Альфреде удивился.
– Господи Иисусе, – сказал он. – А этого что, мало?
В положенный срок школьный врач выслушал полный ужаса отчет сестры. И в один прекрасный день он подъехал к дому Тересины, чтобы заняться этим вопросом. Пока он шел по двору, вопли ползунков, косолапиков и карапузов сливались в одну душераздирающую симфонию. Доктор остановился на пороге кухни. Своими собственными глазами он видел, как вьеха подошла к печке, зачерпнула уполовником в кастрюле и рассыпала по полу вареные бобы. Вопли разом стихли. Ползунки, косолапики и карапузы молча и деловито передвигались от боба к бобу, останавливаясь только для того, чтобы прожевать находку. Вьеха вернулась на свое место, пользуясь несколькими минутами покоя. Дети как жучки, заползали под кровать, под стулья, под печку. Доктор, загоревшись научным интересом, провел там два часа. Он ушел, недоуменно покачивая головой.
Он продолжал недоуменно покачивать головой, пока зачитывал свой доклад.
– Я подверг их всем известным мне проверкам, – сказал он. – Я проверил их зубы, кожу, кровь, кости, глаза и координацию. Господа, они питаются тем, что по сути своей является медленно действующим ядом, и питаются так со дня рождения. Господа, могу сказать только одно: в жизни я не видел более здоровых детей! – Тут выдержка ему изменила. – Поросята! – воскликнул он. – В жизни я не видел таких зубов! Никогда не видел
Вы, наверное, недоумеваете, как Тересина добывала еду для своей семьи. На полях, в тех местах, где молотили бобы, остаются большие кучи бобовой мякины. Если вы расстелете на земле одеяло и в ветреный вечер начнете подбрасывать над ним мякину, то убедитесь, что и молотильщики не непогрешимы. Проработав так весь день, вы можете собрать двадцать фунтов бобов, а то и больше.
Осенью вьеха, захватив всех детей, которые уже умели ходить, отправлялась с ними в поля и провеивала мякину. Хозяева полей не гнали ее, потому что от нее не было никакого вреда. Только в самый неурожайный год вьеха собирала меньше четырехсот фунтов бобов.
А когда у вас в доме есть четыреста фунтов бобов, вы можете не бояться голодной смерти. Иногда случается чудо, и вы лакомитесь такими деликатесами, как сахар, помидоры, перец, кофе, рыба или мясо, – порой благодаря заступничеству пресвятой девы, порой благодаря вашей собственной ловкости или трудолюбию. Но как бы то ни было, у вас есть бобы, и вы в безопасности. Бобы – это надежный кров для вашего желудка. Бобы – это теплый плащ, предохраняющий от экономического холода.
Лишь одно могло поставить под удар жизнь и счастье семьи сеньоры Тересины Кортес – неурожай бобов.
Когда бобы созревают, все растения выдергиваются с корнем и складываются в кучи, чтобы стебли как следует просохли перед молотьбой. И тут надо молиться, чтобы не начались дожди. Когда на темных полях желтеют кучки бобовых стеблей, фермеры не спускают глаз с неба и хмурым взглядом провожают каждое проползающее в вышине облачко. Ведь если пойдет дождь, придется заново переворошить все кучки и ждать, пока они опять высохнут. А если снова пойдет дождь, их снова придется переворошить. Если же дождь начинается в третий раз, бобы покрываются плесенью, начинают гнить, и урожай потерян.
Когда приходило время сушки бобов, вьеха имела обыкновение ставить свечку пресвятой деве.
В тот год, о котором я рассказываю, бобовые стебли были уже собраны в кучи и свеча была поставлена. В доме Тересины лежали наготове рогожные мешки.
Молотилки были вычищены и смазаны.
Пошел дождь.
Дополнительно нанятые батраки бросились в поля ворошить слипшиеся груды бобовых стеблей. Вьеха поставила вторую свечку.
Снова пошел дождь.
На маленькую золотую монетку, которую она сберегала многие годы, вьеха купила еще две свечки. Батраки снова переворошили кучи, подставляя бобы солнечным лучам. И тут начался упорный холодный косой дождь. Ни одного фунта бобов не было собрано во всем графстве Монтерей. Плуги запахивали в землю гниющие стебли.
И тогда в дом сеньоры Тересины Кортес вошло отчаяние. Сломалась опора жизни, рухнул спасительный кров. Исчезла вечная истина – бобы. По ночам дети плакали от ужаса перед надвигающимся голодом. Им никто ничего не говорил, но они знали и так.
Вьеха сидела в церкви, как обычно, но когда она смотрела на пресвятую деву, ее губы складывались в злобную усмешку. «Свечи-то мои ты забрала, – думала она. – Их-то ты взяла! Одолела тебя жадность к свечам, пустоголовая!» И она в гневе отдалась под покровительство святой Клары. Она рассказала святой Кларе о том, как несправедливо с ней поступили. Она даже позволила себе непочтительно отозваться о непорочном зачатии: «Знаешь, и Тересина иногда вот так же не помнит», – ядовито сообщила она святой Кларе.
Уже не раз говорилось, что Хесус Мария Коркоран был бесконечно добр. Кроме того, он обладал тем даром, который бывает присущ человеколюбцам,– его инстинктивно влекло туда, где была нужна его доброта. Сколько раз встречал он молодых девушек именно тогда, когда они нуждались в утешении! Его неотразимо влекло к любому страданию, к любой печали. Он уже много месяцев не бывал в доме Тересины. И если нет какой-то таинственной симпатии между горем и человеколюбием, то почему же он пришел туда именно в тот самый день, когда в кастрюлю были брошены последние бобы прошлогоднего сбора?
Он сидел на кухне Тересины, ласково стряхивая детей со своих ног. И он смотрел на Тересину внимательными, полными страдания глазами, пока она рассказывала ему о своей ужасной беде. Он как завороженный следил за ней, когда она вывернула наизнанку последний мешок, чтобы показать, что у них не осталось ни единого боба. Он сочувственно кивал, когда она показывала на детей, от которых скоро останутся только кожа да кости, которые скоро умрут от голода.
Затем вьеха с горечью поведала, как ее провела пресвятая дева. Но тут Хесус Мария отказал ей в сочувствии.
– Откуда ты знаешь, старая? – спросил он строго. – Может, пречистая была занята в каком-нибудь другом месте.
– А как же мои четыре свечи? – визгливо настаивала вьеха.
Хесус Мария холодно посмотрел на нее.
– Что такое четыре свечи для пресвятой девы? – сказал он. – Я раз был в церкви, где перед ней горели сотни свечей. Ее свечами не удивишь.
Но мысль о беде Тересины жгла его как огонь. В тот же вечер он произнес перед друзьями в доме Дэнни вдохновенную и трогательную речь. Из глубин своего великого сердца он исторг красноречивейший, пламенный призыв помочь этим детям, у которых не осталось бобов. И слова его были исполнены такой силы, что огонь, пылавший в его груди, зажег сердца его друзей. Они вскочили на ноги. Глаза их засверкали.
– Эти дети не будут голодать! – восклицали они. – Мы клянемся в этом!
– Мы живем в роскоши, – сказал Пилон.
– Мы уделим им от нашего достатка, – согласился Дэнни.– А если им нужен дом, пусть живут здесь.
– Завтра мы начнем! – воскликнул Пабло. – Хватит лениться! За работу! Нам нужно многое сделать.
Хесус Мария почувствовал радость пророка, обретшего последователей.
И слова их не были пустой похвальбой. Они собирали рыбу. Они обчистили огород отеля «Дель Монте». Это было чудесно. Воровство, свободное от позорного клейма, преступление, совершаемое во имя благой цели, – что может быть приятнее?
Пират повысил цену своих дров до тридцати центов и каждое утро заходил в три лишних ресторана. Большой Джо снова и снова крал козу миссис Палочико, и каждый раз она благополучно возвращалась домой. Все больше и больше припасов накапливалось в доме Тересины. На ее крыльце лежали ящики с латуком, подпорченная макрель благоухала на весь квартал. Но пламя милосердия не угасало в груди друзей.
Если бы вы могли заглянуть в протоколы полицейского управления Монтерея, вы заметили бы, что в это время по городу прокатилась волна мелких краж. Полицейская машина металась от дома к дому. Тут украли курицу, там обобрали целую грядку тыкв. Компания Палдини сообщила об исчезновении двух стофунтовых ящиков мускула морского уха .
В доме Тересины становилось тесно. Кухня была завалена всяческой снедью. Заднее крыльцо тонуло в овощах.
По всей Тортилья-Флэт стоял запах продуктового склада.
Друзья носились по городу, совершая одно тайное похищение чужого имущества за другим, и подолгу беседовали с Тересиной, обсуждая дальнейшие планы.
Сперва Тересина с ума сходила от радости при виде такого количества еды, а кроме того, ей очень льстило подобное внимание. Но через неделю в ее душу закрались некоторые сомнения. У младенца начались желудочные колики, у Эрни болел живот, лицо Альфреде пошло красными пятнами. Ползунки и карапузы хныкали не переставая. Тересине было очень неловко объяснять друзьям то, что объяснить было необходимо. Несколько дней она собиралась с духом, и за это время в дом прибыли пятьдесят фунтов сельдерея и ящик дынь. Дольше откладывать было нельзя.
Соседи уже неодобрительно поднимали брови, встречаясь с ней.
Она пригласила всех друзей Дэнни к себе на кухню и сообщила им о своих тревогах с большим тактом и осторожностью, чтобы не обидеть их.
– Зелень и фрукты детям вредны, – объяснила она. – От молока у малышей начинается несварение, когда их отнимают от груди. – Она показала на заплаканных красных детей. – Видите, они все больны. Они едят то, что им вредно.
– А что им полезно? – спросил Пилон.
– Бобы, – ответила она. – На бобы можно положиться, они остаются у человека в животе.
Друзья молча ушли домой. Они притворялись сами перед собой, будто это их огорчило, но они знали, что их энтузиазм уже несколько дней как остыл.
В доме Дэнни они стали держать совет.
О дальнейшем не следует рассказывать в некоторых сферах, ибо обвинение может оказаться серьезным.
Полночь давно миновала, когда четыре темные фигуры, которые останутся безымянными, крадучись пробежали по улицам города. Четыре смутные тени пробрались на железнодорожный склад «Вестерн Уэрхаус компани». Ночной сторож говорил потом, что он слышал какие-то звуки, внимательно все осмотрел, но ничего не обнаружил. Он не мог объяснить, каким образом это случилось, – как был взломан замок и открыта дверь склада. Только четыре человека знают, что сторож в ту ночь спал непробудным сном, но они его не выдадут.
Вскоре четыре тени покинули склад, но теперь они сгибались под тяжестью ноши. Было слышно, как тени пыхтят и отдуваются.
В три часа утра Тересину разбудил звук открывшейся задней двери.
– Кто там? – закричала она.
Ответа не было, но она услышала четыре глухих удара, от которых содрогнулся дом. Она зажгла свечу и поспешила босиком на кухню. Там у стены стояли четыре стофунтовых мешка с розовыми бобами.
Тересина кинулась обратно в комнату и разбудила мать.
– Чудо! – кричала она. – Иди на кухню и посмотри!
Вьеха пристыженно смотрела на четыре крутобоких мешка.
– Подлая я грешница! – запричитала она. – О пресвятая матерь, сжалься над старой дурой. Каждый месяц до дня моей смерти ты будешь получать по свече.
В доме Дэнни четверо друзей блаженно вытянулись на своих постелях. Есть ли подушка лучше чистой совести?
Они проспали чуть ля не до вечера, ибо долг их был исполнен.
А Тересина по хорошо известным ей признакам поняла, что у нее опять будет ребенок. И, насыпая в кастрюлю новые бобы, она от нечего делать прикинула, кто из друзей Дэнни к этому причастен.
Глава XIV.
О приятной жизни в доме Данни, о дареном поросенке, о страданиях Верзилы Боба и об отвергнутой любви вьехо Раванно
Пайсано Тортилья-Флэт не пользовались часами – ни стенными, ни наручными. Порой кто-либо из друзей вдруг становился обладателем часов, но лишь на тот срок, который требовался, чтобы выменять на них что-нибудь по-настоящему полезное. В доме Дэнни часы уважались, но только как средство обмена. А для собственных нужд друзья могли пользоваться огромными золотыми часами – солнцем. Эти часы были куда лучше наручных или карманных, и гораздо надежнее – ведь их никак нельзя было снести к Торрелли.
Летом, когда стрелки механических часов подходят к семи, вставать бывает очень приятно, но что толку, когда они указывают тот же час зимой? Насколько удобнее солнце! И летом и зимой самая пора вставать наступает только тогда, когда оно, выплыв из-за соснового леса, щедрыми лучами заливает крыльцо. Это тот час, когда руки твои уже не дрожат, а в животе еще не щемит от голода. Пират и его собаки спали в большой комнате, в своем теплом и уютном углу. Пилон, и Пабло, и Хесус Мария, и Дэнни, и Большой Джо Португалец располагались в спальне. Хотя Дэнни был добр и щедр, он никому не позволял спать на своей кровати. Большой Джо раза два пытался улечься на ней, но получил удар палкой по пяткам, так что даже он научился уважать неприкосновенность этой кровати.
Друзья спали на полу, и постели их отличались большим своеобразием. Пабло кутался в три сшитых вместе овчины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25