Ну и прочая интеллектуальная хренотень. Народ кипятком писает.
Спустя некоторое время я упросил Фе ненадолго отлипнуть от Секвойи и отвел ее в сторонку — если внутри сферы что-то можно назвать сторонкой.
— Ну, как он там? Что с Угадаем?
— Все в порядке. В полном порядке.
— Фе!
— Ей-ей.
— Не вешай мне лапшу на уши. Он здорово изменился, и мы оба это знаем. Что с ним произошло?
— Понятия не имею.
— Он по-прежнему «твой парень»?
— Да.
— Но он… э-э… все тот же парень?
— Иногда.
— А иногда — что?
Она удрученно покачала головой.
— Ну, так что же случается тогда?
— Откуда мне знать?
— Фе, у тебя ушки получше, чем у летучей мыши. Ты слышишь то, чего никто не слышит. И я замечал, как ты прослушиваешь эфир вокруг него. Что ты там слышишь?
— У него нет жучка в голове.
— Это не ответ.
— Я люблю его. Гинь.
— Ну и?
— Прекрати ревновать.
— Дорогая Фе, я тебя люблю и всегда желал тебе только добра. Ты превратилась в важную персону, и меня распирает от гордости, потому как ты, в сущности, моя единственная дочь… мой единственный ребенок. Ты же, я уверен, в курсе того, что члены Команды не могут иметь детей. Этим тоже оплачено наше бессмертие.
— О-о… — простонала она, и глаза ее наполнились слезами.
— Ты не знала? Понимаю твое горе. Но над этим фактом тебе придется хорошенько задуматься.
— Я…
— Отложим этот вопрос на потом, — твердо оборвал я. — А сейчас снова прояви себя взрослой женщиной и сосредоточь все свое внимание на Секвойе. Итак, что с ним происходит время от времени?
После долгой-предолгой паузы она прошептала:
— Нам надо быть предельно осторожными. Гинь. Говори совсем тихо.
— Да? Почему?
— Сейчас нам ничего не грозит, поскольку он спит.
— Не грозит — что?
— Послушай. Когда Лукреция Борджиа умертвила его в корпусе, где находится Экстро-К…
— Такое не забыть. Он крепко помучился.
— Тогда все нервные клетки и клетки его мозга рассоединились на время. Стали совершенно изолированными. Как острова в океане.
— Но потом-то все связи между ними восстановились, и он ожил.
Фе согласно кивнула.
— Гинь, сколько, по-твоему, клеток в мозге?
— Не знаю в точности. Миллиардов сто, если не больше.
— А каков объем памяти Экстро-Компьютера? В битах?
— Опять-таки точно не знаю. Полагаю, эта растяжимая дурында рассчитана на тысячи миллиардов.
Фе опять энергично кивнула.
— Правильно. Когда Вождь временно умер и каждая его клетка оказалась в полной изоляции, Экстро переселился в Секвойю. В каждую клетку его мозга непрошеным гостем поместился один бит сверхкомпьютера. Таким образом, он — это Экстро, а Экстро — это Секвойя. Они одно целое. И временами сквозь него говорит другое существо — или другая вещь, не знаю, как тут выразиться.
— Не торопись, Фе. Я не поспеваю за тобой. Это выше моего разумения.
— И всякое другое электронное устройство способно разговаривать с Экстро и слушать Экстро. Используя Секвойю в качестве передатчика. Вот почем мы должны быть предельно осторожны. Электронные машины образуют сплоченную сеть и доносят обо всем, что подслушают. Не исключено, что они проникают даже в наши мысли.
— Они все доносят Экстро?
— Да.
— Через Вождя?
— Да. Он как бы распределительный щит.
— Ты уверена на все сто?
— Нет. Похоже, ты так и не понял. Гинь, как устроена моя воспринимающая система. Я беспрерывно улавливаю пересекающиеся потоки информации буквально на всех частотах. Одни сигналы слышу громко и отчетливо, другие едва-едва, к тому же с помехами. Сигналы, идущие к Вождю и от него, я слышу урывками, бессвязными кусочками. Так что я ни в чем не уверена.
— Теперь понятно. Цены тебе нет, дорогая Фе. Спасибо, милая.
— Если я такая бесценная, отчего же ты не помог мне справиться с охранниками? Вместе мы бы их запросто вырубили.
— Возможно. Почему мы этого не сделали — объясню в другое время и в другом месте. А пока скажу просто: не могли. И не дуйся. Теперь, голубушка, иди к Секвойе и хорошенько заботься о нем. Мне же надо пораскинуть мозгами над тем, что я услышал.
Тут мне вспомнилось, как в моей голове мелькнула мысль, что Секвойя одержим дьяволом. Я попал пальцем в небо, говоря о подспудной страсти, которая порой завладевает человеком. Страсть оказалась ни при чем. Компьютеру страсти не знакомы. Только холодная логика, к тому же заранее вложенная в него жесткой программой. Итак, суть проблемы в следующем. Если Фе не ошибается и Экстро на самом деле вселился в сознание профессора Угадая, получив контроль и над ним и над всей электроникой планеты, каким будет планируемый результат этого необычного комменсализма, или сотрудничества, или симбиоза — или, вероятнее всего, паразитизма? Кто нагреет на этом руки? Вот ключевой вопрос, на который у меня не было даже приблизительного ответа.
Сегмент пузыря открылся, и вошел тюремщик с закрытой тележкой, в которой оказалось съестное.
— Мини! — весело провозгласил он.
В наши дни завтраки, обеды и ужины упразднены. Теперь прием пищи именуют Мини, Полу, Четверть, Миди и Макси.
— Кушать подано, проходимцы. Наваливайтесь на еду, покуда на вас не навалился совет директоров. Говорят, даже перед казнью аппетит не пропадает.
Тут до меня наконец дошло, что тюремщик тараторит на двадцатке, и я узнал Гудини.
— Гарри! — воскликнул я.
Он хитро подмигнул.
— Насыщайте свою утробушку. Остальное предоставьте мне.
— Но что ты тут делаешь?
— Как что? Получил срочную депешу и явился на зов.
— Что за депеша? От кого?
— Это сейчас не самое главное. Заставь снимателя скальпов поесть. Не люблю иметь дело с дохляками. — И исчез, затворив за собой сегмент.
Гарри Гудини — величайший мастер по исчезанию. Он работает с мафией с самого дня ее возникновения. Был один великий художник в Китае. Так вот, он потрясающе расписал стену императорского дворца в Пекине. После того, как он снял занавес и показал свою картину собранию дворцовой знати, он открыл нарисованную дверь — и навсегда исчез. Если вам не ясно, как он это проделал, — спросите у Гарри. Он откалывает фокусы и почище.
— Не желаю помирать. Я слишком молод, чтобы окочуриться, — весело промурлыкал я и набросился на еду.
Поулос присоединился ко мне.
— Знаешь, Гинь, если нам приспичит, мы можем прогрызть выход из этой милой фосфоресцирующей темницы — вот только будем светиться после этого, как светлячки. Что в графине?
— По-моему, бургундское.
— Э, нет. Это аргентинское вино. «Trapiche viejo». Ничего винцо, но не изысканное.
— А ты-то откуда знаешь?
— Потому что аргентинские виноградники — мои. Дружище, уговори профессора Угадая выпить немного вина и съесть ромштекс. Нам следует позаботиться о восстановлении его сил. Гинь, я всегда очень скептически относился к твоей теории, что все эпилептики — люди талантливые и необычные. Я и сам страдаю припадками — ну, ты знаешь, находят на меня затмения, — но это как раз опровергает твою теорию. Я отнюдь не считаю себя выдающимся умом. А ты что скажешь обо мне — только положа руку на сердце!
— Что ты талантлив и своеобычен.
— Ха! Любишь позолотить пилюлю…
Это был дурацкий спор. Как-то нелепо убеждать котяру, который владеет четвертой частью мировых богатств, что он умница и неординарная личность. Большинство членов Команды в материальном отношении устроены неплохо — тут и время сыграло свою роль, и финансовые советы Грека, но чтобы владеть четвертью мира!.. Решив прибегнуть к фланговой атаке, я позвал Фе:
— Душечка, иди сюда и отведай чего-нибудь.
Душечка не замедлила присоединиться к нам.
— Фе, позволь рассказать тебе короткую занимательную историю про жизненные метаморфозы одного члена нашей Команды. Давным-давно он возглавил крестьянское восстание в Каппадокии.
Синдикат слегка напрягся, но не более того. Искусство держать себя в руках освоено им до тонкости.
— Однако восставшие крестьяне плохо повиновались своим предводителям и натворили много бессмысленных преступлений. Он не мог остановить своих товарищей. И когда крестьянский бунт был подавлен, знать придумала для предводителя жесточайшую казнь. Они усадили его на раскаленный до красна трон, надели ему на голову корону из раскаленного металла и дали в руки раскаленный скипетр. Он вынес пытку с непередаваемым достоинством.
Фе содрогнулась от ужаса.
— И что же спасло его?
— Одно из землетрясений, которые и по сей день исправно отправляют людей на тот свет тысячами. От дворца остались одни руины — когда наш герой очнулся, то не мог поверить, что он жив. Он оказался под горой погибших вельмож — своими телами они закрыли его от каменных обломков потолка.
Фе — девочка сообразительная и уставилась на Поулоса с почтительным восхищением.
— Вы самый удивительный человек в мире, — выдохнула она.
— Ну, Грек, выиграл я наш спор?
Он насмешливо передернул плечами.
— Но эти пытки, — спросила Фе, — разве они не оставили следов — скажем, шрамов, ожогов?
— Еще бы не оставили! — воскликнул Синдикат. — Любого, кто глядел на меня, невольно мутило. Это было одной из причин, отчего я стал профессиональным игроком. Играли по ночам, а в то время единственным освещением были свечи. Но даже появляясь при этом неверном свете, я, как говорят, послужил прообразом графа Дракулы. Партнеры звали меня граф Дракон. А вы сами знаете, как выглядят драконы на картинках. Существа, мягко говоря, малосимпатичные.
— Но ведь теперь вы такой импозантный мужчина!
— Благодаря многочисленным пересадкам кожи и костным протезам, моя дорогая, а также бескорыстному искусству великой Лукреции Борджиа. Возможно, вас позабавит тот факт, что в реконструкции моего лица принимал участие сам Леонардо да Винчи — я имею в виду нашего бессмертного приятеля Леона. Он говорил, что перестанет себя уважать, если доверится костолому в вопросах эстетики. Борджиа по сей день не простила ему этих слов.
В пузырь-камеру вошли через шлюз пять охранников в громоздких белых скафандрах — похожие на снежных людей. По жесту своего начальника четверо охранников сбросили скафандры и остались в чем мать родила, явив нам безупречные мускулистые тела.
— Одевайтесь, — приказал Гарри Гудини.
Мы проворно натянули скафандры. Я не задавал никаких вопросов. Гарри вопросов не любит.
Когда мы выбрались из пузыря и оказались вне помещения с фосфоресцирующим газом, Гудини приказал:
— Пошли.
— Куда? — раздался голос Вождя.
— К вертолету.
— Нет. Вначале к криокапсулам.
— Вы — Угадай?
— Да, я профессор Угадай.
— Гинь, ты где?
— Я тут, — отозвался я из скафандра.
— Должен ли я слушаться Угадая?
— Если это исполнимо, тогда делай, как он просит.
— Для меня нет неисполнимого. Вперед.
Гарри повел нас мимо постов. Очевидно, он давал руками правильные кодовые сигналы, потому что нас пропускали без задержки. Одна из неуклюжих фигур в скафандрах приблизилась ко мне, робко прижалась к моему боку и тихонько произнесла:
— Гинь, мне страшно.
— Мне тоже, но крепись. Объедфонд не нанимает в охранники гомиков, так что худшего не случится.
Шутки шутками, но у входа в зал, где находилась взлетно-посадочная платформа и космический аппарат, нас поджидал отвратительный сюрприз. Эти сволочи установили вибрационный щит перед двойной дверью. Никаких шансов прорваться. Вот такой хреновиной Лейкемие Лавалье защищать бы свой украденный карбункул!
— Новая модель, — сказал Гарри.
— Откуда ты знаешь?
— Впервые вижу подобную переливчатую штуковину.
— Можно преодолеть?
— Спрашиваешь! Но мне нужно какое-то время, чтобы понять принцип работы этого щита. А у нас, к сожалению, времени кот наплакал. Что решим?
— Сваливаем отсюда, — сказал я. — Разумеется, если ты знаешь способ свалить отсюда.
Но Гарри тот еще тип! Конечно же, у нас не оказалось проблем при выходе. Он опять делал верные знаки у каждого поста, и нас пропускали беспрекословно. Не хочу поставить под сомнение изобретательность Гудини, но сдается мне, что он тратит миллионы в год на подкуп всех караулов и всех стражей по всему миру — просто на всяких случай. Это очень помогает проходить сквозь стены и творить разные прочие чудеса.
Мы прилетели к моему бывшему дому, по дороге сбросив с себя скафандры. В доме нас встретил Джимми Валентайн, а также моя женушка, без нитки на теле, зато разрисованная кубическими картинами Пикассо (голубой период). М'банту смущенно улыбался.
— Это последний крик моды, — сказал он мне. — И, кажется, по эту сторону добра и зла.
— Говори спасибо, что Вождь так ослабел, что не реагирует.
После того, как я обстоятельно поприветствовал Натому, она с озабоченным видом бросилась к Фе и Секвойе. Я повернулся к Валентайну.
— А тебя каким ветром сюда занесло, Джимми? Когда ты нужен, никогда не дозовешься!
— Странный вопрос! Я был занят делом в Ванкувере — и тут получил просьбу от тебя немедленно приехать.
Быть может, вы уже догадались по прозвищу моего друга, что Джимми был на протяжении веков «вором в законе» — подлинным гением в деле проникновения в чужие дома и квартиры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38