Хинокли прошел через многие приключения, оставаясь невредимым, когда другие погибали. Да и в конце концов, он тоже спустился в дом наводящей ужас Сисискен.
Держась за канаты, протянутые вдоль палубы, поредевшая группа последовала за офицером. Дважды тяжелые волны едва не оторвали их от ограждений. Они чуть не свалились с лестницы в чрево триремы, битком набитое беглецами, подобранными еще до шторма. Крышка люка закрылась, и люди остались средь темноты и ужаса, где рвотное зловоние боролось с “ароматами” страха. Абет время от времени скулила; Лалила утешала ее, но голос матери выдавал ее собственную подавленность и тревогу. Хэдон сидел рядом, приобняв одной рукой Лалилу. Пага и Кебивейбес прижимались к его спине. Русет теснился перед ними. Минул, наверное, не один час, когда Хэдон, наконец, заговорил.
— Сколь долго может выдержать такое судно подобный шторм? — спросил он Русета.
— Этого нельзя предсказать, — сказал капитан. — Остается лишь надеяться, что Пикабес не имеет намерения забрать нас к себе.
Через минуту всех обитателей трюма швырнуло вперед; образовалась груда тел футов шесть высотой, привалившаяся к переборке. Треск ломающегося дерева перекрывал крики. Что-то ударилось о крышку люка, разбивая ее — внутрь хлынула вода. Хэдон устоял на ногах и вытащил Лалилу и прижимавшуюся к ней девочку из извивавшейся, брыкавшейся, визжащей массы тел. Он поддерживал Лалилу, с трудом продвигаясь к лестнице. Как раз в тот момент, когда они добрались до нее, судно завалилось на бок; их отбросило назад к дальней переборке. По счастью, удар смягчили тела других страдальцев.
Они вновь попытались добраться до лестницы. Палуба под ногами опять накренилась, на этот раз бросив их вперед, к лестнице, и одаряя ощутимыми ушибами. Однако те, кому посчастливилось оказаться там, поневоле служили амортизаторами.
Все, кто мог двигаться, давясь и отталкивая друг друга, стремились к лестнице или уже лезли наверх. Наконец, в трюме остались лишь раненые, которые не могли идти, и группа Хэдона. Хэдон удерживал своих товарищей, не давая им вовлечься в паническую давку. Он велел ждать. Пришлось даже ткнуть нетерпеливого барда в живот.
Теперь путь был свободен. “Можно идти”, — объявил Хэдон, становясь на первую ступень.
Шторм ослабевал. Рассветало. Небо оставалось темно-серым, но ветер смирился, будто по приказу Пикабес. Волны успокоились, не венчаясь теперь высокими острыми гребнями, заставлявшими судно трястись и стремительно нырять.
Судно сейчас, хоть и заваливалось на один бок, несмотря на то, что качка была невелика, казалось, вообще не продвигается вперед.
Внезапно раздался крик Хэдона. Столпившиеся позади него тоже закричали. По счастливым обстоятельствам, они находились в носовой части судна. Кормовая — исчезла. Отвалилась и скрылась в море.
Хэдон прошел по наклонной палубе к ограждению, заглянул за борт — на рассеянные обломки весел, торчавшие на трех ярусах внизу. Тела свешивались из смотровых окон, но многие люди — раненые или здоровые — выбирались из этих отверстий наружу из-под обломков судна.
Хэдона охватило чувство чего-то нереального. Обо что ударилась трирема? Что сдерживает ее движение? “Похоже на бревна, сотни тысяч стволов деревьев”, — бормотал он.
— Мы врезались в колоссальные плоты Кюдъемьё, племени тотема Морской Выдры, которое обитает на побережье ниже города Баваку. Хэдон знал, что Баваку — важный порт на западном берегу Кему. Порт тоже был охвачен восстанием против Минрута.
На судне царило оживление. Матросы, оправившись от шока, освобождали себя от веревок, которыми привязывались к палубам, другие вылезали из люков. Офицер приказал нескольким матросам освободить мачту, которая, переломившись, свалилась поперек носовой части палубы, придавив несколько человек.
— Что он себе думает? — сказал Русет. — Судно никогда более не поплывет.
Подумав, Хэдон произнес:
— Офицер — датоепоегу, лейтенант. Видать, он здесь единственный офицер. остальные, должно быть, оказались в носовой части или лежат в каютах, раненные.
— Очень много пострадавших, — сказала Лалила, имея в виду стоны о помощи, доносившиеся снизу.
— Смотрите! Вон люди! — воскликнул Хэдон, показывая на бревна. Должно быть, это кюдъемьё.
Около пятидесяти мужчин и женщин с детьми и собаками плыли на огромном плоту. Черты их темнокожих лиц выдавали основные признаки племени: вздернутые носы, толстые губы, прямые черные волосы. На груди у каждого изображена красная голова морской выдры. Длинные волосы собраны в семь косичек, перехваченных у корней лентами сочного синего цвета, отделанными стеклярусом. Зубы у мужчин подпилены, заострены. Они носили набедренные повязки из шкуры выдры; повязка крепилась узкими полосками кожи вокруг бедер и голени. На темнокожих не было ничего, кроме повязок, металлических браслетов и сандалий с перепонкой на щиколотке; в руках они держали четки.
Женщины носили небольшие треугольные фартуки, удерживаемые бечевками вокруг бедер. Щеки сильно нарумянены, губы окрашены каким-то голубоватым веществом; в носах болтались большие бронзовые, а может, золотые кольца. У всех в руках трезубцы или короткие острые мечи. Однако они отнюдь не проявляли воинственности или стремления к обороне. Им было просто любопытно.
Теперь и лейтенант сообразил, что он остался единственным офицером на борту. Он велел мужчинам прекратить бесполезное дело — освобождение мачты и заняться ранеными, что и следовало предпринять прежде всего.
Хэдон скинул с борта триремы веревку и спустился по ней. Судно развалилось, врезавшись в стену, высотой по пояс, из небольших бревен по краю плота. Вода здесь доходила до лодыжки, в основном, потому, что массой своей трирема чуть подтопила плот.
Хэдон прошел по воде ярдов двадцать от судна, затем остановился там, где бревна плота лежали уже выше поверхности моря. Люди на плоту, переговариваясь. спокойно ждали. Собаки — большие, тощие, грязные твари принялись лаять на него. Хэдон обождал, правая рука его застыла в традиционном жесте мира. Звери остановились лишь в нескольких дюймах от него, а одна собака сзади ткнулась носом в руку. Он ждал спокойный, как дерево. Мужчина — единственный в толпе, на ком была шляпа — высокий широкополый цилиндр с тремя белыми перьями, торчавшими сверху, — подошел к Хэдону. Человек был широк в кости, с внушительным выпирающим животом, с глазами-щелочками: от него исходил устойчивый запах рыбы. Хэдон расценил его широкую улыбку как дружескую, хотя сточенные зубы делали ее зловещей.
Состоялось представление. Мужчину звали Квасин. Это был вождь племени Красной Морской Выдры. Имя его означало Черное Сердце, хотя это отнюдь не умаляло достоинств его характера. Он действительно проявил достаточное великодушие. Вождь предложил забрать раненых и доставить их в “место для больных”. По крайней мере так истолковал Хэдон слова в его произношении. Квасин говорил на торговом кхокарсане, специальном жаргоне, который понимали в большинстве морских портов и который был в ходу у разноязычных команд торговых и военных кораблей. Весьма индивидуальное произношение определенных согласных и гласных затрудняло восприятие речи вождя.
Хэдон сумел втолковать Квасину, что не располагает никакой властью над триремой или ее экипажем. Он сам и его друзья всего лишь пассажиры, которых подобрали после гибели Ребхи.
При этом сообщении Квасин сильно удивился и попросил Хэдона пояснить сказанное. Вождь издал крик, и сородичи подбежали к нему. Он что-то протараторил им на языке, который никак не походил ни на один из диалектов кхокарсана, когда-либо слышанных Хэдоном. В действительности оно напоминало язык клемкаба, первобытных людей, обитавших много южнее Баваку.
Еще не дослушав вождя, толпа начала радоваться, петь, танцевать, кружиться, обнимаясь и целуясь. Кончив разговор со своим людьми, вождь обратился к Хэдону:
— Мы не торжествуем оттого, что все те люди были убиты, — сказал он. — Хотя, без сомнения, они, должно быть, сделали нечто такое, что заслуживает смерти, иначе Пикабес не наслала бы на них такую смерть. Но мы ликуем, потому что Ребха не будет больше угрожать нам. Слишком много раз наши плоты море пригоняло туда, и командир Ребхи брал с нас большой штраф за ущерб и смерть людей от наших плотов. Но ведь нас наказывать не следовало за это, ведь это Пикабес насылает течения, которые иногда уносят наши плоты на сваи Ребхи.
В других случаях, хотя мы и не подплывали на расстояние, опасное для Ребхи, но по законам Ребхи оно все равно считалось опасным. И тогда командир отправлял своих матросов к нашим плотам, и нас штрафовали за нарушение законов. И все, что было заработано за трудное плавание, они отбирали. Эти матросы отводили в сторону наших женщин — якобы, чтобы допросить — а затем насиловали их. Если осмеливались пожаловаться, нас штрафовали за то, что мы создаем беспокойство и лжем!
Мы не любим Ребху, особенно ее матросов. И вот Пикабес отомстила за нас. Слава Богине двух Морей!
Квасин произнес что-то, прозвучавшее как череда приказов его людям. Тем временем со всех концов плота подходили и другие люди рода. Собрались не менее трехсот человек. Когда вождь кончил говорить, они начали по канатам взбираться на едва не опрокинувшееся судно. Датоепоегу пытался остановить их, но они не обращали на него внимания.
Едва же он угрожающе обнажил свой меч, как тут же получил сзади удар плоской частью топора. Бесчувственное тело протащили по палубе и сбросили в море с порушенной части галеры. Хэдон полагал, что он наверняка мертв, но офицер вскоре показался на поверхности, захлебываясь и отфыркиваясь. Он сумел подплыть к плоту, где Хэдон помог ему взобраться на бревна.
Едва восстановив силы, когда он уже мог сидеть и говорить, офицер заявил:
— Скажите мне ваше имя! Я хочу, чтобы вы были свидетелем, когда придет время предать суду этих дикарей! Вы видели, как они предприняли самовольный абордаж одного из кораблей Его Величества, и как они напали на меня, одного из облеченных полномочиями офицеров!
— Я бы на вашем месте помалкивал о своих намерениях, — заметил Хэдон и побрел прочь по воде.
Хэдон помог Лалиле и Абет покинуть судно. К этому времени все уцелевшие матросы и беженцы уже спустились на плот. Могущие ходить несли раненых. Носилки изъяли из судовых запасов или наспех соорудили из досок корабельной обшивки. Как только матросов увели под охраной, начался демонтаж галеры. Пошли в ход молотки, пилы, ломы; канаты сматывали в бухты и тут же уносили; опустошались склады. За поразительно короткое время судно исчезло. Деревянные и металлические принадлежности вывезли в глубь “суши”, если таким образом можно было назвать огромный плот.
Покойников с корабля уложили рядами. Одежду, кольца, оружие сняли и куда-то унесли. Лейтенант яростно протестовал. Никто не обращал на него внимания, что, вообще-то говоря, в сиих обстоятельствах было проявлением снисходительности. Офицер продолжал докучливо требовать от Хэдона помочь ему сохранить имущество, на что Хэдон просил оставить всех в покое.
— Неужели вы не понимаете, что полностью зависите от милости этих людей? — бросил ему Хэдон. — Если кюдъемьё пожелают, они убьют вас и сбросят тело в море. Продолжая настаивать на своем, вы ставите под угрозу всю команду.
Хэдон подумал, что если Красные Морские Выдры сочтут необходимым покончить с офицером, им придется уничтожить всех свидетелей. А это означает, что жизнь всей группы Хэдона повиснет на волоске, хотя все они не имеют никакого отношения к морскому сословию.
Свирепея, Хэдон заявил офицеру, что если он не прекратит свои назойливые приставания, он, Хэдон, сам сбросит его в море. Хэдона не больно-то волновала возможная внезапная кончина лейтенанта, но не хотелось быть причастным к возможным последствиям.
— Ты предатель! — орал офицер.
— Я не сторонник богохульника Минрута, — с насмешкой отвечал Хэдон, кладя руку на эфес меча. — Не следует ли обезглавить эту тупицу и тем избежать неприятностей в будущем? — подумал он. — Не говоря уже о том, что он несомненно заслужит благодарность этих людей с плота?
— Вы мятежник, вы отреклись от главенства Ресу! — продолжал свои нападки лейтенант.
— Поскольку я в здравом уме, то так оно и есть, — согласился Хэдон. — А кто мятежник, кто нет — тут нет вопроса. Ты сам бунтовщик и предатель, и нет сомнения, что наводящая ужас Сисискен, старшая дочь Великой Кхо, уже отметила тебя, как близкого гостя в ее доме.
Офицер аж побледнел. А Хэдон удалился, направившись к жрице, которая отправляла последние обряды по мертвым. Она пела песню мертвеца, обмазывая лоб каждого покойника черной, голубой и красной глиной, располагая мазки в определенном порядке и образуя углы треугольника. Ее помощница — девушка, достигшая брачного возраста, лицо и грудь которой были раскрашены чередующимися черными и белыми кружочками, размахивала кадилом с тлеющей хвоей над ликом каждого трупа после того, как жрица обмазывала его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Держась за канаты, протянутые вдоль палубы, поредевшая группа последовала за офицером. Дважды тяжелые волны едва не оторвали их от ограждений. Они чуть не свалились с лестницы в чрево триремы, битком набитое беглецами, подобранными еще до шторма. Крышка люка закрылась, и люди остались средь темноты и ужаса, где рвотное зловоние боролось с “ароматами” страха. Абет время от времени скулила; Лалила утешала ее, но голос матери выдавал ее собственную подавленность и тревогу. Хэдон сидел рядом, приобняв одной рукой Лалилу. Пага и Кебивейбес прижимались к его спине. Русет теснился перед ними. Минул, наверное, не один час, когда Хэдон, наконец, заговорил.
— Сколь долго может выдержать такое судно подобный шторм? — спросил он Русета.
— Этого нельзя предсказать, — сказал капитан. — Остается лишь надеяться, что Пикабес не имеет намерения забрать нас к себе.
Через минуту всех обитателей трюма швырнуло вперед; образовалась груда тел футов шесть высотой, привалившаяся к переборке. Треск ломающегося дерева перекрывал крики. Что-то ударилось о крышку люка, разбивая ее — внутрь хлынула вода. Хэдон устоял на ногах и вытащил Лалилу и прижимавшуюся к ней девочку из извивавшейся, брыкавшейся, визжащей массы тел. Он поддерживал Лалилу, с трудом продвигаясь к лестнице. Как раз в тот момент, когда они добрались до нее, судно завалилось на бок; их отбросило назад к дальней переборке. По счастью, удар смягчили тела других страдальцев.
Они вновь попытались добраться до лестницы. Палуба под ногами опять накренилась, на этот раз бросив их вперед, к лестнице, и одаряя ощутимыми ушибами. Однако те, кому посчастливилось оказаться там, поневоле служили амортизаторами.
Все, кто мог двигаться, давясь и отталкивая друг друга, стремились к лестнице или уже лезли наверх. Наконец, в трюме остались лишь раненые, которые не могли идти, и группа Хэдона. Хэдон удерживал своих товарищей, не давая им вовлечься в паническую давку. Он велел ждать. Пришлось даже ткнуть нетерпеливого барда в живот.
Теперь путь был свободен. “Можно идти”, — объявил Хэдон, становясь на первую ступень.
Шторм ослабевал. Рассветало. Небо оставалось темно-серым, но ветер смирился, будто по приказу Пикабес. Волны успокоились, не венчаясь теперь высокими острыми гребнями, заставлявшими судно трястись и стремительно нырять.
Судно сейчас, хоть и заваливалось на один бок, несмотря на то, что качка была невелика, казалось, вообще не продвигается вперед.
Внезапно раздался крик Хэдона. Столпившиеся позади него тоже закричали. По счастливым обстоятельствам, они находились в носовой части судна. Кормовая — исчезла. Отвалилась и скрылась в море.
Хэдон прошел по наклонной палубе к ограждению, заглянул за борт — на рассеянные обломки весел, торчавшие на трех ярусах внизу. Тела свешивались из смотровых окон, но многие люди — раненые или здоровые — выбирались из этих отверстий наружу из-под обломков судна.
Хэдона охватило чувство чего-то нереального. Обо что ударилась трирема? Что сдерживает ее движение? “Похоже на бревна, сотни тысяч стволов деревьев”, — бормотал он.
— Мы врезались в колоссальные плоты Кюдъемьё, племени тотема Морской Выдры, которое обитает на побережье ниже города Баваку. Хэдон знал, что Баваку — важный порт на западном берегу Кему. Порт тоже был охвачен восстанием против Минрута.
На судне царило оживление. Матросы, оправившись от шока, освобождали себя от веревок, которыми привязывались к палубам, другие вылезали из люков. Офицер приказал нескольким матросам освободить мачту, которая, переломившись, свалилась поперек носовой части палубы, придавив несколько человек.
— Что он себе думает? — сказал Русет. — Судно никогда более не поплывет.
Подумав, Хэдон произнес:
— Офицер — датоепоегу, лейтенант. Видать, он здесь единственный офицер. остальные, должно быть, оказались в носовой части или лежат в каютах, раненные.
— Очень много пострадавших, — сказала Лалила, имея в виду стоны о помощи, доносившиеся снизу.
— Смотрите! Вон люди! — воскликнул Хэдон, показывая на бревна. Должно быть, это кюдъемьё.
Около пятидесяти мужчин и женщин с детьми и собаками плыли на огромном плоту. Черты их темнокожих лиц выдавали основные признаки племени: вздернутые носы, толстые губы, прямые черные волосы. На груди у каждого изображена красная голова морской выдры. Длинные волосы собраны в семь косичек, перехваченных у корней лентами сочного синего цвета, отделанными стеклярусом. Зубы у мужчин подпилены, заострены. Они носили набедренные повязки из шкуры выдры; повязка крепилась узкими полосками кожи вокруг бедер и голени. На темнокожих не было ничего, кроме повязок, металлических браслетов и сандалий с перепонкой на щиколотке; в руках они держали четки.
Женщины носили небольшие треугольные фартуки, удерживаемые бечевками вокруг бедер. Щеки сильно нарумянены, губы окрашены каким-то голубоватым веществом; в носах болтались большие бронзовые, а может, золотые кольца. У всех в руках трезубцы или короткие острые мечи. Однако они отнюдь не проявляли воинственности или стремления к обороне. Им было просто любопытно.
Теперь и лейтенант сообразил, что он остался единственным офицером на борту. Он велел мужчинам прекратить бесполезное дело — освобождение мачты и заняться ранеными, что и следовало предпринять прежде всего.
Хэдон скинул с борта триремы веревку и спустился по ней. Судно развалилось, врезавшись в стену, высотой по пояс, из небольших бревен по краю плота. Вода здесь доходила до лодыжки, в основном, потому, что массой своей трирема чуть подтопила плот.
Хэдон прошел по воде ярдов двадцать от судна, затем остановился там, где бревна плота лежали уже выше поверхности моря. Люди на плоту, переговариваясь. спокойно ждали. Собаки — большие, тощие, грязные твари принялись лаять на него. Хэдон обождал, правая рука его застыла в традиционном жесте мира. Звери остановились лишь в нескольких дюймах от него, а одна собака сзади ткнулась носом в руку. Он ждал спокойный, как дерево. Мужчина — единственный в толпе, на ком была шляпа — высокий широкополый цилиндр с тремя белыми перьями, торчавшими сверху, — подошел к Хэдону. Человек был широк в кости, с внушительным выпирающим животом, с глазами-щелочками: от него исходил устойчивый запах рыбы. Хэдон расценил его широкую улыбку как дружескую, хотя сточенные зубы делали ее зловещей.
Состоялось представление. Мужчину звали Квасин. Это был вождь племени Красной Морской Выдры. Имя его означало Черное Сердце, хотя это отнюдь не умаляло достоинств его характера. Он действительно проявил достаточное великодушие. Вождь предложил забрать раненых и доставить их в “место для больных”. По крайней мере так истолковал Хэдон слова в его произношении. Квасин говорил на торговом кхокарсане, специальном жаргоне, который понимали в большинстве морских портов и который был в ходу у разноязычных команд торговых и военных кораблей. Весьма индивидуальное произношение определенных согласных и гласных затрудняло восприятие речи вождя.
Хэдон сумел втолковать Квасину, что не располагает никакой властью над триремой или ее экипажем. Он сам и его друзья всего лишь пассажиры, которых подобрали после гибели Ребхи.
При этом сообщении Квасин сильно удивился и попросил Хэдона пояснить сказанное. Вождь издал крик, и сородичи подбежали к нему. Он что-то протараторил им на языке, который никак не походил ни на один из диалектов кхокарсана, когда-либо слышанных Хэдоном. В действительности оно напоминало язык клемкаба, первобытных людей, обитавших много южнее Баваку.
Еще не дослушав вождя, толпа начала радоваться, петь, танцевать, кружиться, обнимаясь и целуясь. Кончив разговор со своим людьми, вождь обратился к Хэдону:
— Мы не торжествуем оттого, что все те люди были убиты, — сказал он. — Хотя, без сомнения, они, должно быть, сделали нечто такое, что заслуживает смерти, иначе Пикабес не наслала бы на них такую смерть. Но мы ликуем, потому что Ребха не будет больше угрожать нам. Слишком много раз наши плоты море пригоняло туда, и командир Ребхи брал с нас большой штраф за ущерб и смерть людей от наших плотов. Но ведь нас наказывать не следовало за это, ведь это Пикабес насылает течения, которые иногда уносят наши плоты на сваи Ребхи.
В других случаях, хотя мы и не подплывали на расстояние, опасное для Ребхи, но по законам Ребхи оно все равно считалось опасным. И тогда командир отправлял своих матросов к нашим плотам, и нас штрафовали за нарушение законов. И все, что было заработано за трудное плавание, они отбирали. Эти матросы отводили в сторону наших женщин — якобы, чтобы допросить — а затем насиловали их. Если осмеливались пожаловаться, нас штрафовали за то, что мы создаем беспокойство и лжем!
Мы не любим Ребху, особенно ее матросов. И вот Пикабес отомстила за нас. Слава Богине двух Морей!
Квасин произнес что-то, прозвучавшее как череда приказов его людям. Тем временем со всех концов плота подходили и другие люди рода. Собрались не менее трехсот человек. Когда вождь кончил говорить, они начали по канатам взбираться на едва не опрокинувшееся судно. Датоепоегу пытался остановить их, но они не обращали на него внимания.
Едва же он угрожающе обнажил свой меч, как тут же получил сзади удар плоской частью топора. Бесчувственное тело протащили по палубе и сбросили в море с порушенной части галеры. Хэдон полагал, что он наверняка мертв, но офицер вскоре показался на поверхности, захлебываясь и отфыркиваясь. Он сумел подплыть к плоту, где Хэдон помог ему взобраться на бревна.
Едва восстановив силы, когда он уже мог сидеть и говорить, офицер заявил:
— Скажите мне ваше имя! Я хочу, чтобы вы были свидетелем, когда придет время предать суду этих дикарей! Вы видели, как они предприняли самовольный абордаж одного из кораблей Его Величества, и как они напали на меня, одного из облеченных полномочиями офицеров!
— Я бы на вашем месте помалкивал о своих намерениях, — заметил Хэдон и побрел прочь по воде.
Хэдон помог Лалиле и Абет покинуть судно. К этому времени все уцелевшие матросы и беженцы уже спустились на плот. Могущие ходить несли раненых. Носилки изъяли из судовых запасов или наспех соорудили из досок корабельной обшивки. Как только матросов увели под охраной, начался демонтаж галеры. Пошли в ход молотки, пилы, ломы; канаты сматывали в бухты и тут же уносили; опустошались склады. За поразительно короткое время судно исчезло. Деревянные и металлические принадлежности вывезли в глубь “суши”, если таким образом можно было назвать огромный плот.
Покойников с корабля уложили рядами. Одежду, кольца, оружие сняли и куда-то унесли. Лейтенант яростно протестовал. Никто не обращал на него внимания, что, вообще-то говоря, в сиих обстоятельствах было проявлением снисходительности. Офицер продолжал докучливо требовать от Хэдона помочь ему сохранить имущество, на что Хэдон просил оставить всех в покое.
— Неужели вы не понимаете, что полностью зависите от милости этих людей? — бросил ему Хэдон. — Если кюдъемьё пожелают, они убьют вас и сбросят тело в море. Продолжая настаивать на своем, вы ставите под угрозу всю команду.
Хэдон подумал, что если Красные Морские Выдры сочтут необходимым покончить с офицером, им придется уничтожить всех свидетелей. А это означает, что жизнь всей группы Хэдона повиснет на волоске, хотя все они не имеют никакого отношения к морскому сословию.
Свирепея, Хэдон заявил офицеру, что если он не прекратит свои назойливые приставания, он, Хэдон, сам сбросит его в море. Хэдона не больно-то волновала возможная внезапная кончина лейтенанта, но не хотелось быть причастным к возможным последствиям.
— Ты предатель! — орал офицер.
— Я не сторонник богохульника Минрута, — с насмешкой отвечал Хэдон, кладя руку на эфес меча. — Не следует ли обезглавить эту тупицу и тем избежать неприятностей в будущем? — подумал он. — Не говоря уже о том, что он несомненно заслужит благодарность этих людей с плота?
— Вы мятежник, вы отреклись от главенства Ресу! — продолжал свои нападки лейтенант.
— Поскольку я в здравом уме, то так оно и есть, — согласился Хэдон. — А кто мятежник, кто нет — тут нет вопроса. Ты сам бунтовщик и предатель, и нет сомнения, что наводящая ужас Сисискен, старшая дочь Великой Кхо, уже отметила тебя, как близкого гостя в ее доме.
Офицер аж побледнел. А Хэдон удалился, направившись к жрице, которая отправляла последние обряды по мертвым. Она пела песню мертвеца, обмазывая лоб каждого покойника черной, голубой и красной глиной, располагая мазки в определенном порядке и образуя углы треугольника. Ее помощница — девушка, достигшая брачного возраста, лицо и грудь которой были раскрашены чередующимися черными и белыми кружочками, размахивала кадилом с тлеющей хвоей над ликом каждого трупа после того, как жрица обмазывала его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34