Она бы очень облегчила нам дальнейшую работу, когда бы пообещала своим подданным хотя бы мизерное вознаграждение. Но королева была чрезвычайно скупа.
– Что поделаешь – массилийка! – воскликнул Хиттинг.
– Вы говорите о моей бабушке. Хотя и весьма далекой, – возмутился король.
– Тысячу извинений, мой повелитель, – искренне огорчился Гус и поклонился, прижав руки к груди. – Не учел.
– Словом, даже если кто-то что-то находил, то не спешил порадовать повелительницу бескорыстным подношением. А главное – никто особенно не искал.
– И орден гро-вантаров бездействовал? – изумился Де Геррен. – Разрешите вам не поверить, любезный мавайен.
– Вынужден признать, что мы не проявляли особого интереса к наследию Печального короля, полагая это сугубо личным делом королевской фамилии. Нам его письмена представлялись…
– Бредом, – уточнил Могадор. – Не смущайтесь, Фрагг. Это я в целях экономии времени.
– Благодарю вас, мой повелитель. К тому же у нас и без того хватало головной боли: твари Абарбанеля…
– …политические интриги, дворцовые заговоры, – вставил Хиттинг.
– Да, заговоры и интрига в том числе. В том числе, – не стал отнекиваться Монтекассино. – Или вы хотите сказать, что Сумеречная канцелярия занимается только ловлей воришек и грабителей и уж на самый крайний случай – обычных убийц? Мы не интересовались пророчествами, потому что они никогда не сбывались. Кто же знал, что их время еще придет?
– И котарбинская церковь по той же причине не претендовала на редкие находки, до тех пор, пока четыреста лет назад в руки великого логофета Аламата Тигренского не попала книга, в которой Печальный король подробно и обстоятельно излагал историю противостояния Пантократора и Абарбанеля.
– Откройте любой молитвенник, – сказал Де Геррен, – там написано то же самое. Все наше вероучение – это описание вечной битвы между добром и злом.
– Не совсем, – тронул его за рукав падре Берголомо. – Точнее, там написано совсем не то же самое. Книга Печального короля начиналась словами: «Бедный Абарбанель, непокорный и гордый сын Пантократора, которому всегда не хватало любви его всемогущего отца…»
* * *
После третьей бутылки мако по телу разлилось блаженное тепло, а на душу снизошел долгожданный покой.
– Хорошее вино, – одобрил Лахандан. – Не туманит разум, но дарует веселье.
– Вот уж никогда не сказал бы, что ты – любитель повеселиться, – усмехнулся Ноэль.
– Отчего же, друг мой? Просто всяк веселится по-своему.
– Мой отец очень любил и ценил этот напиток, – тихо произнес Ульрих.
– Ты очень любишь своего отца.
– Да.
– Но ты сказал, что ты – герцог.
– Отец недавно умер.
– Мой тоже, – сказал Ноэль, умудрившись двумя короткими словами заменить длинные и ненужные, в сущности, соболезнования и объяснить, что ему понятна и близка эта боль утраты родного человека.
– Мой тоже на небесах, – грустно улыбнулся Лахандан.
– И ты покинул отчий дом? – спросил Рагана. – Зачем?
– Герцогство Де Корбей – всего лишь громкое название. Это несколько веков тому назад мои предки владели обширными поместьями и богатыми замками. Теперь же мне принадлежат живописные руины старинной крепости, маленький дом на холме да пара лугов с виноградником.
– Это не так уж мало.
– Но я всегда хотел увидеть мир, а свой виноградник знаю уже наизусть. Просто, пока был жив отец, я не мог оставить его одного – он бы не вынес разлуки.
– А что думает по поводу твоего отсутствия вдовствующая герцогиня Де Корбей?
– Такой женщины нет и никогда не было, – ответил Ульрих после секундного колебания. – И оставим эту тему.
– Как скажешь. Прости.
В эту минуту в трактир влетела маленькая пичуга и испуганно заметалась под потолком, ища выход.
– Она разобьется, – тихо сказал Лахандан. – Надо открыть окна. Я сейчас…
– Погоди, – остановил его Ноэль. – Я ее сейчас поймаю.
Но Ульрих жестом попросил его сесть на место. Он протянул руку к потолку открытой ладонью вверх, и птичка внезапно успокоилась, чирикнула что-то приветливое и доверчиво села, вцепившись маленькими коготками в палец.
– Лети с миром, – сказал герцог, осторожно поднося руку к открытому окну.
– Как это у тебя получилось? – изумился Ноэль.
– Не знаю. Мне всегда удавалось находить общий язык с птицами и зверюшками.
– Смотрю я на тебя и все больше удивляюсь: что такой человек, как ты, забыл в армии, да еще и среди Созидателей? Чтобы увидеть мир, не обязательно пройти по нему с мечом в руках, да и где гарантии, что тебя не похоронят за ближайшим поворотом дороги? Чересчур ты светлый и добрый для этого занятия.
– Вовсе нет, – внезапно возразил Лахандан. – Если в ком и нуждается когорта Созидателей, так это в таких, как он. Впрочем, вас, мечтателей и идеалистов, везде не хватает, а жаль.
– Не думаю, что вы оба правы. – Ульрих смущенно потер лоб рукой. – Я не добрее и не лучше любого. А вот почему я пришел в когорту – это долгая история. И я расскажу ее, обязательно расскажу. Но когда-нибудь потом, позже.
За столом воцарилось неловкое молчание, и, чтобы выйти из этого положения легко и без потерь, Ноэль откупорил следующую бутылку, громко выстрелив пробкой в потолок.
– Поглядите лучше, как наш доблестный гармост собирается с духом перед встречей с командиром.
И он высоко поднял стакан, приветствуя своего сержанта.
Бобадилья Хорн действительно представлял собой не самое радостное зрелище во вселенной. Призрак Картахаля стоял перед его мысленным взором, мешая расслабиться. В принципе, он не обязан был немедленно докладывать ему о новобранцах – уже три часа, как сержант освободился от службы и сейчас проводил в «Веселом стаканчике» свой законный выходной. Однако он относился к той породе людей, которые спать не могут спокойно, если забудут поставить точку в конце предложения в каком-нибудь дружеском письме, что уж говорить о делах гораздо более важных.
Гармост Хорн знал наверняка, что Картахаль не обрадуется его появлению и не похвалит за рвение, но ничего не мог с собой поделать.
Лио Бардонеро с усмешкой наблюдал за его душевными мучениями.
– Ну, успокойся, сядь, – просил он. – Думаешь, Картахалю приспичило узнать, кого ты сегодня записал в когорту? Если бы он действительно в этом нуждался, то уже давно бы достал тебя из-под земли вместе со списками новобранцев. Лучше выпей еще эля. Подумай о высоком – вон о той красотке за окном, к примеру. Какие бедра! Это же полная луна, а не бедра! А какие глаза?! Как зыркнет – так душу будто медовым соусом обливает, и чувствуешь себя истомившейся в печи бараньей ножкой – которую, кстати, уже несут тем троим молодцам. А вот на что мы с тобой тратим драгоценное время, я пока не понимаю.
– Да не таращи ты глаза на этих парней! – попросил Хорн. – Еще успеешь насмотреться.
– Наши?
– Да.
Лио Бардонеро, прищурившись, оглядел троих рыцарей.
– Хорошее приобретение, – одобрил он. – Что ж ты сразу мне не сказал, что это Созидатели?
– Хотел немного отдохнуть от них, хотя бы за кружкой эля.
– Напрасно. Я ведь не зря обратил на них внимание, еще когда они вошли. Три аристократа, чистых, голубых кровей, с боевыми клинками необычайной редкости. И каждый со своим маленьким секретом, как шкатулка с потайным дном.
– И все это ты понял с первого взгляда.
– Разумеется, дружище.
– Как я тебе завидую! – вздохнул Бобадилья. – Я вот ничего не понимаю в этой жизни.
– Опять станешь жаловаться, что Картахаль тебя не любит?
– Жаловаться не стану. Надоело. К тому же он никого не любит, даже тебя.
– А вот это по-настоящему обидно, ты не находишь?
– Еще бы! – рассмеялся гармост.
– Как можно не любить такого красавца, да еще умницу и душу компании? – недоумевал Бардонеро. – Наверное, у этого человека нет сердца. Ладно, бог с ним, с командиром, а то ему сейчас, наверное, так икается, что уже невмоготу.
– Не думаю, – с неожиданной злостью ответил Бобадилья. – Он же не человек, а железный истукан. Что ему людские слабости и какие-то жалкие приметы?
– Что-то сегодня он тебя особенно допек.
– Он тут ни при чем. Это я что-то непозволительно расклеился.
– Что? – Бардонеро проницательно посмотрел на друга, изогнув домиком бровь. – Увидел молодых ребят, вспомнил, что еще недавно сам был таким, и душа перевернулась?
– Откуда ты знаешь? – изумился Хорн. – А главное – какое мне до них дело? Чем они отличаются от остальных?
– Значит, чем-то отличаются.
– Вот что, – внезапно решился гармост. – Никуда я не пойду сегодня. Дело терпит. Давай закажем по бараньей ноге, а то сил нет смотреть, как они ее уплетают – смачно так, со вкусом. И пирог вели принести, с перепелками. И рыбную слойку. И фруктовый десерт с красным и желтым кремом.
– А потом?
– А потом посмотрим, чего душа пожелает.
* * *
Когда небеса оплакивают какое-то горе и на земле месяцами идут проливные дожди, реки выходят из берегов и затапливают округу. Часто случается, что вместо широких равнин, на которых прежде обитало множество тварей, остаются только жалкие островки, на которых находят спасение от разыгравшейся стихии жмущиеся друг к другу олени, ежи, зайцы и прочая живность. Но вода поднимается все выше и выше, и звери больше не мечутся в страхе и отчаянии по островку, ибо места остается так мало, что они, сгрудившись, уже стоят в воде и только тяжело дышат, и бока ходят ходуном, как кузнечные мехи, под мокрой шкурой.
Крепость Тогутил и двадцать четыре ее защитника были похожи на такой вот островок, с той лишь только разницей, что их окружала не мутная и холодная, а золотая и жаркая река.
Спустившиеся с вершин Тель-Мальтолы варвары несказанно удивились тому, что крохотный гарнизон не собирается ни пропускать их, ни сдаваться. Впрочем, они все равно собирались начать войну с Охридой – часом раньше, днем позже, им было безразлично.
Правда, первая атака завершилась не в их пользу. Неосмотрительно погнав коней к стенам крепостцы, в которой засели охридские воины, всадники вместе с конями попадали в ров, где напоролись на острые колья, вкопанные в землю крестообразно. Дикое ржание и отчаянные крики боли огласили округу.
Воспользовавшись минутой замешательства, Айелло Тесседер скомандовал первый залп, и двадцать четыре горящие стрелы угодили точно в цель. Похожие на косматых медведей всадники рухнули на землю темными, чадно горящими холмиками.
Они ждали второй атаки, но ее не последовало. Напротив, варвары организованно отошли на безопасное расстояние, демонстрируя необычную для диких племен тактику.
Вождь отдал короткое приказание, и тут же около сотни воинов сорвались с места и ускакали куда-то в темноту, в арьергард.
– Умный, – проскрежетал зубами командир. – Ишь, не гонит их на приступ. Не стреляйте пока.
Варвары предусмотрительно отъехали на расстояние чуть больше полета стрелы.
– Куда он их послал?
– За хворостом, мешками, соломой – да за чем угодно, только чтобы можно было забросать ров. Когда они вернутся, не зевайте – стреляйте, сколько сможете.
Тесседер оказался прав, и меньше чем через пять минут варвары появились у стен Тогутила с охапками колючего упругого кустарника и ворохами шкур. По приказу вождя они подъезжали и бросали свою ношу в ров. И хотя охридцы стреляли метко и убили многих, силы были настолько несопоставимы, что им удалось выиграть всего минут десять.
Затем следующая десятка варваров, проскакав мимо крепостной стены, уже почти вплотную, метнула вверх веревки с крюками, похожими на якоря, и они впились в мягкий известняк.
– Руби! – заорал Руа Салор. – Руби веревки!!!
Однако лучники варваров не зевали, и двое солдат, кинувшихся с топорами к веревкам, были убиты на месте. От ливня стрел можно было укрыться только у башни да за двумя каменными зубцами, которые Тесседер велел возвести на вершине стены исключительно красоты ради.
Пока сержант и Лосадо Ардон резали тугие волосяные, со вплетенными в них волокнами каких-то растений канаты, остальные отстреливались. А варвары конями тянули канаты, расшатывая стену, и она со стоном и скрежетом начала поддаваться их бешеному усилию.
– Хар-Даван! Хар-Даван! Хар-Даван!!! – надрывалась орда.
Следующий залп варварских лучников унес жизни еще троих солдат. Арли Эйдан с криком схватился за плечо.
– Сможешь драться? – спросил Тесседер.
– Куда я денусь? – выдавил улыбку воин. – Пока моя Ритта со мной, я в строю.
Обоюдоострую секиру назвал Риттой в честь умершей в ранней юности жены его отец – рыцарь Грейдон Эйдан. Он верно служил Охриде и ее государям, но долгие годы, проведенные в боях и походах, не принесли ему богатства, земель и титулов, лишь отняли силы и здоровье.
Он провожал сына до ворот родного замка, маленький, сухонький старик с белым венчиком пушистых волос, изо всех сил сдерживающий слезы. Рыцарь Эйдан считал, что мужчина не должен плакать – пускай даже он прощается с сыном, наверняка зная, что больше никогда его не увидит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– Что поделаешь – массилийка! – воскликнул Хиттинг.
– Вы говорите о моей бабушке. Хотя и весьма далекой, – возмутился король.
– Тысячу извинений, мой повелитель, – искренне огорчился Гус и поклонился, прижав руки к груди. – Не учел.
– Словом, даже если кто-то что-то находил, то не спешил порадовать повелительницу бескорыстным подношением. А главное – никто особенно не искал.
– И орден гро-вантаров бездействовал? – изумился Де Геррен. – Разрешите вам не поверить, любезный мавайен.
– Вынужден признать, что мы не проявляли особого интереса к наследию Печального короля, полагая это сугубо личным делом королевской фамилии. Нам его письмена представлялись…
– Бредом, – уточнил Могадор. – Не смущайтесь, Фрагг. Это я в целях экономии времени.
– Благодарю вас, мой повелитель. К тому же у нас и без того хватало головной боли: твари Абарбанеля…
– …политические интриги, дворцовые заговоры, – вставил Хиттинг.
– Да, заговоры и интрига в том числе. В том числе, – не стал отнекиваться Монтекассино. – Или вы хотите сказать, что Сумеречная канцелярия занимается только ловлей воришек и грабителей и уж на самый крайний случай – обычных убийц? Мы не интересовались пророчествами, потому что они никогда не сбывались. Кто же знал, что их время еще придет?
– И котарбинская церковь по той же причине не претендовала на редкие находки, до тех пор, пока четыреста лет назад в руки великого логофета Аламата Тигренского не попала книга, в которой Печальный король подробно и обстоятельно излагал историю противостояния Пантократора и Абарбанеля.
– Откройте любой молитвенник, – сказал Де Геррен, – там написано то же самое. Все наше вероучение – это описание вечной битвы между добром и злом.
– Не совсем, – тронул его за рукав падре Берголомо. – Точнее, там написано совсем не то же самое. Книга Печального короля начиналась словами: «Бедный Абарбанель, непокорный и гордый сын Пантократора, которому всегда не хватало любви его всемогущего отца…»
* * *
После третьей бутылки мако по телу разлилось блаженное тепло, а на душу снизошел долгожданный покой.
– Хорошее вино, – одобрил Лахандан. – Не туманит разум, но дарует веселье.
– Вот уж никогда не сказал бы, что ты – любитель повеселиться, – усмехнулся Ноэль.
– Отчего же, друг мой? Просто всяк веселится по-своему.
– Мой отец очень любил и ценил этот напиток, – тихо произнес Ульрих.
– Ты очень любишь своего отца.
– Да.
– Но ты сказал, что ты – герцог.
– Отец недавно умер.
– Мой тоже, – сказал Ноэль, умудрившись двумя короткими словами заменить длинные и ненужные, в сущности, соболезнования и объяснить, что ему понятна и близка эта боль утраты родного человека.
– Мой тоже на небесах, – грустно улыбнулся Лахандан.
– И ты покинул отчий дом? – спросил Рагана. – Зачем?
– Герцогство Де Корбей – всего лишь громкое название. Это несколько веков тому назад мои предки владели обширными поместьями и богатыми замками. Теперь же мне принадлежат живописные руины старинной крепости, маленький дом на холме да пара лугов с виноградником.
– Это не так уж мало.
– Но я всегда хотел увидеть мир, а свой виноградник знаю уже наизусть. Просто, пока был жив отец, я не мог оставить его одного – он бы не вынес разлуки.
– А что думает по поводу твоего отсутствия вдовствующая герцогиня Де Корбей?
– Такой женщины нет и никогда не было, – ответил Ульрих после секундного колебания. – И оставим эту тему.
– Как скажешь. Прости.
В эту минуту в трактир влетела маленькая пичуга и испуганно заметалась под потолком, ища выход.
– Она разобьется, – тихо сказал Лахандан. – Надо открыть окна. Я сейчас…
– Погоди, – остановил его Ноэль. – Я ее сейчас поймаю.
Но Ульрих жестом попросил его сесть на место. Он протянул руку к потолку открытой ладонью вверх, и птичка внезапно успокоилась, чирикнула что-то приветливое и доверчиво села, вцепившись маленькими коготками в палец.
– Лети с миром, – сказал герцог, осторожно поднося руку к открытому окну.
– Как это у тебя получилось? – изумился Ноэль.
– Не знаю. Мне всегда удавалось находить общий язык с птицами и зверюшками.
– Смотрю я на тебя и все больше удивляюсь: что такой человек, как ты, забыл в армии, да еще и среди Созидателей? Чтобы увидеть мир, не обязательно пройти по нему с мечом в руках, да и где гарантии, что тебя не похоронят за ближайшим поворотом дороги? Чересчур ты светлый и добрый для этого занятия.
– Вовсе нет, – внезапно возразил Лахандан. – Если в ком и нуждается когорта Созидателей, так это в таких, как он. Впрочем, вас, мечтателей и идеалистов, везде не хватает, а жаль.
– Не думаю, что вы оба правы. – Ульрих смущенно потер лоб рукой. – Я не добрее и не лучше любого. А вот почему я пришел в когорту – это долгая история. И я расскажу ее, обязательно расскажу. Но когда-нибудь потом, позже.
За столом воцарилось неловкое молчание, и, чтобы выйти из этого положения легко и без потерь, Ноэль откупорил следующую бутылку, громко выстрелив пробкой в потолок.
– Поглядите лучше, как наш доблестный гармост собирается с духом перед встречей с командиром.
И он высоко поднял стакан, приветствуя своего сержанта.
Бобадилья Хорн действительно представлял собой не самое радостное зрелище во вселенной. Призрак Картахаля стоял перед его мысленным взором, мешая расслабиться. В принципе, он не обязан был немедленно докладывать ему о новобранцах – уже три часа, как сержант освободился от службы и сейчас проводил в «Веселом стаканчике» свой законный выходной. Однако он относился к той породе людей, которые спать не могут спокойно, если забудут поставить точку в конце предложения в каком-нибудь дружеском письме, что уж говорить о делах гораздо более важных.
Гармост Хорн знал наверняка, что Картахаль не обрадуется его появлению и не похвалит за рвение, но ничего не мог с собой поделать.
Лио Бардонеро с усмешкой наблюдал за его душевными мучениями.
– Ну, успокойся, сядь, – просил он. – Думаешь, Картахалю приспичило узнать, кого ты сегодня записал в когорту? Если бы он действительно в этом нуждался, то уже давно бы достал тебя из-под земли вместе со списками новобранцев. Лучше выпей еще эля. Подумай о высоком – вон о той красотке за окном, к примеру. Какие бедра! Это же полная луна, а не бедра! А какие глаза?! Как зыркнет – так душу будто медовым соусом обливает, и чувствуешь себя истомившейся в печи бараньей ножкой – которую, кстати, уже несут тем троим молодцам. А вот на что мы с тобой тратим драгоценное время, я пока не понимаю.
– Да не таращи ты глаза на этих парней! – попросил Хорн. – Еще успеешь насмотреться.
– Наши?
– Да.
Лио Бардонеро, прищурившись, оглядел троих рыцарей.
– Хорошее приобретение, – одобрил он. – Что ж ты сразу мне не сказал, что это Созидатели?
– Хотел немного отдохнуть от них, хотя бы за кружкой эля.
– Напрасно. Я ведь не зря обратил на них внимание, еще когда они вошли. Три аристократа, чистых, голубых кровей, с боевыми клинками необычайной редкости. И каждый со своим маленьким секретом, как шкатулка с потайным дном.
– И все это ты понял с первого взгляда.
– Разумеется, дружище.
– Как я тебе завидую! – вздохнул Бобадилья. – Я вот ничего не понимаю в этой жизни.
– Опять станешь жаловаться, что Картахаль тебя не любит?
– Жаловаться не стану. Надоело. К тому же он никого не любит, даже тебя.
– А вот это по-настоящему обидно, ты не находишь?
– Еще бы! – рассмеялся гармост.
– Как можно не любить такого красавца, да еще умницу и душу компании? – недоумевал Бардонеро. – Наверное, у этого человека нет сердца. Ладно, бог с ним, с командиром, а то ему сейчас, наверное, так икается, что уже невмоготу.
– Не думаю, – с неожиданной злостью ответил Бобадилья. – Он же не человек, а железный истукан. Что ему людские слабости и какие-то жалкие приметы?
– Что-то сегодня он тебя особенно допек.
– Он тут ни при чем. Это я что-то непозволительно расклеился.
– Что? – Бардонеро проницательно посмотрел на друга, изогнув домиком бровь. – Увидел молодых ребят, вспомнил, что еще недавно сам был таким, и душа перевернулась?
– Откуда ты знаешь? – изумился Хорн. – А главное – какое мне до них дело? Чем они отличаются от остальных?
– Значит, чем-то отличаются.
– Вот что, – внезапно решился гармост. – Никуда я не пойду сегодня. Дело терпит. Давай закажем по бараньей ноге, а то сил нет смотреть, как они ее уплетают – смачно так, со вкусом. И пирог вели принести, с перепелками. И рыбную слойку. И фруктовый десерт с красным и желтым кремом.
– А потом?
– А потом посмотрим, чего душа пожелает.
* * *
Когда небеса оплакивают какое-то горе и на земле месяцами идут проливные дожди, реки выходят из берегов и затапливают округу. Часто случается, что вместо широких равнин, на которых прежде обитало множество тварей, остаются только жалкие островки, на которых находят спасение от разыгравшейся стихии жмущиеся друг к другу олени, ежи, зайцы и прочая живность. Но вода поднимается все выше и выше, и звери больше не мечутся в страхе и отчаянии по островку, ибо места остается так мало, что они, сгрудившись, уже стоят в воде и только тяжело дышат, и бока ходят ходуном, как кузнечные мехи, под мокрой шкурой.
Крепость Тогутил и двадцать четыре ее защитника были похожи на такой вот островок, с той лишь только разницей, что их окружала не мутная и холодная, а золотая и жаркая река.
Спустившиеся с вершин Тель-Мальтолы варвары несказанно удивились тому, что крохотный гарнизон не собирается ни пропускать их, ни сдаваться. Впрочем, они все равно собирались начать войну с Охридой – часом раньше, днем позже, им было безразлично.
Правда, первая атака завершилась не в их пользу. Неосмотрительно погнав коней к стенам крепостцы, в которой засели охридские воины, всадники вместе с конями попадали в ров, где напоролись на острые колья, вкопанные в землю крестообразно. Дикое ржание и отчаянные крики боли огласили округу.
Воспользовавшись минутой замешательства, Айелло Тесседер скомандовал первый залп, и двадцать четыре горящие стрелы угодили точно в цель. Похожие на косматых медведей всадники рухнули на землю темными, чадно горящими холмиками.
Они ждали второй атаки, но ее не последовало. Напротив, варвары организованно отошли на безопасное расстояние, демонстрируя необычную для диких племен тактику.
Вождь отдал короткое приказание, и тут же около сотни воинов сорвались с места и ускакали куда-то в темноту, в арьергард.
– Умный, – проскрежетал зубами командир. – Ишь, не гонит их на приступ. Не стреляйте пока.
Варвары предусмотрительно отъехали на расстояние чуть больше полета стрелы.
– Куда он их послал?
– За хворостом, мешками, соломой – да за чем угодно, только чтобы можно было забросать ров. Когда они вернутся, не зевайте – стреляйте, сколько сможете.
Тесседер оказался прав, и меньше чем через пять минут варвары появились у стен Тогутила с охапками колючего упругого кустарника и ворохами шкур. По приказу вождя они подъезжали и бросали свою ношу в ров. И хотя охридцы стреляли метко и убили многих, силы были настолько несопоставимы, что им удалось выиграть всего минут десять.
Затем следующая десятка варваров, проскакав мимо крепостной стены, уже почти вплотную, метнула вверх веревки с крюками, похожими на якоря, и они впились в мягкий известняк.
– Руби! – заорал Руа Салор. – Руби веревки!!!
Однако лучники варваров не зевали, и двое солдат, кинувшихся с топорами к веревкам, были убиты на месте. От ливня стрел можно было укрыться только у башни да за двумя каменными зубцами, которые Тесседер велел возвести на вершине стены исключительно красоты ради.
Пока сержант и Лосадо Ардон резали тугие волосяные, со вплетенными в них волокнами каких-то растений канаты, остальные отстреливались. А варвары конями тянули канаты, расшатывая стену, и она со стоном и скрежетом начала поддаваться их бешеному усилию.
– Хар-Даван! Хар-Даван! Хар-Даван!!! – надрывалась орда.
Следующий залп варварских лучников унес жизни еще троих солдат. Арли Эйдан с криком схватился за плечо.
– Сможешь драться? – спросил Тесседер.
– Куда я денусь? – выдавил улыбку воин. – Пока моя Ритта со мной, я в строю.
Обоюдоострую секиру назвал Риттой в честь умершей в ранней юности жены его отец – рыцарь Грейдон Эйдан. Он верно служил Охриде и ее государям, но долгие годы, проведенные в боях и походах, не принесли ему богатства, земель и титулов, лишь отняли силы и здоровье.
Он провожал сына до ворот родного замка, маленький, сухонький старик с белым венчиком пушистых волос, изо всех сил сдерживающий слезы. Рыцарь Эйдан считал, что мужчина не должен плакать – пускай даже он прощается с сыном, наверняка зная, что больше никогда его не увидит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53