Он не мог
расстаться с мыслью о том, что полет -- уже сам по себе героизм
и требует от человека предельной концентрации физических и
моральных сил. Правда, зато в отличие от сверхсветовой
мотоциклетки Стругацких каравелла Прямого Луча у Ефремова в один
переход преодолела несколько тысяч световых лет.
В "Часе Быка" на перемещение "Темного Пламени" вновь сказывается
сильнейшее влияние милый сердцу Ефремова образ скольжения по
лезвию бритвы, между двумя крайностями, которых равно следует
избегать. Ефремов резко усложняет структуру пространства. С его
высот домашний космос Стругацких выглядит инфантильным
примитивом.
Пространство, по Ефремову, не просто искривлено. Оно имеет
спиралевидную структуру. Путь светлого луча искривлен в
трехмерном пространстве не только вблизи больших масс и не
только относительно ускоренных систем координат; прямого в
обычном пространстве нет вообще, а то, что мы воспринимаем, как
прямое, является на самом деле спиралью, причем скрученной
весьма туго. Свет от источника уходит, разматываясь по этой
спирали. Подобная структура обусловлена взаимопроникновением и
взаимодействием, взаимоперехлестыванием мира и антимира (Шакти и
Тамаса, по терминологии Ефремова). По "Туманности Андромеды",
один из них является функцией гравитационного, другой --
функцией электромагнитного поля. Нуль-пространство есть граница
между мирами, где взаимно уравновешены и нейтрализованы полярные
точки пространства, времени и энергии. Звездолет, проникший в
нуль-пространство, как бы проворачивает вокруг себя мировую
спираль. "...Звездолет прямого луча идет не по спиральному ходу
света, а как бы поперек его, по продольной оси улитки, используя
анизотропию пространства. Кроме того, звездолет в отношении
времени как бы стоит на месте,-- разъясняет Ефремов, а вся
спираль мира вращается вокруг него..."
Если попытаться дальше осмыслить метафору Ефремова и снять
бесконечные "как бы" в приведенном разъяснении, придется
предположить, что нуль-пространство есть точка оси эн-мерного
вращения биполярного космоса; трехмерные проекции расстояния от
этой точки до любой точки Вселенной (и антивселенной,
естественно) равны, причем равны нулю. Тогда придется
предположить, что перемещение в нуль-пространстве просто
невозможно; попасть в него можно из любой точки пространства, а
точка выхода определяется не движением, а лишь сверхточной
ориентацией замершего на оси мира ("размазанного", пользуясь
выражением Стругацких, уже не на расстоянии между двумя
объектами, а по всем двум вселенным сразу) звездолета в
эн-мерном нуль-пространстве. Косвенно на последний факт
указывает одна фраза из того же "Часа Быка": "Звездолет скользил
в нуль-пространстве лишь короткое время, затраченное на повороты
после выхода и на выходе." Таким образом, в ефремовском
нуль-пространстве движения нет, но есть ориентация.
Она сопряжена со смертельным риском. Бесконечное множество
направлений, ведущих в бесконечное множество точек
гравитационной Вселенной, само по себе достаточно осложняет
космогацию, но оно, вдобавок, произвольно перемешано с
бесконечным множеством направлений, ведущих ведущих в
бесконечное множество точек вселенной электромагнитной.
Соскальзывание в мир Тамас было необратимым и безвозвратным; для
Тамаса Ефремов вводит понятие "абсолютно мертвого вещества".
"Точность расчета,-- объясняет Ефремов,-- для навигации
подобного рода превосходила всякое воображение и не так давно
еще считалась недоступной."
Теперь и для Ефремова проблема межзвездных перелетов отпала.
Короткое напряжение -- и можно целиком сосредоточиться на
проблемах ранга "соприкосновения", которые в "Сердце Змеи"
играли еще чисто вспомогательную роль, гуманизирующую
перемещение, а в "Часе Быка" уверенно выдвинулись на первый
план. Как и у Стругацких, проблематика соприкосновения
определяется конфликтом людей коммунизма с альтернативным
социумом.
Интересно, что у обоих классиков, заложивших основы семантики
фантастического мира, можно проследить поразительное сходство
между уровнем развития межзвездных коммуникаций и уровнем
развития общества. Причины этого разъяснились ранее, когда речь
шла о функции фантастики как выразителя долгосрочных социальных
заказов, выразителя непроизвольного, но от этого еще более
объективного. В зависимости от того, хочет ли писатель
сосредоточиться на проблеме перемещения или соприкосновения, он
выбирает менее совершенный или более совершенный корабль; в
менее совершенном корабле конфликты будут происходить между
членами экипажа, значит, если они способны конфликтовать из-за
трудностей перемещения, общество, породившее их, еще не вполне
совершенно; в более совершенном корабле конфликты будут
происходить между экипажем и альтернативным социумом, и чтобы их
сделать как можно более рельефными, общество, породившее экипаж,
должно быть как можно более совершенным. Однако мотивация
писателя, его "кухня", его задачи выпадают из поля зрения, и
остается лишь жесткая зависимость. Субсветовая релятивистская
космонавтика -- ранняя фаза развития коммунизма, возможно, даже
внепланетного. Паллиативная космонавтика -- промежуточная фаза
развитого коммунизма, цели полетов из естественно-научных
становятся социально-этическими, происходят первые контакты с
альтернативными социумами, пока еще весьма поверхностные.
Абсолютная (надпространственная) космонавтика -- предельно
воображаемый расцвет коммунизма и коммунистической этики,
серьезные и конфликтные контакты с альтернативными социумами,
приводящие к этическим проблемам первого и второго рода.
Ясно, повторяю, что для писателя последовательность была
противоположной. В зависимости от того, до какой проблематики он
"дозрел", он выбирал себе коммуникативный антураж. Однако
устойчивость связей между антуражем и проблематикой и их
одинаковость у обоих корифеев привели к тому, что антураж этот
приобрел знаковый характер. Уровень развития межзвездных
коммуникаций стал для последующей НФ однозначной характеристикой
уровня и состояния общества.
Например, по тургеневской фразе "имел деревеньку в душ 70" любой
мало-мальский образованный читатель сразу может понять, что речь
идет, во-первых, о России, во-вторых, о России дореформенной, а,
в-третьих, скорее всего и Крымская кампания еще не началась.
Точно также по одной фразе, например, Рыбакова "Гжесь ушел в
первую Звездную" любой читатель НФ сразу чисто инстинктивно
соображает, что речь идет скорее о начале второй половины XXI
века, общество еще не совершенно, пестрит родимыми пятнами
социализма и даже, возможно, капитализма. А по одной фразе,
скажем, Балабухи: "они вышли из аутспайса и потянули на
планетарных" тот же читатель столь же непроизвольно решает, что
дело происходит по меньшей мере в веке XXII, все люди один
другого благороднее и назревает конфликт лучшего с еще более
лучшим.
Пожалуй, наиболее интересную попытку вырваться из этого
двускатного ущелья предпринял еще в 60-х годах Сергей Снегов. Но
у него были на то особые причины; к чести его, попытка была
предпринята отнюдь не со специальной целью придумать нечто
такое, что до него не было. Замечательно то, что, как и должно
быть в по-настоящему художественном произведении, принципиально
новый тип сверхсветового корабля возник непроизвольно (хотя,
когда идея возникает, нет ничего приятнее, чем продумывать ее,
подбирать обеспечивающую "белый шум" терминологию и т.д.),
просто потому, что перед писателем стояла принципиально новая
художественная задача. Во-первых, нужна была сверхсветовая
космонавтика, близкая к абсолютной. Во-вторых, нужно было, чтобы
сверхсветовой корабль перемещался в обычном пространстве, чтобы
было движение, а не космометрическое перемещение, чтобы метрика
пространства не менялась (впоследствии этот корабль сам должен
был оказаться бессильным против машин метрики пространства).
В-третьих, он должен был служить не просто средством перемещения
или соприкосновения, но средством активного, силового
воздействия на окружающий мир, средством реконструкции
трехмерной Вселенной. В-четвертых, поскольку ему предстояло
оказаться вовлеченным в грандиозные боевые действия, а от людей
развитого коммунизма трудно ожидать, чтобы они вооружали свои
корабли каким-либо специально придуманным сверхоружием,
движитель корабля, будучи средством реконструкции Вселенной,
должен был иметь возможность попутно стать мощным оружием. И
в-пятых, как мне кажется, у Снегова была своя, отличная и от
бытовой стругацковской, и от мореходной ефремовской, эстетика
перемещения. Чего стоят, например, фраза из первого тома романа
"Люди как боги": "Тонкой пылевой стежкой вьется в Персее след
нашего звездолета"!
Так возникли аннигиляторы Танева, способные уничтожить
пространство, превращая его в вещество, и наоборот.
Скорость света, по Снегову, действительно является предельной
скоростью, возможной в физическом пространстве. Но если
пространство перед кораблем вычерпывается достаточно быстро,
корабль будет проваливаться в открывающийся канал быстрее, чем
свет.
В этой идее, видимо, нет ничего, прямо противоречащего
современному состоянию науки. Концепция материальности
пространства ведет свою генеалогию еще от эфира. Дирак
предполагал возникновение элементарных частиц из абсолютного
вакуума, являющегося их нейтральным скоплением. Наконец, Хойл,
стремясь объяснить постоянную плотность Вселенной в ситуации
разбегания Галактик, вводил понятие спонтанного творения
вещества пространством (в "одном ведре пространства" создается
один атом водорода в 20 млрд. лет). Таким образом, перекачка
впереди лежащего пространства назад в форме вещества не является
вопиющим абсурдом.
Симптоматично другое. Двигатель Снегова, призванный активно
воздействовать на космос, а не просто перемещать экипаж и грузы,
впервые в истории советской межзвездной космонавтики оказался
экологически настораживающим. Писатель, разумеется, вовсе этого
не имел в виду и не хотел. Напротив, возможность создавать
вещество где угодно и перекраивать планетные системы так, как
это нужно людям, творить планеты там, где в них возникла
необходимость -- это большой плюс по сравнению с чистым
перемещением. Но это же и минус. Здесь мы видим в чистейшем,
безукоризненным и всеохватывающем, как элементарная
алгебраическая формула, виде тот факт, что всякое воздействие,
придуманное с благороднейшими побуждениями (если придумано оно
объективно, не придумано, а продумано во всей совокупности
действий своего механизма), есть палка о двух концах. Оно
принципиально не может воздействовать только положительно. Можно
указать много негативных последствий запыления пространства и
его "выедания" аннигиляторами Танева при массовых рейсах, но
достаточно сказать об одном-единственном: раньше или позже сами
рейсы по наиболее общеупотребительным трассам станут невозможны,
так как количество вещества в пространстве, заглатываемом
аннигиляторами, превысят предельно допустимую плотность, и
аннигиляторы просто начнут захлебываться, "давиться" пылью.
Назреет необходимость в очистных кораблях, которые будут
барражировать трассы и превращать пыль обратно в пространство.
Эксперимент Снегова, несмотря на это, закончился стопроцентной
удачей. Но только для него самого.
Эффект трансформации пространства в вещество и обратно именно в
силу комплекса следствий, обязательно вытекающих из него, во
многом определял сюжет. Но повторять специфический сюжет
Снегова, к счастью, никто из эпигонов не решился. Перемещение в
гиперпространстве может совершаться с какой угодно целью, оно не
накладывает никаких обязательств на перемещаемых; полет на
"пространственном инверторе", который может быть средством
реконструкции, может быть оружием, и вдобавок обладает конечной,
хоть и в тысячи раз превышающей световую, скорость, накладывает
на последующее поведение летящих массу обязательств; они должны
пользоваться им как оружием, должны пользоваться как средством
реконструкции, должны лететь долго и что-то делать, о чем-то
думать и говорить во время полета. Если эти обязательства не
исполняются, подобное средство передвижения просто не нужно,
экономичнее и проще вернуться к традиционному гиперпространству,
ничего не требующему от космонавтов. Поэтому полифункциональный
аннигилятор Танева устойчивой семантической единицей мира
фантастики не стал.
Подытоживая, можно сказать, что с массовым переходом НФ от
проблем перемещения на проблемы соприкосновения развития средств
галактического транспорта прекратилось.
1 2 3 4
расстаться с мыслью о том, что полет -- уже сам по себе героизм
и требует от человека предельной концентрации физических и
моральных сил. Правда, зато в отличие от сверхсветовой
мотоциклетки Стругацких каравелла Прямого Луча у Ефремова в один
переход преодолела несколько тысяч световых лет.
В "Часе Быка" на перемещение "Темного Пламени" вновь сказывается
сильнейшее влияние милый сердцу Ефремова образ скольжения по
лезвию бритвы, между двумя крайностями, которых равно следует
избегать. Ефремов резко усложняет структуру пространства. С его
высот домашний космос Стругацких выглядит инфантильным
примитивом.
Пространство, по Ефремову, не просто искривлено. Оно имеет
спиралевидную структуру. Путь светлого луча искривлен в
трехмерном пространстве не только вблизи больших масс и не
только относительно ускоренных систем координат; прямого в
обычном пространстве нет вообще, а то, что мы воспринимаем, как
прямое, является на самом деле спиралью, причем скрученной
весьма туго. Свет от источника уходит, разматываясь по этой
спирали. Подобная структура обусловлена взаимопроникновением и
взаимодействием, взаимоперехлестыванием мира и антимира (Шакти и
Тамаса, по терминологии Ефремова). По "Туманности Андромеды",
один из них является функцией гравитационного, другой --
функцией электромагнитного поля. Нуль-пространство есть граница
между мирами, где взаимно уравновешены и нейтрализованы полярные
точки пространства, времени и энергии. Звездолет, проникший в
нуль-пространство, как бы проворачивает вокруг себя мировую
спираль. "...Звездолет прямого луча идет не по спиральному ходу
света, а как бы поперек его, по продольной оси улитки, используя
анизотропию пространства. Кроме того, звездолет в отношении
времени как бы стоит на месте,-- разъясняет Ефремов, а вся
спираль мира вращается вокруг него..."
Если попытаться дальше осмыслить метафору Ефремова и снять
бесконечные "как бы" в приведенном разъяснении, придется
предположить, что нуль-пространство есть точка оси эн-мерного
вращения биполярного космоса; трехмерные проекции расстояния от
этой точки до любой точки Вселенной (и антивселенной,
естественно) равны, причем равны нулю. Тогда придется
предположить, что перемещение в нуль-пространстве просто
невозможно; попасть в него можно из любой точки пространства, а
точка выхода определяется не движением, а лишь сверхточной
ориентацией замершего на оси мира ("размазанного", пользуясь
выражением Стругацких, уже не на расстоянии между двумя
объектами, а по всем двум вселенным сразу) звездолета в
эн-мерном нуль-пространстве. Косвенно на последний факт
указывает одна фраза из того же "Часа Быка": "Звездолет скользил
в нуль-пространстве лишь короткое время, затраченное на повороты
после выхода и на выходе." Таким образом, в ефремовском
нуль-пространстве движения нет, но есть ориентация.
Она сопряжена со смертельным риском. Бесконечное множество
направлений, ведущих в бесконечное множество точек
гравитационной Вселенной, само по себе достаточно осложняет
космогацию, но оно, вдобавок, произвольно перемешано с
бесконечным множеством направлений, ведущих ведущих в
бесконечное множество точек вселенной электромагнитной.
Соскальзывание в мир Тамас было необратимым и безвозвратным; для
Тамаса Ефремов вводит понятие "абсолютно мертвого вещества".
"Точность расчета,-- объясняет Ефремов,-- для навигации
подобного рода превосходила всякое воображение и не так давно
еще считалась недоступной."
Теперь и для Ефремова проблема межзвездных перелетов отпала.
Короткое напряжение -- и можно целиком сосредоточиться на
проблемах ранга "соприкосновения", которые в "Сердце Змеи"
играли еще чисто вспомогательную роль, гуманизирующую
перемещение, а в "Часе Быка" уверенно выдвинулись на первый
план. Как и у Стругацких, проблематика соприкосновения
определяется конфликтом людей коммунизма с альтернативным
социумом.
Интересно, что у обоих классиков, заложивших основы семантики
фантастического мира, можно проследить поразительное сходство
между уровнем развития межзвездных коммуникаций и уровнем
развития общества. Причины этого разъяснились ранее, когда речь
шла о функции фантастики как выразителя долгосрочных социальных
заказов, выразителя непроизвольного, но от этого еще более
объективного. В зависимости от того, хочет ли писатель
сосредоточиться на проблеме перемещения или соприкосновения, он
выбирает менее совершенный или более совершенный корабль; в
менее совершенном корабле конфликты будут происходить между
членами экипажа, значит, если они способны конфликтовать из-за
трудностей перемещения, общество, породившее их, еще не вполне
совершенно; в более совершенном корабле конфликты будут
происходить между экипажем и альтернативным социумом, и чтобы их
сделать как можно более рельефными, общество, породившее экипаж,
должно быть как можно более совершенным. Однако мотивация
писателя, его "кухня", его задачи выпадают из поля зрения, и
остается лишь жесткая зависимость. Субсветовая релятивистская
космонавтика -- ранняя фаза развития коммунизма, возможно, даже
внепланетного. Паллиативная космонавтика -- промежуточная фаза
развитого коммунизма, цели полетов из естественно-научных
становятся социально-этическими, происходят первые контакты с
альтернативными социумами, пока еще весьма поверхностные.
Абсолютная (надпространственная) космонавтика -- предельно
воображаемый расцвет коммунизма и коммунистической этики,
серьезные и конфликтные контакты с альтернативными социумами,
приводящие к этическим проблемам первого и второго рода.
Ясно, повторяю, что для писателя последовательность была
противоположной. В зависимости от того, до какой проблематики он
"дозрел", он выбирал себе коммуникативный антураж. Однако
устойчивость связей между антуражем и проблематикой и их
одинаковость у обоих корифеев привели к тому, что антураж этот
приобрел знаковый характер. Уровень развития межзвездных
коммуникаций стал для последующей НФ однозначной характеристикой
уровня и состояния общества.
Например, по тургеневской фразе "имел деревеньку в душ 70" любой
мало-мальский образованный читатель сразу может понять, что речь
идет, во-первых, о России, во-вторых, о России дореформенной, а,
в-третьих, скорее всего и Крымская кампания еще не началась.
Точно также по одной фразе, например, Рыбакова "Гжесь ушел в
первую Звездную" любой читатель НФ сразу чисто инстинктивно
соображает, что речь идет скорее о начале второй половины XXI
века, общество еще не совершенно, пестрит родимыми пятнами
социализма и даже, возможно, капитализма. А по одной фразе,
скажем, Балабухи: "они вышли из аутспайса и потянули на
планетарных" тот же читатель столь же непроизвольно решает, что
дело происходит по меньшей мере в веке XXII, все люди один
другого благороднее и назревает конфликт лучшего с еще более
лучшим.
Пожалуй, наиболее интересную попытку вырваться из этого
двускатного ущелья предпринял еще в 60-х годах Сергей Снегов. Но
у него были на то особые причины; к чести его, попытка была
предпринята отнюдь не со специальной целью придумать нечто
такое, что до него не было. Замечательно то, что, как и должно
быть в по-настоящему художественном произведении, принципиально
новый тип сверхсветового корабля возник непроизвольно (хотя,
когда идея возникает, нет ничего приятнее, чем продумывать ее,
подбирать обеспечивающую "белый шум" терминологию и т.д.),
просто потому, что перед писателем стояла принципиально новая
художественная задача. Во-первых, нужна была сверхсветовая
космонавтика, близкая к абсолютной. Во-вторых, нужно было, чтобы
сверхсветовой корабль перемещался в обычном пространстве, чтобы
было движение, а не космометрическое перемещение, чтобы метрика
пространства не менялась (впоследствии этот корабль сам должен
был оказаться бессильным против машин метрики пространства).
В-третьих, он должен был служить не просто средством перемещения
или соприкосновения, но средством активного, силового
воздействия на окружающий мир, средством реконструкции
трехмерной Вселенной. В-четвертых, поскольку ему предстояло
оказаться вовлеченным в грандиозные боевые действия, а от людей
развитого коммунизма трудно ожидать, чтобы они вооружали свои
корабли каким-либо специально придуманным сверхоружием,
движитель корабля, будучи средством реконструкции Вселенной,
должен был иметь возможность попутно стать мощным оружием. И
в-пятых, как мне кажется, у Снегова была своя, отличная и от
бытовой стругацковской, и от мореходной ефремовской, эстетика
перемещения. Чего стоят, например, фраза из первого тома романа
"Люди как боги": "Тонкой пылевой стежкой вьется в Персее след
нашего звездолета"!
Так возникли аннигиляторы Танева, способные уничтожить
пространство, превращая его в вещество, и наоборот.
Скорость света, по Снегову, действительно является предельной
скоростью, возможной в физическом пространстве. Но если
пространство перед кораблем вычерпывается достаточно быстро,
корабль будет проваливаться в открывающийся канал быстрее, чем
свет.
В этой идее, видимо, нет ничего, прямо противоречащего
современному состоянию науки. Концепция материальности
пространства ведет свою генеалогию еще от эфира. Дирак
предполагал возникновение элементарных частиц из абсолютного
вакуума, являющегося их нейтральным скоплением. Наконец, Хойл,
стремясь объяснить постоянную плотность Вселенной в ситуации
разбегания Галактик, вводил понятие спонтанного творения
вещества пространством (в "одном ведре пространства" создается
один атом водорода в 20 млрд. лет). Таким образом, перекачка
впереди лежащего пространства назад в форме вещества не является
вопиющим абсурдом.
Симптоматично другое. Двигатель Снегова, призванный активно
воздействовать на космос, а не просто перемещать экипаж и грузы,
впервые в истории советской межзвездной космонавтики оказался
экологически настораживающим. Писатель, разумеется, вовсе этого
не имел в виду и не хотел. Напротив, возможность создавать
вещество где угодно и перекраивать планетные системы так, как
это нужно людям, творить планеты там, где в них возникла
необходимость -- это большой плюс по сравнению с чистым
перемещением. Но это же и минус. Здесь мы видим в чистейшем,
безукоризненным и всеохватывающем, как элементарная
алгебраическая формула, виде тот факт, что всякое воздействие,
придуманное с благороднейшими побуждениями (если придумано оно
объективно, не придумано, а продумано во всей совокупности
действий своего механизма), есть палка о двух концах. Оно
принципиально не может воздействовать только положительно. Можно
указать много негативных последствий запыления пространства и
его "выедания" аннигиляторами Танева при массовых рейсах, но
достаточно сказать об одном-единственном: раньше или позже сами
рейсы по наиболее общеупотребительным трассам станут невозможны,
так как количество вещества в пространстве, заглатываемом
аннигиляторами, превысят предельно допустимую плотность, и
аннигиляторы просто начнут захлебываться, "давиться" пылью.
Назреет необходимость в очистных кораблях, которые будут
барражировать трассы и превращать пыль обратно в пространство.
Эксперимент Снегова, несмотря на это, закончился стопроцентной
удачей. Но только для него самого.
Эффект трансформации пространства в вещество и обратно именно в
силу комплекса следствий, обязательно вытекающих из него, во
многом определял сюжет. Но повторять специфический сюжет
Снегова, к счастью, никто из эпигонов не решился. Перемещение в
гиперпространстве может совершаться с какой угодно целью, оно не
накладывает никаких обязательств на перемещаемых; полет на
"пространственном инверторе", который может быть средством
реконструкции, может быть оружием, и вдобавок обладает конечной,
хоть и в тысячи раз превышающей световую, скорость, накладывает
на последующее поведение летящих массу обязательств; они должны
пользоваться им как оружием, должны пользоваться как средством
реконструкции, должны лететь долго и что-то делать, о чем-то
думать и говорить во время полета. Если эти обязательства не
исполняются, подобное средство передвижения просто не нужно,
экономичнее и проще вернуться к традиционному гиперпространству,
ничего не требующему от космонавтов. Поэтому полифункциональный
аннигилятор Танева устойчивой семантической единицей мира
фантастики не стал.
Подытоживая, можно сказать, что с массовым переходом НФ от
проблем перемещения на проблемы соприкосновения развития средств
галактического транспорта прекратилось.
1 2 3 4