- Я... - заговорил он, запинаясь. - Я - Гарет из... из рода
Маглошелдонов. Это такая провинция в Белмари...
Дорогу заливали вечные лесные сумерки. Дженни пристально взглянула в
глаза юноши.
- А если бы ты родился не в этой провинции, был бы ты Гаретом?
- Э... Конечно, я бы...
- А если бы ты не был Гаретом? - с нажимом продолжала она, не давая
ему отвести взгляд. - Мог бы ты стать собой? Если бы ты искалечился,
заболел проказой, лишился бы признаков пола - кто бы ты был тогда?
- Я не знаю...
- Ты знаешь.
- Перестань! - Он попытался вырваться - безуспешно. Ее мысленная
хватка стала жестче, Дженни уже проникала в его разум, предъявляя ему его
самого: живой калейдоскоп заемных образов из тысяч баллад, обжигающие
желания юности, незажившие раны от каких-то горчайших измен и - самое
главное - клубящуюся тьму едва выносимого страха. Она двинулась в эту
темноту. За неясной ложью, сказанной в Холде, скрывался некий больший
грех. "В самом деле преступление, - удивилась она, - или нечто кажущееся
ему преступлением?"
- Перестань! - снова закричал Гарет. Отчаяние и ужас звучали в его
голосе. На секунду она увидела его глазами саму себя: безжалостные голубые
глаза, лицо - белое, как костяной клин, вбитый между двух черных потоков
волос. Она вспомнила, как Каэрдин впервые проделал с ней то же самое, и
поспешно отпустила Гарета. Он отвернулся, прикрывая лицо, тело его
сотрясала дрожь.
После некоторого молчания Дженни сказала мягко:
- Извини. Но это и есть сердцевина магии, ключ к любому заклятию -
понять сущность, назвать настоящее имя. Вот тебе правда о шептунах и о
ведьмах в придачу.
Дженни тронула лошадь, и они снова двинулись вперед; копыта месили
чайного цвета ил. Она продолжала:
- Все, что ты можешь сделать, это спросить себя, - а может ли такое
быть, чтобы зовущий тебя действительно оказался в лесу.
- В том-то и дело, - сказал Гарет. - Она вполне могла. Зиерн... - Он
остановился.
- Зиерн? - Это было то самое имя, которое он бормотал в полусне,
отшатнувшись в Холде от прикосновения Дженни.
- Леди Зиерн, - после некоторого колебания сказал он. - Любовница
короля.
Сквозь полосы грязи и дождя его лицо стало гвоздично-розовым. Дженни
вспомнила странный смутный сон, темноволосую женщину и ее звонкий смех.
- Ты ее любишь?
Гарет покраснел еще больше. Придушенным голосом он повторил:
- Это любовница короля. Но не королева. Они не венчаны.
"Как мы с Джоном", - подумала Дженни, внезапно поняв причину
неприязни Гарета к ней.
- В каком-то смысле, - спустя момент продолжил Гарет, - мы все
влюблены в нее. Это первая леди двора, самая прекрасная... Мы пишем о ее
красоте сонеты...
- А она тебя любит? - продолжала допытываться Дженни, но Гарет
замолчал на время, направляя коня вверх по каменистому склону на ту
сторону впадины.
В конце концов он сказал:
- Я... я не знаю. Иногда мне кажется... - Он тряхнул головой. - Она
пугает меня, - добавил он. - Кроме того, она ведьма, видишь ли...
- Да, - мягко сказала Дженни. - Я это предполагала, когда ты говорил
о ней в Холде... Так ты боялся, что я похожа на нее?
Казалось, он поражен сказанной ею нелепостью.
- Но ты совсем на нее не похожа. Она... так прекрасна... - Гарет
оборвал фразу, покраснел всерьез, и Дженни рассмеялась.
- Не беспокойся. Я уже привыкла к тому, что вижу в зеркале.
- Да нет, ты тоже красива, - запротестовал он. - Но... может быть,
прекрасна - не совсем точное слово...
- Да ты скажи - безобразна. - Дженни улыбнулась. - Будет куда точнее.
Гарет упрямо потряс головой. Честность не позволяла назвать ему
Дженни прекрасной, а выразить галантно то, что он хотел сказать, ему
мешала неопытность.
- Красота... Да дело даже не в красоте, - сказал он наконец. - Просто
она совсем другая. Она искусна в колдовстве, бесчувственна, ее не
интересует ничего, кроме ее власти.
- Тогда она похожа на меня, - сказала Дженни. - Я тоже кое-что смыслю
в своем ремесле, а бесчувственной меня называли еще девчонкой, когда я
вместо того, чтобы играть с другими детьми, сидела вечерами перед свечой и
вызывала образы в пламени. Что до остального... - Она вздохнула. - Ключ к
магии - магия. Чтобы быть магом, ты должен быть им. Так обычно говорил мой
учитель. Жажда власти забирает все, что у тебя есть, не оставляет ни
времени, ни сил, ничего. Мы уже рождаемся с зерном власти внутри, нас
гонит голод, которого не утолить. Знания... власть... узнать, что за песню
поют звезды, собрать все силы творения в одной руне, начертанной в
воздухе, - вот наша жизнь. И мы всегда одиноки, Гарет...
Некоторое время они ехали в молчании. Железноствольные леса вокруг
были исполосованы ржавчиной умирающего года. В убывающем свете дня Гарет
выглядел старше своих лет: он заметно осунулся, приключения и усталость
оставили землистые следы под глазами. В конце концов он повернулся к ней и
спросил:
- А маги вообще способны любить?
Дженни снова вздохнула.
- Говорят, что жена колдуна - все равно что вдова. Женщина, носящая
ребенка мага, должна знать, что ей придется растить его одной: муж бросит
ее, как только магия позовет его невесть куда. Вот почему ни один
священник не обвенчает колдуна и ни один флейтист не сыграет на его
свадьбе. А если забеременеет ведьма - это и вовсе жестоко...
Он покосился недоверчиво, сбитый с толку и словами, и холодностью ее
голоса, как будто то, что она говорила, не касалось ее совершенно.
- Ведьма всегда больше заботится об умножении своей власти, чем о
своем ребенке или о каком-либо мужчине. Она или покинет дитя, или
возненавидит его за то, что оно отбирает у нее время, такое необходимое -
для медитации, учения, совершенствования своего искусства... Ты знал, что
мать Джона была ведьмой?
Гарет уставился на нее, пораженный.
- Она была шаманом Ледяных Наездников, отец Джона взял ее в битве. В
твоих балладах ничего об этом не говорится?
Гарет помотал головой.
- Фактически ничего. В Гринхайтовом варианте баллады об Аверсине и
Золотом Драконе Вира рассказывается только о его прощании с матерью в ее
тереме перед битвой с драконом... Но теперь мне кажется, что эта сцена
очень похожа на балладу у того же Гринхайта о Селкитаре Драконьей Погибели
и на поздний Халнатский вариант песни об Антаре Воительнице. Честно
говоря, я просто думал, что все драконоборцы ведут себя похоже...
Улыбка тронула ее губы, затем исчезла.
- Она была первым моим наставником на путях власти, когда мне было
всего шесть лет. О ней говорили то же, что и обо мне: приворожила лорда,
запутала его в своих долгих волосах... Я тоже так думала, пока не увидела,
как она рвется на волю. В ту пору она уже родила, но, когда Джону было
пять лет, они ушли в пургу и не вернулись - она и волк с ледяными глазами,
ее единственный друг. Больше их в Уинтерлэнде не видели. А я...
Наступило долгое молчание, нарушаемое только мягким чавканьем грязи,
дробью дождя да редким ударом копыта о копыто засекающегося мула Кливи.
Когда Дженни заговорила снова, ее голос был негромок, словно она
беседовала сама с собой:
- Он хотел, чтобы матерью его детей была я, хотя знал, что я никогда
не буду жить с ним как жена, не посвящу жизнь дому. Я это тоже знала. -
Она вздохнула. - Львица рожает львят и снова уходит на охоту. Я думала,
что со мной будет то же самое. Всю жизнь меня называли бессердечной - так
оно, наверное, и было. Я и сама не думала, что полюблю их...
За деревьями показались обвалившиеся башни моста через Змею-реку,
вздувшаяся желтая вода бурлила под обрушенными арками. Темная фигура
всадника маячила на хмурой дороге; очки блеснули, как кругляши талого
льда, в холодном дневном свете, словно сообщая, что опасности впереди нет.

В тот день они добрались до руин Эмбера, бывшей столицы Вира. Мало
что осталось от города: рябой каменистый курган да распадающийся фундамент
крепостной стены. Развалины были знакомы Дженни с той давней поры, когда
они с Каэрдином искали здесь похороненные в подвалах книги. Дженни хорошо
помнила, как старик влепил ей пощечину, когда она заговорила о том, как
красивы граненые камни, торчащие из темной заброшенной земли...
Лагерь они разбили с внешней стороны крепостного вала - уже в
сумерках. Дженни собрала кору бумажной березы для растопки и сходила за
водой к ближайшему источнику. Стоило ей вернуться, как Гарет тут же бросил
свои дела и подошел к ней с самым решительным видом.
- Дженни... - начал он, и она взглянула на него снизу вверх.
- Да?
Юноша помедлил, как обнаженный пловец на берегу очень холодного
омута, затем решимость оставила его.
- Э... Мы не случайно разбили лагерь вне города?
Это было явно не то, что он собирался сказать, но Дженни только
бросила взгляд на белые кости твердыни, оплетенные тенями и лозами.
- Да.
Голос его упал.
- Ты думаешь... кто-нибудь может прятаться в развалинах?
Она усмехнулась уголком рта.
- Нет, насколько я знаю. Но город полностью похоронен в зарослях
ядовитого плюща - самых обширных по эту сторону Серых гор. В любом случае,
- добавила она, склоняясь над горкой сухого хвороста, которую ей удалось
собрать, и подсовывая под нее березовую кору, - я уже окружила лагерь
охранными заклятиями, так что постарайся больше не покидать его.
В ответ на эту безобидную насмешку Гарет быстро наклонил голову и
покраснел.
Слегка позабавленная, она продолжала:
- Даже если твоя леди Зиерн колдунья (при всем твоем нежном к ней
отношении), она бы не смогла явиться сюда с юга, сам понимаешь. Волшебники
превращаются в птиц только в балладах, ибо превращение сущности (а иначе
ты не обретешь нужного тебе обличья) - дело весьма опасное и требующее
огромной власти. Когда колдуну надо куда-то добраться, он пользуется для
этой цели своими ногами.
- Да, но... - Его высокий лоб пошел морщинами. Полагая себя
поклонником столичной ведьмы, Гарет, видимо, не допускал мысли о чем-то,
лежащем вне ее власти. - Леди Зиерн делает это постоянно. Я сам видел...
Дженни застыла с хворостиной в руке, ужаленная внезапной, почти
забытой болью - горькой завистью к тем, кто превзошел ее в искусстве
магии. Всю свою жизнь она старалась подавить это чувство, зная, что оно
искалечит ее и лишит власти. Именно это заставило Дженни момент спустя
напомнить себе, что раз уж она едет на юг, то не грех поучиться там у
других.
Но на краешке сознания отчетливо звучал голос старого Каэрдина, вновь
говорившего, что даже если ты обладаешь достаточной для превращения
властью, то все равно пребывание в чужом образе разрушит любого, кроме,
пожалуй, самых великих магов.
- Тогда она в самом деле весьма могущественна, - с трудом проговорила
Дженни. Мысленным усилием она подожгла кору, и пламя горячо скользнуло под
хворостом. Даже эта маленькая магия уязвила ее, как иголка, беспечно
оставленная в шитье, - уязвила сознанием ничтожности ее собственной
власти. - И в кого же она превращалась? - Дженни спросила об этом так,
словно надеялась, что Гарет сейчас ответит, что сам ничего не видел и что
все это не более чем слухи.
- Однажды она обернулась кошкой, - сказал он. - Другой раз - птицей,
ласточкой. И еще она являлась ко мне во снах такой... Это странно, -
продолжил он несколько торопливо. - В балладах о подобном почти ничего не
говорится. Но это было чудовищно, самая ужасная вещь, какую я только
видел: женщина, женщина, которую я... - он спохватился, - которую я знаю,
искажает облик и обращается в зверя. А потом зверь смотрит на меня ее
глазами.
Он сутулился, скрестив ноги, перед костром, а Дженни устанавливала на
огонь сковороду и смешивала муку для лепешки.
- Так вот почему, - сказала она, - ты упросил короля послать тебя на
север... Ты бежал от нее?
Гарет отвернулся, потом кивнул.
- Я не хочу предать... предать короля. - Слова его прозвучали
странно. - Но я чувствую, как что-то вынуждает меня это сделать. И я не
знаю, как быть... Поликарп ненавидел ее, - продолжил он через некоторое
время, в течение которого слышимый неподалеку голос Джона бодро проклинал
развьючиваемых мулов - Кливи и Тыквоголового. - Мятежный господин Халната.
Он всегда говорил мне, чтобы я держался от нее подальше. И он ненавидел ее
за то, что она околдовала короля.
- И поэтому восстал?
- Что-то послужило причиной, не знаю, что. - Гарет с несчастным видом
поигрывал чешуйкой засохшего теста, оставшейся в чаше. - Он... он пытался
убить короля и... и наследника - королевского сына.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45