Я ощутил
мучительную боль, пронзительный ужас, безысходное отчаяние - их боль, их
ужас, их отчаяние; я разделял с ними их чудовищное возбуждение, их страх,
их мысли; уже и моими были резкие, грубые, одномерные восприятия их
органов чувств, смятение и растерянность, с которыми они пытались
осмыслить свое положение, их бессилие, когда они осознали его, те
воспоминания, что вспыхивали в них и тотчас гасли снова... как и надежда
найти какой-то выход - вспыхивала и гасла.
Все это неуправляемым потоком хлынуло в меня, а так как я был
причастен к ощущениям, мыслям и чувствам Оммов, то знал я и то, что все
это означает: опасность, смертельную опасность, и наконец - непреложность
подступающей смерти: для них, не для меня. Но ужасней всего, что в те
мгновения и они знали о моем присутствии, угадывали, ощущали некое чуждое
существо и что они молили меня смилостивиться над ними, помочь, спасти;
они взывали ко мне - ко мне, который не в силах был ничего сделать, не мог
даже ответить. Потому что мой ответ был бы не чем иным, как подтверждением
моей чужеродности и моего - их бессилия, отражением их собственной муки,
которое только усилило бы их страдания... отражением, если не жестокой
издевкой...
Так погибли они, и то же самое высвобождение концентрированной
теплоты, которое соединило мой и их разум, положило конец их
существованию. Конец в мире вещества, в мире свернувшихся энергий. Потому
что, когда я почувствовал, как угасают источники излучения и их колебания
отделяются от моих, как я вновь освобождаюсь от пут, привязавших меня к
этому миру вещества, я обнаружил, что голоса Оммов не теснят меня больше
извне, что вокруг - ничего, кроме тишины, тишины и пустоты, а я все слышал
их вопли, ощущал их агонию; я все еще чувствовал их, и теперь еще чувствую
- каждое отдельное мгновение. Потому что они отпечатлелись во мне, в тот
миг соединения стали частью меня самого, нерасторжимо соединенные с моею
собственной структурой, неизгладимо. И вот я все еще чувствую их муку,
ставшую моей, их отчаяние, слышу крик Оммов, я слышу, как вы просите меня
о пощаде, о спасении, как проклинаете меня, меня, который не в силах вам
помочь, который пойман так же, как вы, и в себе самом носит свою тюрьму -
вас, каждый день, каждый час, каждую минуту умирающих во мне.
И нам остается единственная надежда: разыскать его, такого же, как
вы, Омма, избранного мною в партнеры и столь жестоким образом исполнившего
мое желание понять и воспринять этот мир и его хозяев Оммов. Ведь,
воистину, не я - он чудовище: он сделал это, и он должен быть в состоянии
освободить нас, меня от вас и вас из меня. Я должен снова найти его, и мы
будем просить, будем настаивать, мы заставим его освободить нас. Только он
может это, а если не он... то... но тогда... тогда мы должны, пока не
придет мой час, умирать и умирать без конца...
Быть может, одно лишь время властно над Существом Невидимым и
Грозным. К чему же эта прозрачная оболочка, эта непознаваемая оболочка,
эта оболочка Духа, если и ей суждено бояться болезнен, ран, немощи,
преждевременного разрушения?
...После человека - Орля! После того, кто может умереть от любой
случайности каждый день, каждый час, каждую минуту, пришел тот, кто может
умереть только в свой день, в свой час, в свою минуту, лишь достигнув
предела своего бытия!
[Фрагменты из новеллы Ги де Мопассана "Орля" цитируются по изданию:
Ги де Мопассан. Полное собрание сочинений в 12 тт. М.: Правда, 1958, т.6.]

1 2 3 4