух, и эдики в итоге въезжают в Будущее контрабандой, через
чужое сознание, через чужую память.
- Не преувеличивай. Кто вспомнит в Будущем о таких, как Эдик?
- Книги! - воскликнул Илья. - Люди Будущего не раз будут обращаться к
нашим книгам. А я ведь не написал еще о физике Стеклове, о его невероятной
машине, которую он подарил миру, я почему-то пишу пока об Эдике, хотя
писать о нем мне вовсе не хочется. Лучшие книги мира, Иван, посвящены
мерзавцам. Не все, конечно, но многие. Эти эдики, они как грибок. Сама
память о них опасна. Каждого из нас перед началом эксперимента следовало
бы подержать в интеллектуальном карантине лет семь: мы не имеем права
ввозить в Будущее даже отголосок памяти об эдиках.
- Можно подумать, что мы только и будем говорить о нем встречным.
- Боюсь, - сказал Петров, - как бы среди встречных мы не встретили
самого Эдика.

9
В сентябрьский дождливый вечер мы уходили в Будущее.
Новый корпус НИИ, возведенный в районе бывшего поселка Нижняя
Ельцовка, давно вошедшего в черту города, был почти пуст. В здании
оставались энергетики, техники, вычислители, члены специальной Комиссии и,
конечно, оба писателя, явившиеся из-за дождя в шляпах и в плащах, впрочем,
достаточно приличного покроя, хорошо обдуманного нашими дизайнерами.
Выбор на участие в первой вылазке (ставшей, как известно, и
последней) пал на моего друга. Новгородец не расстроился. С видимым
удовольствием он возлежал в глубоком кресле; он спросил, указывая на
пузатую капсулу МВ, торчавшую посреди зала:
- Она исчезнет?
Мой друг хмыкнул.
- Вероятно.
И нервно засмеялся:
- Впрочем, я исчезну вместе с ней. А я даже не знаю, больно ли это?
- Не волнуйся, - успокоил я Илью. - Принцип действия МВ, как
известно, лежит вне механики.
- И я даже не знаю, - не дослушал меня Илья, - действительно ли мы
попадем в Будущее, или видения, если они перед нами пройдут, явятся лишь
побочным эффектом всех этих не столь уж ясных мне физических
экспериментов?
- Не волнуйся, - успокоил я своего друга. - Мы попадем именно в
Будущее, в потом вернемся сюда. И уверяю тебя, мы будем находиться в
Будущем столь реальном, что там запросто можно набить шишку на лбу.
Поэтому помни, хорошо помни: никаких непродуманных контактов. Мы можем
оказаться в пустынном месте, нас это устроит, но мы можем оказаться и в
толпе. Если тебе зададут вопрос, отвечай в меру его уместности, если тебя
ни о чем не спросят - помалкивай. Ты можешь попасть в центр дискуссии -
веди себя естественно. Отвечай, но не навязывайся. Слушай, смотри,
запоминай, сравнивай. Случайная фраза, случайный жест - для нас нет ничего
неважного. Ведь это наше Будущее, которое, опять же, создавали мы сами!

10
...странные, без форм, фонари, даже не фонари, а радужные пятна
мерцающего тумана, плавали в рыжей дубовой листве. Мы не видели ни
проводов, ни опор, небо висело над нами мягкое, вечернее, и нигде не
раскачивались те бесконечные, закопченные, скучные, как сама скука,
троллейбусно-трамвайно-электро-телеграфные провода, та тусклая мертвая
паутина, что в конце XX века оплетала чуть ли не всю поверхность
материков.
- Лужи! - удивился Илья вслух, но почему-то шепотом. - Взгляни, лужи!
- Почему бы им не быть?
- Они веселые...
Похоже, он с кем-то спорил. Может, со своим новгородским коллегой, не
знаю, оставшимся сейчас далеко в Прошлом.
В нашем Настоящем.
Подумав так, я сразу ощутил всю тяжесть временных пластов, всю
тяжесть утекших и продолжающих утекать мгновений, физическую плотность
которых мы столь душно ощутили в момент перехода МВ в Будущее.
МВ мы оставили в каких-то пышных кустах. Не похоже, что в заросли
кто-то заглядывал, рядом ни единого следа, хотя на соседних аллеях
перекликались, шумели люди, как за час до начала футбольного матча.
Впрочем, как мы ни вслушивались, ни в одном голосе, даже самом громком,
невозможно было уловить и тени той агрессивности, которой, как это ни
странно, долгое время питался спорт.
Мы будто вернулись в дом, в котором давно не бывали.
Дом был ухожен. Воздух напитан влажными запахами. Веселые дорожки из
пористого упругого материала вели в глубину огромного сада или парка. Все
было знакомо, и все - внове. А еще заметной была некая необычная
успокоенность в самой природе и даже в голосах. Но осенняя, совсем другая
успокоенность, которой я до сих пор не могу найти четкого определения. И
наш НИИ не был виден, возможно, его перенесли в какое-то более удобное
место. Я уж не говорю о тех деревянных одноэтажных домиках, что так долго
и не всегда мирно коптили небо в _н_а_ш_е_м_ далеком времени.
Илья толкнул меня локтем:
- Не страшно?
- Это наш город, - заметил я. - Почему нам должно быть страшно?
- А я волнуюсь...
И неожиданно предложил:
- Заглянем на минуту к Курочкину. Где-то здесь должна стоять дача
писателя Курочкина. Он домосед, было бы интересно взглянуть на старика...
- Очнись! Какая дача?! Какой Курочкин?!
- Ну не Курочкин, так Обь. Давай посмотрим на Обь, - нервно запыхтел
Илья. - Мне трудно без привычных ориентиров, мне нужна привязка. Город
можно перестроить, дачу снести, человека переселить, но река всегда
остается рекой, если над ней даже куражатся. Идем же, глянем на Обь.
1 2 3 4 5 6 7