То, за что ты готов отдать жизнь, умереть. Что это?
- Сам не знаю, дружище. Я тебя, конечно, понимаю, но мне не так-то просто умереть. - Старлиц пожал плечами. - Да и зачем умирать ради поп-певцов? Брось, все это детство.
- А как насчет твоей родины? Она для тебя что-нибудь значит?
- Люди во всем мире люди.
- Не все могут быть преданными патриотами, - уступил Озбей и подозвал официанта, чтобы взять мартини с лимонной долькой. Некоторое время он цедил напиток, глядя в пространство, потом удовлетворенно вздохнул и принялся откровенничать.
- Сначала, - начал он исповедоваться, - я подумал, что ты из ЦРУ. Кто еще стал бы гонять труппу по таким никчемным странам? Но потом я увидел здесь, в казино, твоего старого русского бандита. Старый больной человек без волос... Мои ребята не любят русских, Легги. Коммунисты нас раздражают.
- Принцип «Большой Семерки» - многонациональность. У нас работают люди со всего земного шара. Это новый подход к бизнесу. Так что лучше перестань придираться. Либо ты принадлежишь к катку, либо к дороге, которую он утюжит.
- Зачем ты прибегаешь к штампам? Ты несерьезно со мной разговариваешь. Человек твоих способностей способен повлиять на судьбу этого несчастного мира.
- Такое занятие не для меня. Этот проект начался с пари, заключенного в баре на Гуаме, продолжился бронзовой табличкой на здании в Панаме... Хотя важно не это. Признаюсь, все это мошенничество. Но, честно говоря, мне нравится моя работа. Я ею наслаждаюсь. Мы делаем туфли на платформе в Шэньчжене. Поставляем обтягивающие футболки с блестками в Туркменистан по Нахичеванскому коридору. Мне нравится устанавливать эти связи. Нравится управлять всей сетью. Меня это устраивает. Большего я не прошу.
- Что ты вообще за человек? - скорбно произнес Озбей. - Как бы ты сам себя назвал?
- Ну, если обойтись одним определением, то я бы назвался системным аналитиком.
Озбей допил мартини и отдал стакан подобострастному лакею.
- Что ж, раз так, поговорим о деле. А дело у нас такое: твой проект мог бы приносить гораздо больше. Ты много болтаешь о бизнесе, но действуешь не очень эффективно. Ты поступаешь со своим проектом так, словно это глупая шутка. Ты не зарабатываешь столько денег, сколько мог бы заработать. Ты действуешь не так активно, как мог бы. Я за тебя беспокоюсь, Старлиц. Меня беспокоит, что ты не принимаешь нашу сделку всерьез.
- Почему ты об этом говоришь?
- Зачем ты уволил Американку? Почему вышвырнул ее сегодня из отеля? Она была в «Большой Семерке» главной! На нее все глазеют, потому что она - Американка!
- Я могу заменить эту американку другой.
- За три дня? Как это может быть? Или ты извлечешь замену из кармана?
- Нет, просто найму новую американку. Этому определению отвечают четырнадцать миллионов человек.
- Только не здесь, на турецком Кипре.
- Я доверяю своим инстинктам в поиске работников.
Озбей недоверчиво закатил глаза.
- Почему бы тебе не взять в группу Гонку? Она владеет всеми танцами «Семерки». А вместо ее голоса ты мог бы пустить чужой, по-английски.
- Эта система так не работает.
- Заставь ее работать так!
- Прости, это невозможно.
Озбей вздохнул.
- Мне хочется сделать Гонку счастливой, хотя бы ненадолго. На день-два. Когда она счастлива, она со мной очень великодушна.
- Мехмет, ты славный малый, и я понимаю твои романтические затруднения. Но не надо меня учить, как мне действовать. Я же не жалуюсь, как ты работаешь в своей части нашей сделки. Например, не поучаю тебя, как тебе обходиться с владельцем этого казино. У него уже двоится в глазах и трясутся коленки.
Красивое лицо Озбея потемнело.
- Тургут Алтимбасак жаловался тебе?
- Я бы назвал это не жалобой. Это больше похоже на паническую мольбу.
- Алтимбасак проявляет глупое упрямство, мешающее делам моего дяди-министра.
- Обойдемся без объяснений, Мехмет. Ты не обязан их мне давать, да они мне и не нужны. Это твоя часть сделки. Все эти PKK и MHP - внутренние турецкие трудности, меня это не касается. Я не сую нос в чужие дела. Я стараюсь вести себя воспитанно.
Озбей хмуро переваривал услышанное. Наконец он выдавил:
- Ты выведешь свою группу на сцену в Стамбуле?
- В этом суть нашей сделки. Если у меня не будет получаться, ты первым об этом узнаешь. Я ценю твои вложения. Ты много делаешь для нашего совместного успеха. Я хочу видеть тебя счастливым настолько, насколько могу разумно этому поспособствовать.
Озбею такой вариант совсем не нравился, однако другого не было.
- Неважно. Ведь все кончится к двухтысячному году.
- Именно. Остается задержать дыхание и дождаться конца.
- Что ж, - проговорил Озбей сумрачно, - ради тебя я готов не дышать.
В половине второго ночи Старлиц вышел на балкон своего номера на третьем этаже, открыл пачку красного «Данхилла» и закурил. Когда он курил не в комнате, то вообще не считал, что курит.
Уже после второй несильной затяжки спящие где-то в глубине черепа рецепторы очнулись и заставили его думать. Старлиц увидел события этого непростого вечера в несколько ином свете. Уставившись на пустую автостоянку, он задумчиво скреб выпирающее волосатое брюхо.
Он не все понял насчет разницы между певицей и артисткой, не полностью проник в эти пугающие глубины. «Большой Семерке» предстояло проскочить сквозь всю Турцию, почти зажмурившись. Турецкая часть проекта предполагалась бессмысленной и короткой. В противном случае могли последовать тяжкие последствия.
Внизу появилось такси. Таксист распахнул дверцу, вылез, пересек стоянку и, преодолев полосу олеандров, утонул в угловатых тенях на стройплощадке у берега. Старлиц выбросил сигарету, натянул рубашку и заторопился вниз.
Пустое кипрское такси урчало мотором. Старлиц опасливо заглянул в салон. На заднем сиденье помещался огромный пластиковый мешок для мусора. Серый, отталкивающий, зловонный, мешок наводил на мысль, что в него затолкали расчлененный труп. Венчали пакет сломанные темные очки, под ним белели драные кроссовки.
Старлиц распахнул дверцу, схватил мешок и яростно его встряхнул.
- Что за фокусы? Ты это брось! Добропорядочные граждане тебя не поймут.
- Она не вытянула... - пробормотал мешок и разразился горькими рыданиями.
- Что еще за чертовщина?
Мешок поднял грязную морщинистую руку, нащупал свои разбитые очки и водрузил их на свою унылую, морщинистую физиономию. Теперь пугало стало хотя бы немного походить на человека. Старлиц убедился, что перед ним папарацци Визел. Вернее, тень прежнего Визела.
Визел безутешно стонал, его голос походил на завывание ветра на пустыре.
- Я повез ее в турецкие бани. Они ее отмыли. И от нее ничего не осталось.
- Кто? От кого?
- От принцессы Дианы. Она в багажнике.
Старлиц заглушил двигатель и вынул ключ из замка зажигания. Обойдя машину, он осторожно поднял крышку багажника. В нос ему ударила невыносимая вонь, испускаемая горой увядших кладбищенских роз. Порывшись в куче фотографического инвентаря, Старлиц нащупал урну Принцессы размером со шляпную коробку куклы-переростка. Он взялся было за пластмассовую ручку, но тут же отдернул руку и разразился беззвучной бранью, дуя на пальцы.
- Какой же ты болван! - Он отступил от багажника. - Ты что, сдавал ее в багаж?
Визел утвердительно застонал.
- И ее не задержали на контроле? Трудно поверить.
Визел наморщил свой низкий лобик и снова зарыдал во всю силу немощной грудной клетки. Старлиц рассеянно перебирал между пальцами водительские ключи, словно четки. Происходившее ему совершенно не нравилось. Давно он не был свидетелем таких душераздирающих сцен.
- Плохо дело, - изрек он наконец. - Настоящее дерьмо.
Визел перебросил костлявые ноги из салона такси на асфальт стоянки.
- Она умерла совершенно счастливой, - сообщил он похоронным тоном. - Видел бы ты ее улыбку. Просто угасла. Мой ангелочек... Как хорошо она выходила на снимках!
- Я знал, что Y2K она не переживет, - медленно проговорил Старлиц. - Тебе я этого не сказал, но... Не пойму, как все это вышло.
- Я никогда не сажал ее в скоростные автомобили, - объяснил Визел. - И в Париж никогда ее не пускал.
- Тебе не в чем себя винить. Рано или поздно приходит сказке конец. Продолжение невозможно. Смирись.
- Знаю. - Визел был в отчаянии. - Все этот Y2K! Он как стеклянная стена.
- Ничего не поделаешь.
- Мне тоже ее не преодолеть.
- Что еще за глупости? Куда ты денешься? Следующее столетие станет золотым веком для подглядывания. Без нее тебе будет гораздо лучше. После Y2K ты по-настоящему развернешься.
- Ничего подобного. Мое время вышло. Я устарел. Я остался вместе с парнями на мотороллерах на Виа Венето. Когда папарацци делал снимок в шестидесятые годы, он работал с удовольствием! Публика ждала от него новых фотографий. Тогда были звезды, лица, тогда было... - Визел страдальчески вздохнул. - Тогда было желание! Если в тогдашних бульварных газетах появлялось честное фото, то это означало, что оно кому-то нужно... А сейчас все встало на поток, всюду торжествует проклятый автоматизм.
Старлиц смолчал, потому что сказать тут было нечего. Опровергнуть Визела было невозможно, тем более в два часа ночи, когда полагается спать без задних ног.
- Лучше скажи, что ты делаешь здесь? - гаркнул наконец Старлиц. - Чего тебе не сиделось в Стамбуле? Чего тебя понесло в это дешевое турецкое казино? Я-то хоть пытаюсь заниматься здесь каким-никаким бизнесом...
- Мне надо позаботиться о вечном покое Принцессы. Ведь по большому счету я - единственное, что у нее было в жизни.
- В твоем состоянии? Ты же ходячее привидение! Как ты до этого дошел? Это непрофессионально.
Уханье Визела следовало признать смехом.
- Просто поставь меня на ноги, Легги. И дай мне ее. - Визел копошился, напрягая остатки силенок. - Мне надо на ничейную землю, на Зеленую линию между греками и турками. Там, за колючей проволокой, столько чудесных цветов! И патрули ООН. О лучшем нам с ней не приходится мечтать.
- Брось! Как же вся твоя техника?
- Возьми все себе. Я так устал, Легги! Я сам себе опротивел. Клянусь, я уже готов... я хочу, чтобы это кончилось.
- Опомнись, ты еще здесь. Кончилась она. Все, что тебе нужно, - это новое задание.
- Говорю тебе, мне осточертел весь этот мир. Осточертел до смерти!
Внезапно Визел нагнулся, едва не переломившись пополам, его мертвенное лицо лопнуло, как ветхая простыня, явив дыру. Из нее хлынули деньги. Первой он вытошнил тугую пачку турецких лир. Отплевавшись, он захрипел и разразился потоком британских фунтов.
Старлиц огляделся. Это был кризис: Визел сдавал так стремительно, что помочь ему было уже почти невозможно. Исправить дело могло разве что внезапное - бог из машины - вмешательство со стороны.
Поэтому в кустах у стены отеля разом возник ошарашенный Виктор Билибин.
- Матерь Божья! - пробормотал Виктор по-русски, неуклюже застегивая молнию на штанах. - Где мой номер? Где мой туалет?
- Иди сюда, - позвал его Старлиц тоже по-русски. - Убери свою водку.
- Это не водка, - рассудительно возразил Виктор, вываливаясь из кустов с бутылкой наперевес. - Это кипрский бренди. Отличная вещь.
- Мой друг нынче перебрал. - Голос Старлица не терпел возражений. - Помоги донести его вещи.
- Ладно, - сказал Виктор, подходя ближе. Бутылка с бренди осталась стоять на крыше такси.
Визел вцепился дрожащими костлявыми пальцами в дверцу машины и, непристойно дергаясь, обдал кроссовки Виктора зловонным потоком дойчмарок.
- Совсем плох, - сочувственно произнес Виктор, сгреб Визеля за пустое плечо и поднял его одной рукой. - Пошли, старикан. Никогда не сгибайся, когда блюешь, так и задохнуться недолго. Двигай ногами! - Он выволок его из машины. - Шагай сам, не придуривайся!
Но призыв остался неуслышанным, поэтому Виктору пришлось перебросить обмякшего Визела через плечо, как пальто.
- Ну и вонь! - пожаловался он. - Он что, лакал одеколон?
- Кто его знает, что там пролилось в багажнике, - отозвался Старлиц. - Донесешь? Я захвачу всю его репортерскую сбрую.
- Никуда не денется, - заверил его Виктор. - Мне не впервой.
Ночной дежурный казино «Меридиен» спросил из дверей на ломаном английском:
- У вас все в порядке?
- Напился, - спокойно объяснил Виктор и пнул деньги на асфальте. - Таксиста след простыл. Можете что-нибудь сделать с этими грязными бумажками?
Дежурный посмотрел туда, куда указывал носок кроссовки, и изменился в лице.
- Конечно могу. Не извольте беспокоиться.
Старлиц сунул ему желтую шляпную коробку.
- Оставьте это для меня в гардеробе. Старлиц, номер триста один.
- Разумеется, мистер Старлиц.
Старлиц поправил на спине штатив и решительно миновал обе раздвижные стеклянные двери.
- Куда его? - осведомился Виктор, умело транспортируя бесчувственного папарацци.
- Сначала в лифт.
Виктор снял со слюнявых губ Визела двадцатидолларовую купюру, вытер ею его рот и брезгливо засунул в серый плащ. Все трое загрузились в зеркальную кабину лифта. Старлиц нажал кнопку «пентхаус».
- Вы читали Пелевина? - спросил Виктор как ни в чем не бывало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38