- Ради бога, объясните мне! - взмолился я.
- Сейчас, сейчас! Подождите минутку. Я должен сообщить остальным.
Я увидел, как фантастическая фигура Прозопа вдруг резко уменьшилась;
он круто повернулся. Я слышал, как хлопнула дверь, затем весь его облик
изменился под влиянием изменившейся перспективы (я слышал, как он
спускался по лестнице). Тут только я понял, что он удаляется от меня через
бесчисленное множество туманных плоскостей и разных пространств с более
или менее ясно различимыми контурами, причем пространства эти были как бы
наполнены дымом... Весь этот чуждый, спутанный мир казался мне
перерезанным массой геометрических прямых линий; местами полупрозрачным,
но все-таки пропускающим свет, и был усеян неисчислимым количеством
световых дисков. В момент, наступивший непосредственно после моего
чудесного превращения, все эти смутные восприятия казались мне лишь смутно
ощутимым хаосом. За этими неясными, неосознанными впечатлениями
(окрашенными в различные оттенки лилового цвета) царила черная как чернила
ночь, страшная ночь, всюду сопутствующая каждому слепому.
Но тут, впервые взглянув на собственное тело, я убедился в том, что я
и представляю собой такое же чудовище, как то, которое только что меня
покинуло.
Четыре формы - четыре аппарата, четыре существа, состоящие из
светящихся разветвлений - быстро приблизились к моему изголовью. Одно из
этих существ было горбатым, даже сморщенным, согбенным. Я различал у них
на животе едва уловимые очертания часов и металлических цепочек и еще
какие-то маленькие круглые тени: это, по всей вероятности, были пуговицы
или монеты. Прозопа я сейчас же узнал благодаря его исключительному росту
и очень обширному черепу.
Они сняли с моих глаз покрывавшую их повязку, и я приоткрыл веки, но
ничто не изменилось в моих ощущениях. Вы легко можете себе представить,
что у меня возникла мысль о радиографии. Но вместе с тем я отчетливо
понимал, что, если бы я был снабжен радиографическими глазами, я должен
был бы видеть скелет людей, а никак не их нервную систему...
Когда мы снова остались одни, Прозоп дал мне те разъяснения, которых
я так от него ждал.
- Лебри, - сказал он мне, - несколько минут тому назад вы с
удивлением и ужасом спросили меня, что вы такое видите перед собою. Я
надеюсь, что вы меня простите, если мне придется для объяснения этого
напомнить вам о некоторых принципах, которые вам уже известны. Но я прежде
всего хотел бы, чтобы вам все было совершенно ясно.
Вы прекрасно знаете, Лебри, что глаз сообщается с мозгом при помощи
зрительного нерва, через который в мозг передаются все воспринятые глазом
световые впечатления.
С другой стороны, вы знаете тоже, что зрительный нерв способен
передать мозгу только световые впечатления и никакие другие. Захватите его
пинцетом, и результатом явится не боль, а ощущение яркого света. Заметим,
кстати, что это световое впечатление, вызванное прикосновением, есть во
всяком случае ни что иное, как видимое осязательное восприятие.
Всякое раздражение зрительного нерва передается индивидууму как
световое восприятие, независимо от того, имеется ли на конце этого нерва
глаз или нет.
Возьмем человека с нормальными, здоровыми глазами. Его зрительный
нерв сообщает впечатления, собранные глазной сетчаткой. Такой человек
способен воспринимать образы, различать цвета, свет и тень; короче говоря,
он впитывает в себя все то, что запечатлевается глазом при помощи его
гениального сложного строения.
Уничтожьте глаз и вызовите непосредственное раздражение зрительного
нерва. Увы, вы уже не будете видеть образов; вы увидите лишь
маловыразительные, спутанные световые волны, которые не способны дать
субъекту почти никакого представления о внешнем мире и лишь вызовут у него
смутное ощущение какой-то неясной перемены в его организме.
Теперь представьте себе, что я вставлю на место глаза какой-нибудь
другой орган и соединю его со зрительным нервом. Вообразите себе,
например, что я заменю ваш глаз слуховым аппаратом или - что собственно
одно и то же - установлю контакт между вашим ухом и зрительным нервом,
вместо того, чтобы оставить ухо соединенным со слуховым нервом. Что из
этого выйдет? А вот что: ваш орган слуха будет продолжать запечатлевать
звуки, но вы будете воспринимать их под видом световых впечатлений, так
как это единственный язык, которым может пользоваться зрительный нерв для
передачи ощущаемых им раздражений. Вы уже не будете слышать звуки, вы
будете их видеть. Для вас мир звуков станет миром видимым.
Ввиду того, что мы обладаем пятью чувствами, мы легко можем себе
представить группу из пяти человек, совершенно различных между собой,
смотря по тому, какие впечатления они способны воспринимать по отношению к
зрению. Один из них, нормальный человек, будет видеть нормально видимое.
Остальные (все соответственным образом прооперированные) будут видеть:
один - звуки; второй - запахи; третий - вкусовые ощущения; четвертый -
прикосновения. Само собой разумеется, что последнее наиболее трудно
достижимо на практике ввиду того, что наш орган осязания рассеян по всему
телу.
Некоторые наши опыты, Лебри, убедили нас в том, что эта
физиологическая фантазия хирургически выполнима в действительности,
поскольку это касается слуха, вкуса, обоняния и зрения, на котором
собственно и базировались наши эксперименты. Искусственно все может стать
видимым, если только соединить зрительный нерв с соответственным органом.
Все: запахи, музыка, сочность и вкус ананаса.
Вы, конечно, можете мне возразить на это, Лебри, что все эти опыты
имеют чисто теоретический, да и то не слишком серьезный интерес, потому
что человеку, правду говоря, столь же важно слышать глазами, как и уметь
ходить на руках.
Вы правы, Лебри, но имейте немножко терпения.
Вам очень хорошо известно, что те пять чувств, которыми обладает
человек, не могут даже претендовать на то, чтобы дать ему исчерпывающее
представление о различных состояниях материи, составляющей весь внешний
мир. Пять чувств! Их, может быть, понадобилось бы сотни, может быть,
тысячи для того, чтобы иметь возможность посчитать все то, что существует.
Природа окутана бесчисленными занавесами. До сих пор человеку удалось
приподнять только пять таких завес, тех же самых, которые были приподняты
нашими отдаленными предками, людьми пещерного века. Что же скрывается от
нас за другими?
За этими другими завесами скрыты от нас те свойства окружающей среды,
для восприятия которых мы не обладаем соответствующими органами. Мы только
разумом догадываемся об их существовании и не можем даже приблизительно
определить характер этих свойств, потому что наши чувства не в силах
воспринять их не только непосредственно, но даже и косвенно, как отголосок
или отражение.
За этими завесами от нас скрываются еще и другие качества окружающей
нас материи, для восприятия которых мы тоже не имеем специально
приспособленных чувств, но которые тем не менее изредка становятся на
мгновение доступными нашим восприятиям. Эти качества в исключительных
случаях проявляются под видом света, запаха, шума, неожиданно врываясь в
царство зрения, обоняния и слуха.
Поистине великая красота, Лебри, таится в том, что человек ежедневно
все больше и больше приподнимает те пять завес, за которые ему удалось
схватиться своей дрожащей рукой. Какая красота в том, что телефон так
изумительно повысил чуткость его слухового аппарата! Какая красота в том,
что микроскоп и телескоп дают ему возможность поочередно смотреть на мир
то глазами лилипута, то зрением великана, или в том, что взгляд проникает
через стены при помощи рентгеновских лучей! И, наконец, какая дивная
красота в том, что ум ученого путем интуиции и вычислений восполняет
недостаточность его чувств, а иногда и полное отсутствие органов,
способных воспринимать некоторые явления внешнего мира! Скажите же мне,
Лебри, как назовете вы того человека, который одарит человечество шестым
чувством? Того, кто приспособит зрительный нерв к новому органу,
чувствительному к колебаниям, которые до сих пор оставались неуловимыми и
не могли быть восприняты ни одним нервом?
Слушайте, Лебри: среди таинственных элементов, которые для
нормального человека так же недоступны, как свет для слепого, но которые
тем не менее то там, то тут окольными путями заявляют ему о своем
существовании - среди этих элементов, Лебри, есть один, который перестал
быть недоступным, неуловимым для вас. Этот элемент, доступный нашим
восприятиям лишь изредка, лишь в моменты своих исключительных проявлений,
когда он вызывает в нас зрительные, звуковые, осязательные, даже вкусовые
и обонятельные раздражения - этот таинственный, грозный и универсальный
элемент, а именно электричество. Лишь один в мире человек воспринимает его
теперь непосредственно. И этот единственный человек - вы, Лебри! Я заменил
ваши глаза аппаратами, которые ловят этот элемент, как ухо ловит звук, как
глаз ловит видимый свет. Я лишь догадываюсь о присутствии этого элемента,
когда слышу гром, вижу молнию, ощущаю запах озона и сотрясение
закупоренной бутылки, или вижу работающую машину и горящую ярким светом
ампулу. А вы... вы везде и всюду видите электричество!
Я заменил ваши глаза электроскопами усовершенствованного образца. Они
воспринимают лишь электрический облик внешнего мира и неспособны
воспринимать ничего другого. А ваш зрительный нерв, естественно, передает
вам этот облик под видом световых колебаний.
Заметьте: я мог бы заменить электроскопом не глаза, а с таким же
успехом, предположим, слуховой аппарат; в таком случае, соответственно,
оперированный субъект слышал бы все электромагнитные явления, вместо того,
чтобы их видеть. Но стоит лишь немного поразмыслить над этим вопросом, и
вы убедитесь, что зрительный нерв является особенно подходящим для нашего
опыта. Достаточно вспомнить, что зрение - наше основное чувство и что
между электричеством и светом существует гораздо большая аналогия, чем
между тем же электричеством и звуком, или запахом, или вкусом.
Вот почему мы и просили наших друзей на фронте присылать нам для
наших опытов раненых слепых. Из них вы далеко не первый, Лебри. Но вы
первый приподняли для нас шестую из тех завес, которыми окутана природа.
Торжественно произнеся эту последнюю напыщенную фразу, доктор Прозоп
умолк. Его успех вскружил ему голову; я видел, как по всей его нервной
системе непрерывно распространялись волны световых колебаний.
Сам я находился под гнетом каких-то смешанных впечатлений. Прежде
всего, мне очень не нравилась эта пассивная роль лабораторного животного,
предназначенного для опытов. Я даже как-то стыдился этого. Доктор Прозоп
низвел меня на степень морской свинки. Если он предпочел использовать для
своих опытов человека, а не животное, то очевидно только потому, что ему
нужно было, чтобы его пациент поделился с ним своими впечатлениями. Кроме
того - как я уже говорил вам - после того, как я приучил себя к мысли, что
останусь слепым на всю жизнь, у меня вдруг явилась надежда прозреть, и
теперь сознание, что эта надежда утрачена, повергла меня в тяжелое,
близкое к отчаянию состояние. Я никогда не обладал талантами и влечениями
исследователя - и вдруг я был лишен всех своих прежних привычек, оторван
от всех людей и оказался выброшенным, в полном одиночестве, в какие-то
неизведанные физиологические области. Я - Жан Лебри - вдруг обратился в
феномена, в существо, которое неминуемо будут выставлять напоказ. Какой
ужас!
- Что же вы молчите? - сказал наконец Прозоп.
- Я предпочел бы видеть, - ответил я ему с сердцем, - снова видеть,
так же, как раньше. Раз вы способны изобрести необычайные глаза, вам
наверное ничего не стоит изготовить глаза обыкновенные, воспроизвести то,
что уже было создано природой, и вернуть слепым так жестоко от них отнятое
зрение.
- Какой узкий, мелочный взгляд, какая эгоистическая точка зрения! -
возразил он. - Разве можно сравнивать излечение немощи, так сказать,
простую починку, с расширением горизонта человеческих возможностей? Мы не
знахари, мы пионеры более великого и могущественного человечества... Да,
кроме того, я должен вам сказать, Лебри, что эти электроскопы, которыми вы
теперь снабжены, по существу ни что иное, как глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15