Но напротив — этого больше никто не обсуждает. И наши шансы на создание поселений с каждым годом все меньше и меньше. Ассигнования постоянно урезаются. Становиться все труднее и труднее убедить Конгресс, что космические полеты на что-то пригодны. Практически невозможно убедить Конгресс в том, что фундаментальные исследования в конце концов приносят прибыль. Конгрессмены переизбираются каждые два года, сенаторы — каждые шесть лет. Вот примерно тот срок, в пределах которого они готовы заглянуть в будущее. Предположим, мы попытались бы объяснить им те фундаментальные исследования, которые мы проводим? Да мы просто не сможем. Все засекречено.
И наконец, Сеппи. Возможно, это лишь говорит мое собственное невежество. Даже если и так, мне с ним и жить. Я считаю, что к настоящему времени у нас должен иметься хоть какой-то, хотя бы слабый, ключик к МЕЖЗВЕЗДНОМУ двигателю. У нас должна быть хотя бы модель — не имеет значения, сколь неуклюжая. Пусть столь же неуклюжая, как ракетка, запускаемая Четвертого Июля в сравнении с двигателем Каплинга. Чтобы хоть был виден принцип. Но у нас и этого нет. Я думаю, мы просто отказались от звезд. Никто из тех, с кем я говорил, не считает, что мы их вообще когда-нибудь достигнем.
Корси встал и легким шагом подошел к окну. Остановился, став спиной к сенатору, словно пытаясь рассмотреть пустынную улицу сквозь плотные, не пропускающие света, шторы.
Для привыкших к пламени глаз Вэгонера он представлялся не более, чем тенью. Неожиданно сенатор подумал, возможно уже в двадцатый раз за последние полгода, что Корси, наверное, даже рад выбраться из всей этой каши, несмотря на приклеенный ему теперь ярлык неблагонадежного. И затем, наверное, тоже в двадцатый раз, Вэгонеру вспомнились бесконечные проверочные слушания. Океаны фальшивых свидетельств и слухов. Свидетелей без лиц и имен. Шумиха в прессе, когда обнаружилось, что еще в колледже, Корси жил в одной комнате с человеком, в прошлом являвшимся членом МСРЛ [Молодежная Социалистическая Рабочая Лига]. Обвинение в сенатском комитете одним из наемных конгрессменов Мак-Хайнери. Снова слушания, бесконечные огневой вал поношений и ненависти. Письма, начинавшиеся «Дорогой доктор Корсетс, Вы — задница» и подписанные «Настоящий Американец». Уйти от всего именно таким образом оказалось еще хуже, чем просто переносить все это, невзирая, насколько стоически большинство твоих друзей-ученых впоследствии сохраняли с тобой дружеские отношения.
— Должно быть не я первый говорю тебе подобные слова, — обернувшись, произнес физик. — Блисс, я тоже не думаю, что мы когда-нибудь достигнем звезд. И я не так уж и консерватор, как большинство ученых. Мы просто живем не достаточно долго, чтобы стать расой, путешествующей меж звезд. Смертный человек, ограниченный скоростями ниже скорости света так же не приспособлен к межзвездным путешествиям, как мотылек — к пересечению Атлантики. Конечно, мне жаль, но я действительно верю в это.
Вэгонер кивнул и отложил эту речь в сторону. Вообще он ожидал услышать даже меньше, чем сообщил ему Корси.
— Но, — произнес Корси, забирая свой бокал со стола, — но нет ничего невозможно в том, чтобы усовершенствовать МЕЖПЛАНЕТНЫЕ перелеты. Я согласен с тобой, что и они приходят сейчас в упадок. Я подозревал что дела обстоят именно так. И твое появление здесь сегодня вечером подтвердило мою догадку.
— Так почему же это происходит? — спросил Вэгонер.
— Потому что научный метод более не действует.
— ЧТО! Прости меня, Сеппи, но это все равно что услышать от епископа будто христианство стало не жизнеспособным. Что ты хочешь этим сказать?
Корси грустно улыбнулся.
— Может быть я чересчур драматизирую. Но все действительно так. В существующих условиях научный метод является тупиком. Он зависит от свободы доступа к информации. А мы намеренно покончили с ней. В моем бюро, когда оно еще являлось моим, мы редко знали, кто именно работал над данным проектом в какое-то определенное время. Мы редко знали, имеется ли еще кто-нибудь, дублирующий эту работу. И мы никогда не знали, не дублируется ли данная работа в каком-нибудь другом отделе. Все, в чем мы могли быть уверены, так только в том, что множество людей, работавших по сходной тематике, штамповали на своих результатах гриф «СЕКРЕТНО». Потому что такой путь считался наилегчайшим, способным не только предотвратить попадание работ в руки русских, но и держать вне всяких подозрений своих работников. На случай, если вдруг правительству придет в голову идея проверки. Как можно применить научный метод к проблеме, когда запрещено ознакомиться со всеми данными по ней?
А есть еще и когорта ученых, работающих сейчас только на правительство. Те несколько первоклассных ученых, работающих у нас, просто изведены режимом секретности. И постоянным подозрением, сконцентрированным на них именно потому, что они ЯВЛЯЮТСЯ доминирующими в своих областях. Отсюда, практически все что может просочиться от них, может иметь особую ценность. И поэтому у них уходят годы на решение того, что обычно представляло собой весьма простые проблемы. Что же касается остальных… Что ж, наш персонал в бюро Стандартов практически почти полностью состоял из ученых-третьеразрядников. Кое-кто из них действительно — весьма упорные и терпеливые люди. Но они недостаточно храбры и еще в меньшей степени обладали воображением. Практически все свое время они проводили, механически следуя рецептам «поваренной книги» — рутине научного метода. И все меньше, с каждым годом, могли выдать что-то ценное.
— Все то, что ты сказал, можно отнести и к проводящимся сейчас исследованиям по проблеме космических полетов. Даже без изменений в знаках препинания, — подтвердил Вэгонер. — Но Сеппи, если научный метод всегда являлся разумным подходом, значит он и сейчас должен быть таковым. Он должен действовать для всех, даже для третьеразрядных исследователей. Так почему же он неожиданно стал плохим сейчас, спустя века неоспоримого успеха?
— Временной разрыв, — угрюмо пробормотал Корси, — имеет первостепенное значение. Помни Блисс, что научный метод НЕ — закон природы. Его не существует в природе. Он есть только в наших головах. Вкратце — это образ мышления о разных вещах. Способ просеивания свидетельств. И ему — рано или поздно — предстояло устареть. Так же как еще раньше устарели сориты, парадигмы и силлогизмы. Научный метод отлично действует, когда имеются тысячи очевидных фактов, рассыпанных вокруг для обозрения, фактов столь же очевидных и соизмеримых, как например, скорость падения камня. Или каков порядок расположения цветов в радуге. Но чем неуловимее становятся обнаруживаемые факты, тем больше они отступают в области невидимого, неощутимого, невзвешиваемого, субмикроскопического. Они становятся абстракциями. И соответственно, дороже и длительнее становится исследование их научным методом.
И когда достигается уровень, при котором ОДНО только исследование требует выделения миллионов долларов на ОДИН ЭКСПЕРИМЕНТ, такие эксперименты могут оплачиваться только правительством. А правительство наилучшим образом может воспользоваться лишь третьеразрядными исследователями. Которые не способны отойти от инструкций в поваренной книге с помощью внутреннего озарения, необходимого для создания фундаментальных открытий. И как результат — то, что ты видишь: стерильность, застой, загнивание.
— Так что же остается? — воскликнул Вэгонер. — Что мы теперь будем делать? Я достаточно хорошо тебя знаю и подозреваю, что ты вовсе не собираешься отказываться от надежды.
— Нет, — ответил Корси, — я не сдался, но я совершенно не в состоянии изменить ситуацию, которую ты мне изложил. И кроме того — теперь я нахожусь вовне. Что, наверное, и хорошо для меня. Он задумался на секунду и затем неожиданно спросил: — Нет никакой надежды на то, что правительство полностью снимет завесу секретности?
— Никакой, — ответил Вэгонер. — Боюсь, что хотя бы частично. Во всяком случае, не теперь.
Корси сел и подался вперед, опустив локти на узловатые колени и уставившись в угасающие угли. — Тогда у меня есть два небольших совета, Блисс. На самом деле, они — две стороны одной медали. Прежде всего, начни с отбрасывания этого многомиллионодолларового, типа Манхэттенского проекта, подхода. Мы не столь уж жизненно нуждаемся в новейшем, более точном измерении электронного резонанса еще на одну десятую, сколь в новых путях, новых категориях знаний. Колоссальные исследовательские проекты — покойники. Сейчас необходима чистая работа мозгами.
— Со стороны МОЕГО персонала?
— Да с чьей угодно. Теперь другая половина моих рекомендаций. Оказавшись на твоем месте, я пошел бы к шарлатанам.
Вэгонер подождал. Все это Корси выложил для эффекта. Он любил драму в малых дозах. Через мгновение он все объяснит.
— Конечно же я не имею ввиду настоящих шарлатанов, — продолжил Корси. — Но тебе самому придется провести черту. Тебе нужны работающие где-то на грани, ученые в общем-то неплохой репутации. Просто их идеи не находят поддержки среди коллег. Что-то вроде атома Крехора, или теории старика Эренхафта о магнитных течениях, или космогонии Милна. И самому же придется искать плодотворную идею. Высматривай отбросы и после этого определяй, заслуживает ли идея того, чтобы ее ПОЛНОСТЬЮ отбросить. И — не принимай на веру первое попавшееся мнение «эксперта».
— Другими словами — просеивание отбросов.
— А что, можешь предложить другое? — спросил Корси. — Естественно, это — возможность ничтожна. Но теперь ты не можешь обратиться к действительно что-то значащим ученым. Слишком поздно. Теперь тебе придется использовать игроков, чудаков, неудачников.
— И с чего начать?
— О, — воскликнул Корси, — а как насчет гравитации? Я не знаю какой-либо иной темы, привлекающей столь большое количество самых идиотских предположений. И все же приемлемые теории гравитации не имеют для нас никакого практической пользы. Их нельзя заставить работать, скажем, чтобы запустить космических корабль. Мы не можем манипулировать тяготением, как полем. У нас даже нет общепризнанной системы уравнений для него. И мы не сможем найти эту систему, вбухивая целые состояния и годы в подобный проект. Закон уменьшающихся результатов полностью загубил такой подход.
Вэгонер встал.
— Немного же ты мне оставил, — мрачно промолвил он.
— Немного, — согласился Корси. — Только то, с чего ты начал. И все же больше, чем осталось у большинства из нас, Блисс.
Вэгонер слегка улыбнулся ему и они пожали друг другу руки. Когда Вэгонер уходил, он заметил, как силуэт Корси обрисовался на фоне пламени, спиной к двери, с опущенными плечами. И пока он смотрел на него, невдалеке послышался выстрел, и эхо его отразилось от стен посольства, находившегося через улицу напротив. Не совсем привычный звук для Вашингтона. Но и не столь уж необычный. Наверняка один из тысяч анонимных снайперов города стрелял либо в контрагента, либо в полисмена, либо в тень.
Корси никак не прореагировал. И сенатор тихо затворил за собой дверь.
За ним следили всю дорогу до его собственных апартаментов, но в этот раз он едва ли обратил на это внимание. Он думал о бессмертном человека, который летел от звезды к звезде быстрее света.
1. НЬЮ-ЙОРК
В новейших средствах массовой информации… популяризация науки заведена в тупик ритуалами массовых развлечений. Одним таким обычным стандартом является драматизация науки через биографию героя-ученого. При развязке его обнаруживают в заброшенной лаборатории, орущего «Эврика» и рассматривающего мутную экспериментальную колбу при свете тусклой электрической лампочки.
Жерар Пайл
Оказалось, что этот парад знаменитостей, людей, пользующихся известностью, и просто «больших денег», прошедших через приемную «Дж. Пфицнер и Сыновья» наблюдать весьма приятно. В течении тех полутора часов, пока полковник Пейдж Рассел щелкал каблуками, он узнал следующих святых «масс медиа»: Сенатора Блисса Вэгонера (демократа от штата Аляска), председателя Объединенной Комиссии Конгресса по Космическим Полетам. Доктора Джузеппе Корси, президента Американской Ассоциации по Развитию Науки и в прошлом — Директора Всемирной Организации Здравоохранения. И Фрэнсиса Ксавьера Мак-Хайнери, наследного руководителя ФБР.
Кроме этого, он узрел еще и определенное количество и других знаменитостей меньшего калибра, но чей род занятий для фирму, производящей биологическую продукцию, в равной степени являлся неподходящим объектом для игр в угадайку. Он беспокойно поерзал.
В данный момент, девушка, сидевшая за столом, разговаривала с семизвездным генералом [воинское звание в армии США, соответствующее генералу армии]. Это звание считается пожалуй, наивысшим, которого может достичь человек на военной службе. Генерал оказался настолько поглощен беседой, что совершенно не заметил приветствия Пейджа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
И наконец, Сеппи. Возможно, это лишь говорит мое собственное невежество. Даже если и так, мне с ним и жить. Я считаю, что к настоящему времени у нас должен иметься хоть какой-то, хотя бы слабый, ключик к МЕЖЗВЕЗДНОМУ двигателю. У нас должна быть хотя бы модель — не имеет значения, сколь неуклюжая. Пусть столь же неуклюжая, как ракетка, запускаемая Четвертого Июля в сравнении с двигателем Каплинга. Чтобы хоть был виден принцип. Но у нас и этого нет. Я думаю, мы просто отказались от звезд. Никто из тех, с кем я говорил, не считает, что мы их вообще когда-нибудь достигнем.
Корси встал и легким шагом подошел к окну. Остановился, став спиной к сенатору, словно пытаясь рассмотреть пустынную улицу сквозь плотные, не пропускающие света, шторы.
Для привыкших к пламени глаз Вэгонера он представлялся не более, чем тенью. Неожиданно сенатор подумал, возможно уже в двадцатый раз за последние полгода, что Корси, наверное, даже рад выбраться из всей этой каши, несмотря на приклеенный ему теперь ярлык неблагонадежного. И затем, наверное, тоже в двадцатый раз, Вэгонеру вспомнились бесконечные проверочные слушания. Океаны фальшивых свидетельств и слухов. Свидетелей без лиц и имен. Шумиха в прессе, когда обнаружилось, что еще в колледже, Корси жил в одной комнате с человеком, в прошлом являвшимся членом МСРЛ [Молодежная Социалистическая Рабочая Лига]. Обвинение в сенатском комитете одним из наемных конгрессменов Мак-Хайнери. Снова слушания, бесконечные огневой вал поношений и ненависти. Письма, начинавшиеся «Дорогой доктор Корсетс, Вы — задница» и подписанные «Настоящий Американец». Уйти от всего именно таким образом оказалось еще хуже, чем просто переносить все это, невзирая, насколько стоически большинство твоих друзей-ученых впоследствии сохраняли с тобой дружеские отношения.
— Должно быть не я первый говорю тебе подобные слова, — обернувшись, произнес физик. — Блисс, я тоже не думаю, что мы когда-нибудь достигнем звезд. И я не так уж и консерватор, как большинство ученых. Мы просто живем не достаточно долго, чтобы стать расой, путешествующей меж звезд. Смертный человек, ограниченный скоростями ниже скорости света так же не приспособлен к межзвездным путешествиям, как мотылек — к пересечению Атлантики. Конечно, мне жаль, но я действительно верю в это.
Вэгонер кивнул и отложил эту речь в сторону. Вообще он ожидал услышать даже меньше, чем сообщил ему Корси.
— Но, — произнес Корси, забирая свой бокал со стола, — но нет ничего невозможно в том, чтобы усовершенствовать МЕЖПЛАНЕТНЫЕ перелеты. Я согласен с тобой, что и они приходят сейчас в упадок. Я подозревал что дела обстоят именно так. И твое появление здесь сегодня вечером подтвердило мою догадку.
— Так почему же это происходит? — спросил Вэгонер.
— Потому что научный метод более не действует.
— ЧТО! Прости меня, Сеппи, но это все равно что услышать от епископа будто христианство стало не жизнеспособным. Что ты хочешь этим сказать?
Корси грустно улыбнулся.
— Может быть я чересчур драматизирую. Но все действительно так. В существующих условиях научный метод является тупиком. Он зависит от свободы доступа к информации. А мы намеренно покончили с ней. В моем бюро, когда оно еще являлось моим, мы редко знали, кто именно работал над данным проектом в какое-то определенное время. Мы редко знали, имеется ли еще кто-нибудь, дублирующий эту работу. И мы никогда не знали, не дублируется ли данная работа в каком-нибудь другом отделе. Все, в чем мы могли быть уверены, так только в том, что множество людей, работавших по сходной тематике, штамповали на своих результатах гриф «СЕКРЕТНО». Потому что такой путь считался наилегчайшим, способным не только предотвратить попадание работ в руки русских, но и держать вне всяких подозрений своих работников. На случай, если вдруг правительству придет в голову идея проверки. Как можно применить научный метод к проблеме, когда запрещено ознакомиться со всеми данными по ней?
А есть еще и когорта ученых, работающих сейчас только на правительство. Те несколько первоклассных ученых, работающих у нас, просто изведены режимом секретности. И постоянным подозрением, сконцентрированным на них именно потому, что они ЯВЛЯЮТСЯ доминирующими в своих областях. Отсюда, практически все что может просочиться от них, может иметь особую ценность. И поэтому у них уходят годы на решение того, что обычно представляло собой весьма простые проблемы. Что же касается остальных… Что ж, наш персонал в бюро Стандартов практически почти полностью состоял из ученых-третьеразрядников. Кое-кто из них действительно — весьма упорные и терпеливые люди. Но они недостаточно храбры и еще в меньшей степени обладали воображением. Практически все свое время они проводили, механически следуя рецептам «поваренной книги» — рутине научного метода. И все меньше, с каждым годом, могли выдать что-то ценное.
— Все то, что ты сказал, можно отнести и к проводящимся сейчас исследованиям по проблеме космических полетов. Даже без изменений в знаках препинания, — подтвердил Вэгонер. — Но Сеппи, если научный метод всегда являлся разумным подходом, значит он и сейчас должен быть таковым. Он должен действовать для всех, даже для третьеразрядных исследователей. Так почему же он неожиданно стал плохим сейчас, спустя века неоспоримого успеха?
— Временной разрыв, — угрюмо пробормотал Корси, — имеет первостепенное значение. Помни Блисс, что научный метод НЕ — закон природы. Его не существует в природе. Он есть только в наших головах. Вкратце — это образ мышления о разных вещах. Способ просеивания свидетельств. И ему — рано или поздно — предстояло устареть. Так же как еще раньше устарели сориты, парадигмы и силлогизмы. Научный метод отлично действует, когда имеются тысячи очевидных фактов, рассыпанных вокруг для обозрения, фактов столь же очевидных и соизмеримых, как например, скорость падения камня. Или каков порядок расположения цветов в радуге. Но чем неуловимее становятся обнаруживаемые факты, тем больше они отступают в области невидимого, неощутимого, невзвешиваемого, субмикроскопического. Они становятся абстракциями. И соответственно, дороже и длительнее становится исследование их научным методом.
И когда достигается уровень, при котором ОДНО только исследование требует выделения миллионов долларов на ОДИН ЭКСПЕРИМЕНТ, такие эксперименты могут оплачиваться только правительством. А правительство наилучшим образом может воспользоваться лишь третьеразрядными исследователями. Которые не способны отойти от инструкций в поваренной книге с помощью внутреннего озарения, необходимого для создания фундаментальных открытий. И как результат — то, что ты видишь: стерильность, застой, загнивание.
— Так что же остается? — воскликнул Вэгонер. — Что мы теперь будем делать? Я достаточно хорошо тебя знаю и подозреваю, что ты вовсе не собираешься отказываться от надежды.
— Нет, — ответил Корси, — я не сдался, но я совершенно не в состоянии изменить ситуацию, которую ты мне изложил. И кроме того — теперь я нахожусь вовне. Что, наверное, и хорошо для меня. Он задумался на секунду и затем неожиданно спросил: — Нет никакой надежды на то, что правительство полностью снимет завесу секретности?
— Никакой, — ответил Вэгонер. — Боюсь, что хотя бы частично. Во всяком случае, не теперь.
Корси сел и подался вперед, опустив локти на узловатые колени и уставившись в угасающие угли. — Тогда у меня есть два небольших совета, Блисс. На самом деле, они — две стороны одной медали. Прежде всего, начни с отбрасывания этого многомиллионодолларового, типа Манхэттенского проекта, подхода. Мы не столь уж жизненно нуждаемся в новейшем, более точном измерении электронного резонанса еще на одну десятую, сколь в новых путях, новых категориях знаний. Колоссальные исследовательские проекты — покойники. Сейчас необходима чистая работа мозгами.
— Со стороны МОЕГО персонала?
— Да с чьей угодно. Теперь другая половина моих рекомендаций. Оказавшись на твоем месте, я пошел бы к шарлатанам.
Вэгонер подождал. Все это Корси выложил для эффекта. Он любил драму в малых дозах. Через мгновение он все объяснит.
— Конечно же я не имею ввиду настоящих шарлатанов, — продолжил Корси. — Но тебе самому придется провести черту. Тебе нужны работающие где-то на грани, ученые в общем-то неплохой репутации. Просто их идеи не находят поддержки среди коллег. Что-то вроде атома Крехора, или теории старика Эренхафта о магнитных течениях, или космогонии Милна. И самому же придется искать плодотворную идею. Высматривай отбросы и после этого определяй, заслуживает ли идея того, чтобы ее ПОЛНОСТЬЮ отбросить. И — не принимай на веру первое попавшееся мнение «эксперта».
— Другими словами — просеивание отбросов.
— А что, можешь предложить другое? — спросил Корси. — Естественно, это — возможность ничтожна. Но теперь ты не можешь обратиться к действительно что-то значащим ученым. Слишком поздно. Теперь тебе придется использовать игроков, чудаков, неудачников.
— И с чего начать?
— О, — воскликнул Корси, — а как насчет гравитации? Я не знаю какой-либо иной темы, привлекающей столь большое количество самых идиотских предположений. И все же приемлемые теории гравитации не имеют для нас никакого практической пользы. Их нельзя заставить работать, скажем, чтобы запустить космических корабль. Мы не можем манипулировать тяготением, как полем. У нас даже нет общепризнанной системы уравнений для него. И мы не сможем найти эту систему, вбухивая целые состояния и годы в подобный проект. Закон уменьшающихся результатов полностью загубил такой подход.
Вэгонер встал.
— Немного же ты мне оставил, — мрачно промолвил он.
— Немного, — согласился Корси. — Только то, с чего ты начал. И все же больше, чем осталось у большинства из нас, Блисс.
Вэгонер слегка улыбнулся ему и они пожали друг другу руки. Когда Вэгонер уходил, он заметил, как силуэт Корси обрисовался на фоне пламени, спиной к двери, с опущенными плечами. И пока он смотрел на него, невдалеке послышался выстрел, и эхо его отразилось от стен посольства, находившегося через улицу напротив. Не совсем привычный звук для Вашингтона. Но и не столь уж необычный. Наверняка один из тысяч анонимных снайперов города стрелял либо в контрагента, либо в полисмена, либо в тень.
Корси никак не прореагировал. И сенатор тихо затворил за собой дверь.
За ним следили всю дорогу до его собственных апартаментов, но в этот раз он едва ли обратил на это внимание. Он думал о бессмертном человека, который летел от звезды к звезде быстрее света.
1. НЬЮ-ЙОРК
В новейших средствах массовой информации… популяризация науки заведена в тупик ритуалами массовых развлечений. Одним таким обычным стандартом является драматизация науки через биографию героя-ученого. При развязке его обнаруживают в заброшенной лаборатории, орущего «Эврика» и рассматривающего мутную экспериментальную колбу при свете тусклой электрической лампочки.
Жерар Пайл
Оказалось, что этот парад знаменитостей, людей, пользующихся известностью, и просто «больших денег», прошедших через приемную «Дж. Пфицнер и Сыновья» наблюдать весьма приятно. В течении тех полутора часов, пока полковник Пейдж Рассел щелкал каблуками, он узнал следующих святых «масс медиа»: Сенатора Блисса Вэгонера (демократа от штата Аляска), председателя Объединенной Комиссии Конгресса по Космическим Полетам. Доктора Джузеппе Корси, президента Американской Ассоциации по Развитию Науки и в прошлом — Директора Всемирной Организации Здравоохранения. И Фрэнсиса Ксавьера Мак-Хайнери, наследного руководителя ФБР.
Кроме этого, он узрел еще и определенное количество и других знаменитостей меньшего калибра, но чей род занятий для фирму, производящей биологическую продукцию, в равной степени являлся неподходящим объектом для игр в угадайку. Он беспокойно поерзал.
В данный момент, девушка, сидевшая за столом, разговаривала с семизвездным генералом [воинское звание в армии США, соответствующее генералу армии]. Это звание считается пожалуй, наивысшим, которого может достичь человек на военной службе. Генерал оказался настолько поглощен беседой, что совершенно не заметил приветствия Пейджа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24