И когда он снисходил до визита в подвал, где рядом с угольным бункером помещалась моя тогдашняя крохотная лабораторийка, у меня от страха перехватывало горло. Я опускал голову, молча выслушивал его выговоры. Он почему-то решил, что молчание мое от гордыни. Но сейчас я не удостаивал его словом именно от этого, от торжества, что больше он надо мной не властен, — я изводил и стегал его молчанием злее, чем руганью.
— Вы мало переменились, Крен, — заметил он, силясь улыбнуться. — Возвышение не сделало вас мягче. Как же мы поступим с тем должком?
В этот момент в лаборатории возник Роуб. Он влетел, неслышный и темный, растопырив похожие на крылья, заросшие волосами уши, раздувая синеватый широкий нос. У него радостно запылали глаза, когда он посмотрел на Паркера. Летучие мыши всегда остолбеневают в воздухе, когда видят жаб.
— Вам придется подождать, пока я закончу с этим господином, — сказал я Паркеру. — А вы, Роуб, присаживайтесь вот сюда. Я вижу у вас в руках новое соглашение? Давайте-ка его, Роуб.
Я положил соглашение на стол и принялся настраивать Электронный Создатель на мысли Роуба обо мне. Но проклятый соглядатай не отрывался от Паркера и думал лишь о нем.
— Роуб, вы глядите не туда и думаете не о том, — сказал я строго. — Вы написали какую-то чепуху, а не договор, Роуб.
Ему пришлось поневоле повернуться в мою сторону. К его лицу я уже привык за время работы в фирме «Эдельвейс и братья», но голос, так не походивший на его облик старого лохматого нетопыря, всегда меня поражал. Роуб заблеял, что соглашение составлено по форме, а про себя думал обо мне что-то яростное. Генетическая формула, записанная Электронным Создателем на основе его мыслей обо мне, даже на экране выглядела чудовищной.
— Вот вам чек, Паркер, — сказал я. — Надеюсь, наши взаимные расчеты завершены? А вы, Роуб, держите подписанное соглашение.
Паркер удалился, а Роуб вскочил. Он блеял так быстро, что последующие слова в воздухе перегоняли предыдущие и предложение становилось похожим на:
— Профессор человек за что? Пришел вам к он зачем?
Я это расшифровал так: «Что это за человек? Зачем он к вам пришел?»
— Разные люди ходят ко мне, — сказал я веско. — И по разным причинам, Роуб.
Он блеял все так же энергично и еще непонятней, а я переводил его выкрики на человеческий язык. На этот раз получилось более длинно:
— У него что-то подрывное в лице! Вы заметили, как он нехорошо улыбается? К этому человеку нужно присмотреться, понимаете, такая штука.
— Присмотреться к нему не мешает, — согласился я.
Роуб, еще шире растопырив похожие на крылья волосатые уши, торопливо унесся за Паркером, а я через полчаса отправил в питательные чаны две только что синтезированные зародышевые клетки моих новых двойников.
Вечером этого же дня я принимал у себя четвертого и пятого двойников. Они вошли вдвоем. Четвертый, от Мак-Клоя, был невысокий, быстренький хохотун; пятый, от Гопкинса, — замедленный, недоверчивый мужчина из тех, что себе на уме.
— Привет, привет! — еще на пороге развязно закричал Четвертый. — Здравствуйте, как поживаете? У меня великолепный план, профессор, пустяки, миллиончиков на двадцать, на больший кусок я не собираюсь вас облапоши… предложить вам участвовать.
— И напрасно, — попенял я, пожимая ему руку. — Большего прохвоста, шарлатана и лжеца, чем вы, в мире не существовало со времен археоптериксов и цератозавров.
— Ага, вы уже слышали обо мне! — сказал он бодро. — Тем лучше, тем лучше. Так вот, мы разворачиваем производство искусственных живых…
Я знаком остановил его и обратился к пятому двойнику. Тот ходил, осматриваясь, по лаборатории. Перед вводом Электронного Создателя он стоял, задрав голову, больше минуты.
— Вас, кажется, что-то заинтересовало? — спросил я. — Не могу ли быть вам полезным?
Он недоброжелательно поглядел на меня.
— Я должен раньше убедиться, что вы солидный человек, — проворчал он.
— Терпеть не могу несолидных людей. Я знал ловкача Эдельвейса, крупнейшая была фигура, старый хрыч, но и тот подох в ночлежке. Где гарантии, что вы крепче его?
— Вот что, друзья, — предложил я. — Сейчас я проведу вас в гостиницу, вы помоетесь, подкрепитесь, отдохнете после рождения, а там настанет время потолковать: с вами — о планах, а с вами — о гарантиях моей солидности.
Из гостиничного коридора до нас донеслась дикая брань, детский визг и старческий плач. Второй двойник, от О'Брайена, избивал двух других. Новые двойники остановились на пороге.
— Шагайте смелее! — подбодрил я их. — Ничего особенного — несколько паучков в банке. Уверен, вам здесь придется по душе. А к утру я подброшу вам для компании еще пару неплохих экземплярчиков.
Двойники от Паркера и Роуба народились на рассвете и явились ко мне один за другим. Паркеровское создание вошло задрав нос, не ответило на поклон и молча село у столика. Это был мужчина, похожий на статую римского императора. Он двигался, как гипсовый.
Для интереса я спросил, как его зовут и зачем он пришел.
— Уберите ноги! — процедил двойник от Паркера. — И помолчите. Не люблю, когда много болтают.
Затянувшееся наше молчание прервал седьмой двойник. Он подозрительно поглядел на нас с Шестым и кивнул на стену.
— Электронный Пускатель?
— Создатель, — поправил я.
— Значит, так, — возбужденно зашептал Седьмой, присаживаясь ко мне: — Это дело легко организовать. До сих пор интриговали против отдельных государств и правительств, но мы с вами не станем кусочничать. У меня имеется небольшой, хорошо скатанный заговорчик против земного шара, сообразили? Мы выбираем тихий вечерок, нажимаем кнопку этого Пускателя и пускаем мир под откос. Бум, бах, трах — здорово, правда?
Я прибавил этих двух к пятерым прежним…
… посетили меня во Вторник. В просторной лаборатории стало тесно от сборища важных господ. Я усадил их в кресла и прочитал лекцию о целях и методах нашего производства. Я хорошо подготовился к встрече — Электронный Создатель был налажен на одновременную запись двадцати схем. На этот раз я фиксировал все их мысли: и то, что им взбредало в голову обо мне, и то, что они думали о себе. Мне надоело воспроизводить карикатуру на себя. Я хотел проверить, так ли они издевательски окарикатуривают себя, как проделывают это со мною.
На голубом экране одна за другой вспыхивали генетические формулы — все такие же яркие, переплетенные, ласкающие глаз цветовой симфонией линий и пятен. Я не дал обмануть себя кажущейся приятностью. Я знал, что за нарядной внешностью скрывается неприглядная сущность. Я не торопясь обводил взглядом лица моих слушателей — вежливые, грубые, миловидные, уродливые, молодые, старые, замкнутые, надменные, веселые. Лица были как лица — разные. Но глаза у всех были одинаковы — холодно внимательные, отстраняющие, недобрые глаза. Я понимал, что думают обо мне посетители. Они думали обо мне скверное. С этим ничего нельзя было поделать. Но я не был уверен, нет, я не был уверен, что и к себе они относятся лучше! Если они и не ненавидели себя, то понимали свою истинную цену — теперь я знал, что она невысока: много за себя они не дадут. А я еще хотел при помощи их мыслей о себе улучшить все человечество!
Боже, как я был слеп!
Когда погасла последняя генетическая формула и Электронный Создатель приступил к следующей операции — монтировке зародышевых клеток, я в удобном месте прервал лекцию.
— Теперь пройдемся по цеху, господа. Познакомимся на месте с условиями выращивания людей.
В суматохе выхода ко мне пробрались директора компании. Они ликовали.
— Док, я растерялся! — рявкнул громовым шепотом Мак-Клой. — Я не подберу для вас эпитета. Боже, как вы их провели за нос! Вы им продали флакон испорченного воздуха за водородную бомбу! Даже старик Эдельвейс этого не умел.
— Вам надо поставить при жизни памятник! — ликовал О'Брайен. — Я завтра же открою подписку на вашу конную статую. Вы будете в тоге, с саблей на боку и пулеметом в руках — шедевр скульптуры, говорю вам!
— Засоряйте и дальше им мозги перспективами нашего производства, но не заикайтесь о сроке выпуска первой партии искусственных людей, — посоветовал Гопкинс. — Перспективы поражают воображение, а за неисполнение сроков отвечают перед судом. Вам понятна разница, Крен?
В одном из коридоров я повстречал Роуба. В лабораторию его не пустили, но он перехватил нас по дороге. Уши его торчали перпендикулярно к голове. Он был в диком возбуждении.
— Профессор, людей круг блестящий такой вас у собрался как? — проблеял он.
Я тут же перевел это на более привычный мне язык: «Как собрался у вас такой блестящий круг людей, профессор?»
— Разве вы не слыхали, Роуб? Нам оказала честь специальная комиссия парламента.
У него заходили ноздри и захлопали уши. В мутных его глазах запылал зеленый огонек. Он блеял еще торопливей, а я расшифровывал:
— Никогда я не видел столь важных господ! Какие они все разные!
— Да, — сказал я. — Все они разные, Роуб. Одни высокие, другие низенькие. Худой шагает рядом с толстым. Неясно одно — почему они такие разные? По-вашему, это случайно?
Он чуть не задохнулся от открывшихся ему величественных перспектив.
— Вы думаете, Крен?.. Признайтесь, вы думаете?..
Я ответил уклончиво:
— Все мы что-нибудь думаем, Роуб. Человеку свойственно размышлять, хотя в наше время это не совсем безопасно. Но я говорю не о шатких предположениях мысли, а о твердых, так сказать, физических фактах. Приглядитесь к тем двоим, Роуб. Разве вас не поражает их походка?
Я ткнул пальцем в переднюю пару. Как нарочно, один был высок и массивен, другой худ и изящен. Они шли вдоль линии чанов и мирно беседовали.
— Правильно, сэр! — зашептал Роуб. — Боже, как правильно! Этот огромный вдавливает ботинки в пол, как в тесто. Он не ходит, а попирает ногами землю. Он ненавидит нашу землю — все ясно как дважды два!.. А второй — крадется и перебирает ножками, как пальцами. О, этот еще хуже, в тысячу раз хуже! Я их разоблачил с единого взгляда, такая штука! Нет, ребятки, вы сосунки, не вам обмануть Роуба…
Он хотел умчаться вперед, но я задержал его.
— Не слыхали, как дела у Паркера? Помните того ученого, с кем я вас познакомил неделю назад?
— Как же, отлично помню — высокий, важный мужчина, тонкие губы, зеленые глаза, один глаз более выпуклый, чем другой… С Паркером все в порядке, профессор. Паркер признался, что подложил две атомные бомбы под систему высшего образования в нашей стране, но не успел взорвать, так как попал в тюрьму. Я забыл сказать, что Паркера вскоре после визита к вам арестовали. Однако я покорнейше прошу меня…
Я присоединился к гостям, и мы около часа провели на заводе, потом прошли в ресторан. За легким обедом на шесть перемен с девятью сортами вина я сообщил собравшимся радостную новость:
— В конце недели, господа, состоится первое ознакомление с первыми образцами производства нашей фирмы. Я надеюсь, все, кто сегодня почтил нас присутствием, не откажутся выступить в роли экспертов и ценителей. Вам будет продемонстрировано с полсотни бравых парней самой высокой кондиции.
— Слишком много образцов, Крен, — попенял мне один из гостей. — Для конвейерной продукции это не подойдет. Армия заинтересована в одном-двух, не более, но отработанных до пуговицы типах солдата.
Я успокоил его:
— Вы сами отберете понравившиеся вам образцы, а мы запустим их в массовое производство. Думаю, армия останется довольна. Итак, в следующее воскресенье, господа.
Гости мне аплодировали, а после их ухода директора компании устроили скандал. Железный сухарь Гопкинс орал, как перепившийся золотарь. Даже О'Брайен казался подавленным.
— Что такое, Крен? — негодовал Гопкинс. — Вы, оказывается, запустили в ход технологические линии, а мы об этом ничего не знаем. Кем вы нас считаете, профессор? Раньше я посмотрю на этих парней, а потом кто-то другой. Пусть комиссия выбирает, кто ей нужен, но кого им показать — будем решать мы.
— Это буду решать я один, — сказал я. — Не забывайте, что в соглашении стоит пункт о том, что технологические вопросы находятся в моей личной компетенции. За продукцию, поставляемую нашим человекопроизводящим конвейером, отвечаю я. Вы занимаетесь представительством, рекламой, финансами, вообще — внешними связями. Вы не забыли этого пункта, джентльмены?
— Мы разорвем соглашение! — бушевал Гопкинс. В этот момент он походил на нормального человека, умеющего раздражаться и огорчаться не хуже других. — Водите за нос кого угодно, но не нас, Крен! Мы вычеркнем этот пункт, слышите вы!
Я улыбнулся ему в лицо.
— В договоре есть и второй пункт, — напомнил я. — Если между директорами и изобретателем возникнут непреодолимые разногласия, директора вправе выставить его за дверь, а изобретатель вправе привести в негодность Электронный Создатель. Не кажется ли вам, что пришло время воспользоваться этой важной оговоркой?
Гопкинс, ошеломленный, молча глядел на Мак-Клоя и О'Брайена.
1 2 3 4 5 6 7 8