Человек у парапета этого сделать не мог.
Поэтому, когда позади раздались шаги, он не стал медлить, не стал
оборачиваться, просто произнес:
- Так что же было дальше в том апокрифе, учитель?
За его спиной зашелестел разворачиваемый листок пергамента, но
пришедший не стал ничего писать. Все было уже написано, оставалось прочесть,
и Эллильсар стал читать.
"Змий согласился с предложением Бога, но не смирился со своей
участью. Когда оказалось, что его язык лжив, он приказал себе замолчать
навеки, но это было больно - не общаться с другими. Тогда Змий придумал
письменность и язык жестов, которым теперь пользуются увечные люди.
Раз в сто лет он пытался умереть, но неизменно терпел поражение, ибо
убийца его должен был встретить не покорную жертву, но мастера боевого
искусства, а более великого, чем Дьявол, во владении оружием не было на всей
земле. И тогда он решил найти и вырастить ученика, который превзойдет его в
этом. Мешало одно - предмет, в котором сосредоточено мировое зло, предмет,
от которого невозможно избавиться. Но оказалось возможным на время передать
предмет другому - и Дьявол сделал это. У него было мало времени - предмет
рано или поздно сводит с ума обладателя, если этот обладатель обыкновенный
человек; только Змий способен долгое время выдерживать соседство с оной
вещью. Он торопился..."
Фраза была оборвана, и Эллильсар понял - один из них допишет сегодня
эту рукопись до конца. Те несколько дней, в течение которых он добирался до
Зенхарда, принц - теперь уже Король - много думал о всем происходящем. О
том, например, что если из мира вдруг исчезнет Дьявол, как олицетворение
Зла, то, не исключено, не станет и Бога, который по своей воле стал
олицетворением Добра - ведь белое становится белым только тогда, когда
существует черное. В противном случае пропадает само понятие белого... И еще
думал о Таллибе - странном спутнике своего немого учителя, существе, которое
так и останется непонятым. Человек ли он? Демон? Или земное олицетворение
Тха-Гаята, младшего брата Змия, о котором так мало сказано в Священной Книге
Распятого? И что же написано на клинке, который подарил ему учитель в день
совершеннолетия?
Видимо, последнюю фразу Эллильсар сказал вслух. Высокий человек с
проседью в черных волосах, протянул ему еще один лист.
"Тот, кто освободит".
Принц откинул со лба слипшуюся прядь и повернулся наконец лицом к тому,
кого сейчас должен был убить. Надел шлем.
Два клинка рассекли холодный сонный воздух и столкнулись, звеня.
Где-то в серой вышине рассветного неба появилась черная точка и стала
кружить над ними, ожидая исхода. Ворон в любом случае останется в выигрыше.
x x x
Это был способный ученик. Достойный своего учителя - своего мертвого
учителя.
Эллильсар сидел, прислонившись окоченевшей спиной к парапету и смотрел
на тело седеющего
/седевшего/
человека: голова запрокинута, мертвые глаза торжествующе смотрят в
печальное небо. Две руки раскинулись - так обычно падают в мягкую постель:
"хорошо-то как!"
Из ран медленно вытекала кровь, с каким-то жалостно-хлюпающим звуком
плескалась на булыжник площадки. "Хорошо-то как!"
Ворон, все еще опасаясь подвоха, тихонько опустился на камни и прыжками
подобрался к мертвому телу. Утро, которое намеревалось выдохнуть на мир
очередную порцию жары, внезапно почернело, словно наступила ночь; потом
вспыхнула ломаная ветка молнии и первые капли дождя стали падать на
пересохшие камни.
"Какие-то они мутные. Словно кровь умирающего Бога".
Он скомкал в руке пергамент, отшвырнул его в сторону. Рывком снял с
головы шлем и с каким-то мальчишечьим азартом перевернул его, подставляя
падающей воде. "Я напьюсь допьяна твоей крови, мой Бог, ты умрешь, а я
свечку поставлю - вот так! Это небо свободнее станет. Порог перейдешь, ты -
не вечен. И кровь твою стану глотать. Буду дерзко смотреть на церквей купола
и смеяться по-детски, не веря глазам. Научусь не грешить, а греша -
забывать, научусь создавать на земле чудеса! Ты умрешь - мы не станем
чураться крестов, просто выметем пол и откроем окно. В мире стал ощущаться
нездешний простор. Слышишь, Бог?.. Но тебе, о мертвец, все равно!"
Хотелось петь что-то небывалое, хотелось летать птицей; он плакал и
пил, пил, пил эту холодную свежую воду, захлебываясь то ли он восторга, то
ли он собственной смелости и свободы...
- Карр! - сказал ворон.
- Карр! - и нахохлившись, клюнул мертвое тело.
Шлем внезапно выпал из рук, покатился, расплескивая содержимое.
Нынешний Король страны завороженно глядел на руку учителя с перстнем,
/"Он смотрит, смотрит, смотрит, этот глаз, этот проклятый глаз!" - так,
кажется, кричал умирающий отец?.../
перстнем, который никуда не желал исчезать. "От Бога не сбежать", -
сказал бы мудрый Готарк Насу-Эльгад. Уж он то знает. Но Глава матери
Очистительницы сейчас находился далеко, в столице. Наверное, тоже смотрел в
небо, может быть, раскрыв окно в спальне, хватал пересохшим языком первые
капли небесной воды. Но отнюдь - что за чушь! - не крови Бога.
Эллильсар поднялся и снял с холодной руки учителя перстень. Надел на
палец и стал спускаться вниз, проклиная небеса за тот миг, который он не
забудет никогда - но никогда и не переживет снова. Будущее казалось страшной
черной дырой, из которой уже не выбраться.
"Он питается нашей верой. Тогда, может быть, нужно перестать верить?.."
- Карр! - сказал за спиной ворон.
И это могло быть "да", а могло быть "нет", но Король надеялся, что это
все же "да".
г. Киев, июль 1997 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Поэтому, когда позади раздались шаги, он не стал медлить, не стал
оборачиваться, просто произнес:
- Так что же было дальше в том апокрифе, учитель?
За его спиной зашелестел разворачиваемый листок пергамента, но
пришедший не стал ничего писать. Все было уже написано, оставалось прочесть,
и Эллильсар стал читать.
"Змий согласился с предложением Бога, но не смирился со своей
участью. Когда оказалось, что его язык лжив, он приказал себе замолчать
навеки, но это было больно - не общаться с другими. Тогда Змий придумал
письменность и язык жестов, которым теперь пользуются увечные люди.
Раз в сто лет он пытался умереть, но неизменно терпел поражение, ибо
убийца его должен был встретить не покорную жертву, но мастера боевого
искусства, а более великого, чем Дьявол, во владении оружием не было на всей
земле. И тогда он решил найти и вырастить ученика, который превзойдет его в
этом. Мешало одно - предмет, в котором сосредоточено мировое зло, предмет,
от которого невозможно избавиться. Но оказалось возможным на время передать
предмет другому - и Дьявол сделал это. У него было мало времени - предмет
рано или поздно сводит с ума обладателя, если этот обладатель обыкновенный
человек; только Змий способен долгое время выдерживать соседство с оной
вещью. Он торопился..."
Фраза была оборвана, и Эллильсар понял - один из них допишет сегодня
эту рукопись до конца. Те несколько дней, в течение которых он добирался до
Зенхарда, принц - теперь уже Король - много думал о всем происходящем. О
том, например, что если из мира вдруг исчезнет Дьявол, как олицетворение
Зла, то, не исключено, не станет и Бога, который по своей воле стал
олицетворением Добра - ведь белое становится белым только тогда, когда
существует черное. В противном случае пропадает само понятие белого... И еще
думал о Таллибе - странном спутнике своего немого учителя, существе, которое
так и останется непонятым. Человек ли он? Демон? Или земное олицетворение
Тха-Гаята, младшего брата Змия, о котором так мало сказано в Священной Книге
Распятого? И что же написано на клинке, который подарил ему учитель в день
совершеннолетия?
Видимо, последнюю фразу Эллильсар сказал вслух. Высокий человек с
проседью в черных волосах, протянул ему еще один лист.
"Тот, кто освободит".
Принц откинул со лба слипшуюся прядь и повернулся наконец лицом к тому,
кого сейчас должен был убить. Надел шлем.
Два клинка рассекли холодный сонный воздух и столкнулись, звеня.
Где-то в серой вышине рассветного неба появилась черная точка и стала
кружить над ними, ожидая исхода. Ворон в любом случае останется в выигрыше.
x x x
Это был способный ученик. Достойный своего учителя - своего мертвого
учителя.
Эллильсар сидел, прислонившись окоченевшей спиной к парапету и смотрел
на тело седеющего
/седевшего/
человека: голова запрокинута, мертвые глаза торжествующе смотрят в
печальное небо. Две руки раскинулись - так обычно падают в мягкую постель:
"хорошо-то как!"
Из ран медленно вытекала кровь, с каким-то жалостно-хлюпающим звуком
плескалась на булыжник площадки. "Хорошо-то как!"
Ворон, все еще опасаясь подвоха, тихонько опустился на камни и прыжками
подобрался к мертвому телу. Утро, которое намеревалось выдохнуть на мир
очередную порцию жары, внезапно почернело, словно наступила ночь; потом
вспыхнула ломаная ветка молнии и первые капли дождя стали падать на
пересохшие камни.
"Какие-то они мутные. Словно кровь умирающего Бога".
Он скомкал в руке пергамент, отшвырнул его в сторону. Рывком снял с
головы шлем и с каким-то мальчишечьим азартом перевернул его, подставляя
падающей воде. "Я напьюсь допьяна твоей крови, мой Бог, ты умрешь, а я
свечку поставлю - вот так! Это небо свободнее станет. Порог перейдешь, ты -
не вечен. И кровь твою стану глотать. Буду дерзко смотреть на церквей купола
и смеяться по-детски, не веря глазам. Научусь не грешить, а греша -
забывать, научусь создавать на земле чудеса! Ты умрешь - мы не станем
чураться крестов, просто выметем пол и откроем окно. В мире стал ощущаться
нездешний простор. Слышишь, Бог?.. Но тебе, о мертвец, все равно!"
Хотелось петь что-то небывалое, хотелось летать птицей; он плакал и
пил, пил, пил эту холодную свежую воду, захлебываясь то ли он восторга, то
ли он собственной смелости и свободы...
- Карр! - сказал ворон.
- Карр! - и нахохлившись, клюнул мертвое тело.
Шлем внезапно выпал из рук, покатился, расплескивая содержимое.
Нынешний Король страны завороженно глядел на руку учителя с перстнем,
/"Он смотрит, смотрит, смотрит, этот глаз, этот проклятый глаз!" - так,
кажется, кричал умирающий отец?.../
перстнем, который никуда не желал исчезать. "От Бога не сбежать", -
сказал бы мудрый Готарк Насу-Эльгад. Уж он то знает. Но Глава матери
Очистительницы сейчас находился далеко, в столице. Наверное, тоже смотрел в
небо, может быть, раскрыв окно в спальне, хватал пересохшим языком первые
капли небесной воды. Но отнюдь - что за чушь! - не крови Бога.
Эллильсар поднялся и снял с холодной руки учителя перстень. Надел на
палец и стал спускаться вниз, проклиная небеса за тот миг, который он не
забудет никогда - но никогда и не переживет снова. Будущее казалось страшной
черной дырой, из которой уже не выбраться.
"Он питается нашей верой. Тогда, может быть, нужно перестать верить?.."
- Карр! - сказал за спиной ворон.
И это могло быть "да", а могло быть "нет", но Король надеялся, что это
все же "да".
г. Киев, июль 1997 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10