– Нас признали, – объяснил он. – Продолжайте смотреть.
Прямо впереди часть барьера вздулась пузырем и распалась на множество красных вспышек. Они прошли насквозь.
Первым ее впечатлением было, что они внезапно оказались под водой. Плазменная трубка раздулась во все стороны, расширившись на несколько километров и сверкая океанской голубизной, которую Патриция видела вокруг круглого барьера. Поверхность коридора все еще виднелась, но стала менее различимой, и ее заливал новый цвет плазмы.
Прямо впереди на бледной нити сингулярности друг за другом висели два больших куба. На каждой поверхности была широкая горизонтальная трещина; передняя грань первого куба встречала сингулярность большим полусферическим углублением, размеченным светящимися спицами. В центре углубления была красная дыра, куда и уходила сингулярность.
За кубами находился более широкий цилиндр, вращавшийся вокруг своей оси – линии сингулярности. Его внешняя поверхность вспыхивала тысячами огней; на стороне, обращенной вперед, светилось пять радиусов.
Следом за цилиндром, располагались три искривленные лопасти длиной около десяти километров. Лопасти, казалось, касались плазменной трубки или поддерживали ее, заставляя освещать бело-голубым пламенем внешнюю грань каждой лопасти. Все остальное, находящееся за цилиндром, было скрыто от взгляда.
– Мы дома, – сказал позади нее Ольми. Патриция повернулась и, заморгав, посмотрела на него. – Первые сегменты – навигационный модуль и энергостанция – полностью автоматические. Вращающийся цилиндр – это Аксис Надер. Дальше находятся Центральный Город, Аксис Торо и Аксис Евклид, хотя отсюда их и не видно.
– Куда мы направляемся?
– Мы совершим посадку в Аксис Надере.
– Насколько велик город?
– Вы имеете в виду размеры или население?
– Полагаю, и то и другое.
– Он тянется на сорок километров вдоль Пути, и его население составляет около девяноста миллионов – двадцать миллионов материальных, воплощенных, и семьдесят миллионов хранятся в Памяти Города.
– О.
Патриция снова повернулась к экрану и молча смотрела, как корабль движется вперед мимо сдвоенных кубов и вращающегося цилиндра.
– Полагаю, в ваше время вы назвали бы Аксис некрополем, городом мертвых, – продолжал Ольми. – Но для нас различие не столь существенно. Я, например, умирал дважды, выполняя свой долг перед Нексусом.
– Вас оживили? – спросила Патриция.
– Меня снова сделали.
Она не отвернулась от экрана, несмотря на то, что по спине побежали мурашки.
Премьер-министр посоветовал Ольми немедленно доложить серу Олиганду Толлеру о своем прибытии. Толлер, адвокат Тееса ван Хамфьюиса, президента Нексуса Гексамона, был радикальным гешелем, который предпочел полностью сохранить человеческую внешность. То, что его внешность не имела ничего общего с полученной при рождении – она была адаптирована для максимального проявления руководящих качеств, – не смягчило его необычного консерватизма. Более радикальные гешели, включая президента, выбрали для себя облик неоморфов, расходящийся с естественными человеческими формами.
То, что собирался сообщить Ольми, по мнению премьер-министра, должно было представлять выдающийся интерес для президента. Сам президент находился вне пределов досягаемости на долгосрочном совещании, посвященном проблеме остановки джартов; Толлер был чем-то вроде его неофициального заместителя.
Это не устраивало надеритов и даже членов группировки ван Хамфьюиса. С Толлером нелегко было иметь дело. Ольми однажды уже встречался с адвокатом, и тот ему не понравился, хотя Ольми проникся искренним уважением к его возможностям.
Кабинет Толлера находился в одном из лучших секторов Центрального Города, в нескольких минутах езды и всего в нескольких секундах спуска по шахте от Палат Нексуса, находившихся в самом ядре города. Ольми успел отдать распоряжение относительно квартиры для Патриции, но прежде чем он смог переговорить с собственным адвокатом, ему пришлось отправиться в кабинет Толлера.
Толлер обставил небольшое прямоугольное пространство в наиболее простом и приемлемом гешельском стиле. Обстановка была скромной. Основную ее тему составляли платина и сталь, и выглядела она жестко и неподатливо.
Адвокат президента не обрадовался новостям, принесенным Ольми.
– Премьер-министр не подозревал этого, когда посылал вас? – изобразил Толлер.
Символы, вспыхивающие между двумя мужчинами, исходили из ожерелий-пикторов на их шеях – устройствах, которые генерировали и отображали графоречь, развившуюся в течение веков на Пушинке и в Аксисе.
– Его информация была очень расплывчатой, – ответил Ольми. – Все, что он знал – внутри Пушинки вновь кто-то появился.
Толлер изобразил неприятную картину гнезда, кишащего змееподобными тварями.
– Это сверхважные новости, сер Ольми. Если бы они исходили от кого-то другого, я с трудом поверил бы… Но вы привезли с собой одного из них, так?
– Ее зовут Патриция Луиза Васкес.
– Настоящий… предок?
Ольми кивнул.
– Зачем вы привезли ее? Как доказательство?
– Я не мог ее оставить; она была близка к тому, чтобы разобраться, как модифицировать автоматику шестой камеры.
Толлер приподнял брови и изобразил четыре оранжевых круга, означавших удивление.
– Кто эта женщина?
– Молодой математик, которую ее начальники очень высоко ценят.
– И вы больше ничего не сделали, чтобы как-то поправить ситуацию, которую обнаружили на Пушинке?
– Ситуация там крайне нестабильна; в течение какого-то времени у них не будет возможности организоваться, и я думаю, что лучше всего посоветоваться с президентом и Нексусом.
– Я проинформирую президента, но имейте в виду, что здесь у нас хватает и своих проблем. Это совещание… оно должно определить весь дальнейший курс Аксиса. Кроме того, наблюдаются определенные волнения и спекуляции среди надеритов – особенно со стороны фракции Корженовского. Если они узнают об этом… – Гнездо змееподобных тварей окружило злобное оранжево-красное сияние. – Изолируйте эту женщину и передайте полученную информацию лишь вашему непосредственному начальству.
– Она изолирована, и, конечно, я выполню свои обязанности так, как мне было поручено, – заявил Ольми. – Однако придется назначить ей адвоката.
– Мы должны по возможности избежать этого. – Толлер смотрел на него с явным подозрением и беспокойством.
– Это закон. Всем негражданам, находящимся в городе без определенного законного статуса, немедленно должен быть назначен адвокат.
– Вам вовсе незачем цитировать мне законы города, – парировал Толлер. – Я найду адвоката и назначу…
– Я его уже назначил, – перебил его Ольми.
На лице Толлера появилось выражение глубокого неудовольствия.
– Кто это?
– Сер Сули Рам Кикура.
– Я с ней не знаком. – К моменту, когда он закончил фразу, у в руках Толлера были все данные о Кикуре, готовые к изображению и интерпретации. Он быстро просканировал их, пользуясь имплантом, и не нашел ничего, что можно было бы подвергнуть критике. – Кажется, она подойдет. Она должна будет поклясться хранить секреты Гексамона.
– Она уже имеет соответствующее разрешение.
– Мы сидим на вершине политического вулкана, – сказал Толлер. – Все, что вы сделали – привезли сюда небольшой запал для бомбы, подложенной под Аксис. Конечно же, во имя долга.
– Вы проинформируете президента? – спросил Ольми, изобразив прямоугольник – просьбу вернуться к работе.
– Как только будет возможно, – ответил Толлер. – Естественно, вы должны подготовить для нас полный отчет.
– Он готов. – Могу передать его прямо сейчас.
Толлер кивнул, и Ольми прикоснулся к ожерелью. Высокоскоростная передача заняла менее трех секунд. Толлер коснулся своего ожерелья, подтверждая прием.
Сули Рам Кикура жила на внешних уровнях Центрального Города в одном из трех миллионов плотно состыкованных модулей, предназначенных для одиноких молодых воплощенных, занимающих среднее положение в обществе. Ее комнаты были меньше, чем казались; реальность пространства была для нее не так важна, как для Ольми, имевшего более примитивную и большую квартиру в Аксис Надере. В числе привлекательных черт Ольми она отмечала его возраст и склонности, отличавшиеся от ее собственных, а также обыкновение каждый раз находить для нее какую-то интересную работу.
– Это самое удивительное из того, с чем мне приходилось иметь дело, – изобразила Сули Рам Кикура, обращаясь к Ольми.
– Я не мог и подумать о ком-либо более способном, – ответил он.
Они плавали лицом к лицу в мягком свете центрального пространства ее квартиры, окруженные сферами, на которых отображались различные интересные и успокаивающие структуры. Они только что занимались любовью – так, как делали это почти всегда, – не пользуясь ничем более сложным, чем силовое поле.
Ольми жестом показал на сферы и поморщился.
– Упростить? – спросила Рам Кикура.
– Да, пожалуйста.
Она притушила свет на всем, кроме них самих, и убрала сферы из интерьера.
Впервые они встретились, когда Ольми выяснял, как получить разрешение на зачатие ребенка. Больше всего его интересовал контакт между ним и неизвестным партнером. Это было тридцать лет назад, когда Рам Кикура лишь начинала практиковать. Она все ему объяснила. Для воплощенного гомоморфа с его положением получить разрешение было достаточно легко. Но он не пошел дальше формального запроса. Она пришла к выводу, что Ольми больше привлекала теория, чем практика.
Одно повлекло за собой другое. Она стала преследовать Ольми – с некоторым изяществом и большой настойчивостью, а он молча согласился с этим, позволив соблазнить себя в укромном уголке лишенного силы тяжести Центрального Парка.
Работа часто заставляла Ольми проводить годы вдалеке от дома, и их отношения многим сторонним наблюдателям казались чем-то временым, преходящим. Действительно, у нее появлялись связи и с другими, но ни одна из них не была постоянной, даже если учесть, что не было принято иметь с кем-то отношения дольше десяти лет.
Каждый раз, когда Ольми возвращался, ей каким-то образом удавалось освобождаться от обязательств. Они никогда не оказывали давления друг на друга. То, что существовало между ними, характеризовалось смягченным, но очень важным для них ощущением комфорта и высокой степенью взаимного интереса. Каждый испытывал истинное наслаждение от рассказов другого о работе и думал о том, куда забросят их будущие дела. В конце концов, оба они были воплощенными и имели хорошую работу; это положение давало им значительные привилегии. Из девяноста миллионов граждан Аксиса, воплощенных или находящихся в Памяти Города, лишь для пятнадцати миллионов имелась работа, и лишь три из них работали больше одной десятой своей жизни.
– Кажется, ты уже радуешься задаче, – заметил Ольми.
– Такова моя извращенная натура. Это самое странное дело из всех, с какими приходилось сталкиваться… Несомненно, это очень важно.
– Возможно, это потрясающе важно, – сказал он притворно замогильным голосом.
– Больше не изображаем?
– Нет, давай подумаем и спокойно все обсудим.
– Прекрасно. – Ты хочешь, чтобы я была ее адвокатом. Как ты думаешь, насколько она нуждается в защите?
– Можешь себе представить, – ответил Ольми. – она чиста и невинна. Она нуждается в социальной и психологической поддержке. Когда прояснится ее статус – что, как я думаю, неизбежно, чего бы там ни хотели президент и премьер-министр, – это будет сенсация.
– Ты так спокойно к этому относишься. – Рам Кикура приказала принести вино, и три управляемых статическим полем жидких сферы вплыли в освещенное пространство вокруг них. Она протянула Ольми соломинку, и они сделали по глотку. – Ты видел Землю?
Он кивнул.
– Я спустился в скважину вместе с франтом на второй день пребывания на Пушинке. Не думаю, что изображения убедили бы меня так же, как то, что я видел своими глазами.
– Старомодный Ольми, – улыбнулась Рам Кикура. – Боюсь, я поступила бы так же. И ты видел Гибель?
– Да, – сказал он, глядя в темноту, и потер двумя пальцами черный пушок, разделявший три пряди его волос. – Сначала, правда, изображение – в скважине шел бой, и я не мог туда попасть. Но когда сражение кончилось, я вылетел на корабле наружу и все увидел.
Рам Кикура коснулась его руки.
– Как ты себя чувствуешь?
– Тебе когда-нибудь хотелось плакать?
Она заботливо посмотрела на Ольми, пытаясь определить, насколько серьезно он говорит.
– Нет, – сказала она.
– А мне хотелось. И с тех пор хотелось много раз – при одной мысли об этом. На обратном пути я пытался избавиться от нее с помощью нескольких сеансов тальзита. Но тальзит не может излечить всего. Я ощущаю наши истоки… Истерзанный, грязный, мертвый и умирающий мир.
Он рассказал ей о горе Патриции. Рам Кикура с отвращением отвернулась.
– Мы не можем облегчить душу, как она, – вздохнул Ольми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73