Сложенное из толстенных бревен строение вздрогнуло, словно бы изнутри кто-то могучий ударил в стену.
Кентавры – числом около десяти-двенадцати, подошли к воротам барака и все вместе взялись за бревно засова. Изнутри ударили еще раз, и вой из ночных кошмаров прогремел снова.
Я огляделся, полный тревоги и решимости дорого продать свою жизнь. Я знал, что нам приготовили что-то ужасное. Мои товарищи невольно прижались к стволу дерева. Кентавры не решались снять засов, рассчитывая успеть между ударами чудовища.
– Раз, два, три-и-и! – кто-то закричал, кентавры отскочили, брошенное бревно вскинулось концом, и тяжелые ворота взмахнули створками, словно бабочка легкими крылышками – столь мощно вырывался зверь.
Кентавров сразу рассыпало во все стороны. Лишь один, потеряв голову от страха или, наоборот, обретя мужество перед лицом страха, пролетая мимо нас, кинул короткий меч, тут же подхваченный Виктором Михайловым.
И тут прямо на поляну вырвалось нечто столь огромное, столь ужасное, что не могло бы присниться в самом кошмарном сне!
Пожиратель людей!..
Могучий и прекрасный! Слияние радуги и смерти!
Я не предполагал, что тиранозавр реке так изумительно ярок и красив. Каждая чешуйка его бронированной плоти сияла, словно кусочек цветного солнца. Как ядовитые коралловые змеи калейдоскопом своей раскраски предупреждают о смерти, заключенной в их гибком тельце, так и это чудовище торжествующе гремело: я сама смерть!
Его еще отвлекали улепетывающие полукони. Скоро он должен был увидеть нас. Огромный! Ростом со слона, не менее!
Все застыло. Неподвижные облака. Неподвижные деревья. Безнадежность. Слепящие разноцветные блики узорчатой смерти. Трава. Мошкара. Чей-то затянувшийся вздох за спиной. Жажда. Неподвижное время, неподвижное, как жара, как сама вечность.
– Забирайтесь на дерево! – крикнул я.
Тиранозавр повернул тяжелый монолит головы и расколол его вдоль: из чудовищной расщелины едва не вывалился розовый язык, удерживаемый частоколом сахарно-белых зубов. Заревев, тварь шагнула, словно примериваясь, еще раз и... резво зачастила, будто локомотив;
Я посмотрел назад: из ветвей выглядывали грязные построжавшие лица товарищей. Я подумал, что мы так и не мылись со вчерашнего дня – в засохшей крови, пыли, пепле... Глупые мысли.
Я спрятался за ствол. Тяжкий удар сотряс дерево и почву под ногами.
Оббегая ствол, я видел тянувшиеся сквозь ветви маленькие передние лапки зверя – маленькие лишь относительно, – они были толще человеческих тел.
Михайлов, на мгновение выглянув из ветвей, могучим ударом отрубил левую кисть хищника. В раздавшемся словно гром реве слышалось оскорбление и боль.
Я что есть силы помчался к оставленному бараку. Заметив мой маневр, мозг рептилии секунду-другую решал, прежде чем скомандовать всей горе мышц и костей.
Ловко повернувшисъ, тиранозавр бросился за мной. Выигранные секунды и страх помогли мне успеть. По створкам ворот я быстро вскарабкался на крышу барака и посмотрел назад. Сверкающий снаряд приближался.
Тиранозавр всем телом врезался в угол барака, но строение, хоть и сильно перекосилось, выдержало. Вытянув вверх морду, чудовище смогло взглянуть на крышу. Его голова была почти с меня длиной. Узкие полоски прозрачной липкой слюны приклеились к клыкам.
Не сумев достать меня, тиранозавр отошел и вновь бросился на барак. Строение перекосилось так, что крыша была уже на уровне груди зверя, который тут же обошел вокруг, предполагая легко снять меня с верха.
Перескочив на другую сторону крыши, я вдруг увидел Михайлова, бежавшего к бараку. За ним спешили остальные.
Как глупо!
Я закричал изо всех сил. Тварь вновь разбежалась, и немедленно последовал многотонный удар. Последний, потому что другой не понадобился: со скрипом и грохотом, во все стороны разбросав концы бревен, строение нехотя рассыпалось.
Я успел отпрыгнуть в сторону. Раскатившиеся бревна отвлекли на время зверя. Но ненадолго. Он уже начал обходить эту кучу дров, но тут подоспевший Михайлов, едва равняясь ростом с высотой задней конечности тиранозавра, а мужеством (или глупостью?..) превосходя величину зверя, ударил мечом по сухожилиям гигантской ноги. Ему удалось перерубить связки; от боли тварь завопила с какими-то человеческими нотками в голосе.
Я был забыт. Подскочив к бревнам, я лихорадочно рылся, выбирая потоньше, с более острым концом. Бревна были сухими и весили немного. Те два, что я нашел, тянули килограммов на пятьдесят, не больше, и были сантиметров двадцать в диаметре.
Я метнул что было сил первое бревно; оно громко стукнуло зверя в затылок. Забыв о Михайлове и спешащих к нему смертниках – моих товарищах, – тиранозавр, огибая бревна, стремительно, но из-за волочащейся ступни неуклюже заковылял ко мне.
Я уже упер тупой конец в яму, оставленную упавшим опорным столбом, и нацелился наклоненным острием на врага. Я рассчитывал на примитивность сознания гиганта.
И в чем-то задуманное мне удалось.
Тиранозавр грудью напоролся на острие и несколько мгновений напирал всей своей мощью, впихивая в себя кол. Мне через ствол передавались страшные усилия титанического тела.
От неудобств, боли, неожиданности, покалеченной ноги и немыслимой преграды между собой и мелкой добычей – мною, конечно, – тиранозавр закинул голову и вновь взревел, словно грузовой звездолет на старте, почти сумев вложить в свой крик эмоции. Тут он потерял равновесие и завалился набок, загребая в воздухе здоровой задней ногой.
Откуда-то сбоку появился Михайлов и ударил мечом в глаз зверя. Илья, Мстиша, Малинин и Исаев – все были здесь и слишком близко.
Я похолодел; тиранозавр перекатился на спине на другой бок, здоровой передней лапой вдруг подхватил Илью поперек туловища, быстро поднес к пасти и молниеносно укусил. Михайлов ударил мечом по оставшемуся, налитому кровью глазу – и промазал. Мстиша, Малинин и Исаев навалились на бревно, торчавшее из груди гиганта.
Тиранозавр отшвырнул Илью – мне показалось, обрубок, – дернулся еще раз; бревно отбросило всех и отлетело само. Зверь зарычал и вдруг рыгнул, выплюнув ноги Ильи; немедленно сильное зловоние расплылось в воздухе.
Я подскочил к сияющей цветными отблесками и залитой кровью с правой стороны морде и изо всех сил ударил кулаком в здоровый глаз тиранозавра. Глаз был размером в два моих кулака и мгновенно расплескался кровью и скользкой плотью, – но мне не удалось пробить кость глазницы, оказавшейся крепче, чем я рассчитывал.
Тут он меня и схватил своей маленькой только издали передней лапой. Все четыре пальца его так сдавили мне грудь, что не знаю, как выдержали кости. Не пытаясь подняться, зверь просовывал меня в открывшуюся навстречу пасть.
Я выбросил обе руки навстречу и уперся в коричневые десны. Они были покрыты слизью, и мои ладони через мгновение начали медленно соскальзывать внутрь. Я изо всех сил старался давить на нижнюю челюсть. Мы на секунду застыли в таком положении.
И как же все было безнадежно!
Рядом возник Михайлов, с размаху вонзивший меч в пустую глазницу тиранозавра, и тут же мимо меня просунулось давешнее бревно, усилиями Мсти-ши, Исаева и Малинина нацеленное точно в бездонную глотку.
Я взлетел в воздух, отброшенный, как и Илья, но целый и полный такой дикой ярости, какая охватывает душу каждого честного человека при виде вопиющей несправедливости. Все пережитое мной в эти затянувшиеся мгновения схватки причиняло такую боль, будто кровь сочилась из пор. Болело тело и мозг, ныло у корней волос, под ногтями, между зубами...
Я – человек!
И тут, от возмущения перестав быть человеком и дико вопя, я уже лез к этой морде, мимоходом смахнув Михайлова и забив его торчащий из глазницы меч по самую рукоять... Мстиша еще цеплялся за бревно, я отбросил и его... Бревно сразу ушло вглубь, ко мне тянулась лапа, я отломил средний толстый палец, а когда лапа вернулась – еще один... Ярость переполняла меня, все вокруг стало мягким, податливым, все, кроме меня и моего тела!.. Я отломил еще один палец – они болтались, и лапа беспорядочно металась... Бревно мое наконец-то провалилось куда-то, тело тиранозавра подо мной дернулось раз, другой... Мне все было ясно. Я сполз вниз и отошел от умирающей твари.
Они стояли в стороне, мои друзья... И Илья лежал чуть дальше...
Метрах в двухстах застыла толпа кентавров.
Тихо. Тучи мошкары впивались в разгоряченное лицо. Крылатый яд, носимый ветром. Пахло рекой и болотом, потерявшимся в бескрайней степи со всеми своими звездами, своими рыбами, гадами, течениями...
Я победил!.. И то дикое, колдовское, что еще переполняло меня, заклекотало в глотке, и я закричал, чтобы не быть разорванным зловещими пастями, от которых шевелился каждый волосок на голове...
Я закричал так, что отшатнулись мои друзья и вздрогнули кентавры и далеко-далеко, за рекой оглянулся Ставр – неужто?.. Я кричал, потому что победил, потому что был жив, потому что был счастлив! Да, был счастлив!..
Илья истекал кровью. Зверь перекусил ему ноги чуть выше колен, других повреждений не было, но если не остановить кровь... Я махнул кентаврам, подзывая, и, когда те подъехали, указал на Илью:
– Берите осторожнее, он должен жить. И приведите наших лошадей.
– Они уже здесь, – ответил кто-то из полуконей. Я кивнул. Илью, так и не пришедшего в себя, уже унесли два кентавра. Подошли еще два полуконя, ведущих под уздцы шесть лошадей.
Нас осталось пятеро, подумал я и изгнал эти мысли.
– Что будете с ним делать? – кивнул я на тиранозавра.
Белый кентавр с черным пером в пучке волос на голове удивленно ответил:
– Как что? Снимем шкуру и сделаем чучело на память... Ведь такого еще не случалось с создания мира!
Я посмотрел на него. Что он хотел сказать? И что произошло? В голове было мутно.
Кентавры ждали, пока мы сядем на коней. До городка юрт было совсем близко. При въезде на главную улицу нас пропустили вперед.
Все было так же, как и вчера (только вчера!). И все же не совсем так.
Так же кричали толпы полуконей по сторонам дороги, так же чествовали... только на этот раз чествовали нас!
На площади пыток стеной стояли вожди. Все смолкло. В молчании я выехал вперед и остановился в десятке метров перед ними.
Ко мне приблизился шаман. Вновь застучал бубен, запела флейта. Потом, словно отрубив мелодию, шаман, надсаживаясь, прокричал:
– Арланы! Сбылось великое предсказание. Человек-предтеча, пророк Бога-Отца нашего, явился к нам.
– Пророк пришел к нам! – взвыла толпа.
– Предтеча! Предтеча явился! – вторили другие.
– Мы били сиротами, но теперь Бог-Отец вспомнил о нас, о любимых детях своих, и прислал нам гонца своего! – кричал шаман.
– Прислал! Прислал!..
– Он победил ужасное чудовище, вождя всех чудовищ!
– Вождя чудовищ!
– Да будет Пророк править нами, как Бог-Отец правит!
– Пусть Пророк правит нами! – вопила толпа, так что уши заложило. А когда по знаку шамана наступила тишина, она показалась нереальной.
Шаман тяжело, кряхтя, опустился на колени, подогнув передние ноги и склоняя тело к земле. И, повторяя за ним, позу рабьей покорности приняли все вожди. И я слышал, как степь за спиной и с боков слаженно шелестела, когда великое множество кентавров склонялось передо мной.
Прошла минута, другая – ничего не изменилось. Полукони застыли в неудобной позе, не шелохнувшись, опираясь руками о землю. Я оглянулся и поймал горевший восторгом взгляд Мстиши. Рядом довольно хмурился Михайлов, с интересом, уже абстрактным, осматривался Малинин.
– Да будет так! – громко, так громко, чтобы голос мой слышали не только здесь, но и дальше, крикнул я. – Будьте же моими детьми, как вы были детьми Богу-Отцу, и я буду править вами, как Отец ваш. Поднимитесь с колен, дети мои!
И вновь оглянулся, чтобы увидеть округлившиеся от сдерживаемого смеха глаза Исаева, богоборца и революционера.
Ну вот. Потом началась бестолковая кутерьма, пока я не сообразил, что кентавры всерьез переложили на меня груз ответственности за себя. Оказывается, даже вожди жаждали быть любимыми детьми Бога-Отца, через меня, конечно. Вождь, отрубивший вчера руку Кочетову, чуть было не умер на месте, едва я вздумал в досаде отослать его. Может, и умер бы, но я выяснил, что с Кочетовым все в порядке, рука заживает, так что я на всякий случай осчастливил вождя прощением.
Я подозвал Мстишу.
– Бери пять-шесть вождей – посоветуйся с шаманом, кого взять, – и скачи к воеводе Ставру. Сообщи ему обо всем, пусть приезжает, надо договориться с кентаврами о переправе.
Шаману я указал лечить Илью так, чтобы вскоре можно было посадить его на коня.
Потом мне выделили белую-белую с золотым шитым узором юрту, где все было устлано мягкими коврами и шкурами. Мне прислуживали маленькие, очень нервные кобылки. Разумеется, наполовину. Все человеческое было у них на удивление прекрасно. И волос я не заметил ни на груди, ни на спине. Вместо гривы до лошадиной холки падали чудной волной длинные и разного – соответственно масти – цвета волосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49