С а в в и ч. Что за крик, а драки нет? Нехорошо, профессор, нехорошо. Джентльмены, подобные вам, так с женщиной не обращаются.
Е л е н а П е т р о в н а. Ты не смеешь на меня кричать!
С т о р и ц ы н. Вон!
С а в в и ч. Потише, потише, любезнейший! Вон я не пойду и вообще не позволю, чтобы в моем присутствии оскорбляли женщину. Если вы желаете объясниться с женой, это дело ваше, семейное, вам никто не мешает, но только для этого надо иметь вежливые формы, а не кричать, как извозчику! Вы – профессор, вам надо уважать свое достоинство.
В раскрытую дверь входит Модест Петровичи, схватившись за голову, садится в кресло.
С т о р и ц ы н. О, какая наглость, какая наглость! Что же мне делать – ударить вас? Ударить?
С а в в и ч (выдвигая плечо) . Ну, это еще кто кого, любезнейший… Хотя вы и знаменитый профессор, а оскорблять себя я никому не позволю. Но если хотите… (делает шаг вперед) троньте, троньте, вот моя физиономия, не угодно ли?.. Но только что от вас останется, желал бы я знать?
Е л е н а П е т р о в н а. Не надо, Бога ради, Гавриил Гавриилыч! Не трогайте его! Он не знает, что он говорит, он не будет…
С а в в и ч. Да ведь мы шутим. Ведь мы шутим, профессор?
С т о р и ц ы н (вдруг совершенно спокойно). И вы думаете, что я вас боюсь?
С а в в и ч. Не знаю-с. Но человек, который левой рукой выжимает два пуда, должен внушать некоторое почтение, это я знаю-с. Мамыкин, пойди-ка сюда.
Е л е н а П е т р о в н а. Не надо Мамыкина, ну, для меня, ну, я прошу, ну, я умоляю, наконец! Ведь это мой позор, я умру от стыда…
С а в в и ч. Нет, отчего же не надо? Пусть посмотрит, как профессора обращаются с женщинами, пусть поучится гуманизму. Это ему и для записной книжки пригодится. Мамыкин! Посмотри.
М а м ы к и н (входит, потупившись) . Ну, чего я там не видал, я лучше уйду.
С а в в и ч. Нет, ты будешь смотреть, раз я тебе говорю! Вот тебе – смотри: знаменитый профессор, талант, цветы и поклонение – тебе подносили когда-нибудь такие букеты, Мамыкин? (Берет со стола букет, тычет им в нос Мамыкину, потом бросает в угол.) А с женой обращается, как с кухаркой! Может быть, профессор, вы бы и ударили ее, как меня собирались? Она женщина беззащитная. Попробуйте.
Модест Петрович, шатаясь, ходит по кабинету, закрывает лицо и глаза руками, бормочет.
М о д е с т П е т р о в и ч. Боже мой, Боже мой, Боже мой!
Е л е н а П е т р о в н а. Сядь, Модест! Не надо, Гавриил Гавриилыч, он болен, он не оскорблял меня. Я сама… Я сама…
М о д е с т П е т р о в и ч. Боже мой, Боже мой, Боже мой!
С т о р и ц ы н. Елена, я прошу тебя с этими господами уйти.
С а в в и ч. Вот это другой разговор. Видишь, Мамыкин, какой тихонький стал наш профессор. Сейчас он еще «Леночка» скажет… А что, если действительно – и настоятельно – попросить его об этом: скажет он или нет, как ты думаешь? Хочешь пари на зелененькую, что скажет? Профессор, вам не угодно будет вашей супруге сказать: «Леночка», как вы уже изволили сказать: «Лена»? (Становится в позу.) Впрочем, не стоит…
М о д е с т П е т р о в и ч. Боже мой, Боже мой, Боже мой!
С т о р и ц ы н. Елена, я еще раз прошу тебя уйти с этими господами, иначе я сам должен буду уйти. И пошли ко мне Сергея.
Е л е н а П е т р о в н а. Господи, это еще что, я с ума схожу. Ты его убьешь, я боюсь.
С а в в и ч. И хорошо сделает, между прочим. (Кричит в открытую дверь.) Сергей! Сережка! к отцу! Ну, теперь разговор другой, и я прошу вас очистить поле сражения, Елена Петровна. На вежливость я и сам вежлив и не менее всякого лорда уважаю права чужого жилища. Слышишь, Мамыкин? – честью просят. Насмотрелся, дурашка? – Жалко мне твою невинность портить, но что, брат, поделаешь, смотри, учись. Эх, люди, людишки!
Входит Сергей и останавливается в стороне, смотря на происходящее угрюмо и равнодушно
С е р г е й. Что надо, зачем еще звали?
С а в в и ч. А вот с отцом поговоришь, тогда узнаешь, что надо. Каторжник! Идемте, Елена Петровна. А когда, профессор, успокоитесь и придете в норму, я весь к вашим услугам: дуэль так дуэль, если вам захочется этой глупости, а самое лучшее: побеседовать толком и спокойно, как принято у порядочных людей. Адье. Вам что надо, Модест Петрович, что вы трясетесь около меня?
М о д е с т П е т р о в и ч (потрясая сжатыми кулаками) . Вы, Гавриил Гавриилыч – негодяй, недостойный человек! Боже мой, Боже мой, что мне ему еще сказать? Негодяй!
С а в в и ч. Что-с? Послушайте-ка, Елена Петровна.
М о д е с т П е т р о в и ч. Елена, сестра! Как старший брат твой, знавший тебя невинной девочкой…
С т о р и ц ы н. Оставь, Модест. Иди.
М о д е с т П е т р о в и ч. Хорошо, Валентин Николаевич! Но он же негодяй, Валентин Николаевич! Что мне еще ему сказать… он смеется.
С а в в и ч (с глубоким презрением) . Вот дурак. И правда, что не сеют, не жнут, а сами родятся. (Свирепо.) Прочь с дороги, мелюзга, задавлю! Ишь ты, старая каналья, мало сам арестантских щей хлебал, так и других в такую же историю втравить хочешь? Прочь!
Легким толчком выпихивает в дверь Модеста Петровича, бессвязно и настойчиво повторяющего: Боже мой, Боже мой!
Е л е н а П е т р о в н а. Я здесь останусь, Гавриил Гавриилыч, я не пойду.
С а в в и ч. Нет, пойдете. Завтра еще успеете наобъясняться, на вас ведь тоже лица нет. Поуспокойтесь, поуспокойтесь, граждане, а потом и делами займетесь. Профессор, до свидания – и вот вам мой бескорыстнейший совет: – не жалейте хулигана. Адье.
Выходит. Сторицын и Сергей одни; он в той же позе у двери; в сумраке его лицо кажется то неопределенно-мрачным, то так же неопределенно и странно улыбающимся. Сторицын крупными шагами ходит по кабинету.
С т о р и ц ы н. Садись.
С е р г е й (садясь) . Что надо, папа?
Сторицын молча и нетерпеливо машет рукой и продолжает ходить. При свете лицо Сергея угрюмо, но равнодушно, почти скучно. Сторицын круто поворачивается и садится на свое место у стола.
С т о р и ц ы н. Я несколько раз замечал, Сергей, что от тебя пахнет водкой. Ты пьешь? От тебя и сегодня пахнет водкой.
С е р г е й. Позволь, папа. Сегодня воскресенье, у меня были товарищи, и просто, как хозяин… я не понимаю, что здесь такого, чтобы устраивать истории. И вообще, ты можешь быть совершенно спокоен, папа, я никогда не позволю себе напиваться, у меня есть характер. Вообще, я веду себя прилично. Я возьму папиросу.
Протягивает руку к коробке с папиросами, но Сторицын, вспыхнув, с силой бьет его по руке. Сергей встает.
Что это такое! Ты с ума сошел!
С т о р и ц ы н. Не сметь!.. вор! Закрой дверь на ключ и ключ дай сюда.
С е р г е й. Но это же глупо! Ты же не собираешься… Бог знает, что тут у вас!… И мне все равно, наконец!
С т о р и ц ы н. Садись.
С е р г е й садится на то же место и глядит в потолок. Сторицын сам закрывает дверь и ключ прячет в карман.
Ты давно воруешь мои книги, Сергей?
С е р г е й (вставая) . Это он тебе донес?..
С т о р и ц ы н. Сядь. (Утомленно.) Ты понимаешь, что такое книга, Сергей? Я часто говорил тебе о книге, учил любить и уважать ее. Еще маленького, показывая картинки, я учил тебя осторожно повертывать страницы, мыть руки, чтобы не пачкать. Ты видел, как я сам люблю книгу, как я дорожу ею, как я радуюсь каждой новой книге в моей библиотеке… Пусть ты сам не любишь и не понимаешь, но ты же видел мое отношение… и ты в самом дорогом грабил меня, Сергей. Я понял бы тебя, воруй ты деньги, но книги! Продать чью-то душу, чтобы выручить двугривенный, тридцать серебреников… Это поступок Иуды, Сергей.
С е р г е й. Я не Иуда.
С т о р и ц ы н. Да, ты не Иуда, ты моя плоть и кровь, мой родной сын… Но где же я во всем этом? Постой, постой, я как будто первый раз вижу твое лицо… сиди, сиди, не конфузься. Значит, это плоское, придавленное, сжатое в висках – твой лоб, лоб моего сына? Странно! И откуда у тебя эта низкая, звериная челюсть… вероятно, ты можешь перегрызть очень толстые кости, да?
С е р г е й. Мне все равно.
С т о р и ц ы н. И откуда эти молодые, но уже тусклые и угрюмые – какие угрюмые глаза! И, вместе с тем, этот проборчик на лбу… интересный проборчик. И эти странные, дешевые духи… да, да, молодость. Ты очень угрюмый человек, Сергей, я никогда не слыхал твоего смеха.
С е р г е й. Мне не с чего радоваться. Иуды не радуются.
С т о р и ц ы н. Да, да. Странно! Поговорим просто, Сергей: я очень устал кричать и волноваться, забудь, как и я, что я твой отец… Ну, расскажи мне, расскажи про себя… На что ты тратишь деньги?
С е р г е й. Я не Иуда. Я не виноват, что у меня нет способностей. Не всем же быть профессорами, как ты. Но если же у меня нет способностей, тогда что?
С т о р и ц ы н. Так, так. Как же ты думаешь жить?
С е р г е й. А я почем знаю?
С т о р и ц ы н. Но ведь жить надо?
С е р г е й. Так и буду. Ты, папа, ошибаешься, что я легкомысленный человек, пьяница.
С т о р и ц ы н. Возьми папиросу.
С е р г е й. Спасибо. Я человек положительный, у меня волосы становятся дыбом, как я подумаю про будущее. Женюсь же и я когда-нибудь, я человек положительный, пойдут дети, а как я их буду кормить? У других родители помогают или протекция, а у меня что? Тебе легко говорить, папа, а вот умрешь если, все мы по миру пойдем, как нищие…
С т о р и ц ы н. Моя жизнь застрахована, если я не ошибаюсь.
С е р г е й (усмехаясь) . Десять-то тысяч? Не смейся, папа.
С т о р и ц ы н. Да, это маловато.
С е р г е й (усмехаясь) . Одному Саввичу не хватит! А нас двое, я да Володька. Володьку тоже пожалеть надо. Вот ты и пойми! Живем мы богато, люди завидуют, а я полгода маму прошу балалайку купить да не допрошусь. Копить мне не с чего, я жалованья не получаю.
С т о р и ц ы н. А копить надо?
С е р г е й. Копить каждому человеку надо. В жизни нужен характер, папа, без характера под забором умрешь. Наш Саввич подлец, я его насквозь вижу, он боится, что к нему ночью воры заберутся и зарежут его, а смотри, какой у него характер! Я еще папиросу возьму, можно?
С т о р и ц ы н. Пожалуйста. Значит, и книги ты продавал…
С е р г е й (закуривая) . Ну, уж если на откровенность пошло, так я эти книги ненавижу! Тебе приятно на них смотреть, а я их видеть не могу, в дом войти противно. Ах, книжечки, ах, деточки… читай, Сережка-дурак! А если я не хочу читать, не хочу быть умным, да. Не хочу! Ты умный, а я дурак, и пусть такой и буду, и это мое право, и никто не смеет меня переделывать, раз я не хочу. Вот и все! Иуда…
С т о р и ц ы н. Тише, Сергей. Это твой принцип?
С е р г е й. Да, принцип. И что такое дурак? Для других дурак, а для себя достаточно умен и умнее быть не желаю. Вот и все. Иуда… Чем я виноват, что у меня папаша профессор, а меня скоро со света сживут. И в гимназии, и эта скотина Саввич: Мамыкин, пойди сюда, посмотри, какой у профессора сын дурак. Ну и дурак, не хочу быть умным… Вот и все. У меня тоже характер есть.
С т о р и ц ы н. А честным хочешь быть?
С е р г е й. Захочу – буду, а не захочу, так не буду. Лоб низкий, проборчик… Эх, папа!
С т о р и ц ы н. Странно, странно ….
Тревожно ходит по комнате.
Ты ужасный, ты невероятный человек, Сергей! Ты одним движением вот этого лба опустил меня в такую глубину, в такой преисподний мрак… Я удивляюсь, что ты еще не ударил меня.
С е р г е й. Это Саввич говорит, что я каторжник. Охота тебе повторять.
С т о р и ц ы н. Это надо сделать. Ты человек запасливый, у тебя наверно есть водка, – принеси, Сергей.
С е р г е й. Пить будешь? Тебе вредно. И зачем это, папа? Ничего ведь не переделаешь, а только болен будешь. Лег бы лучше, ей-Богу.
С т о р и ц ы н. Да что я с тобой – стесняться буду? Теперь?.. Живо, слышишь?..
С е р г е й. Слышу, мне все равно. Дверь заперта.
С т о р и ц ы н. Возьми.
Сергей выходит. Сторицын быстро шагает по комнате, бросая отрывисто и громко:
А! Профессор Сторицын! Красота и нетленное! Мученик и страдалец! Чистота и незапятнанность, да? А низкий лоб не хочешь? А проборчик не хочешь? А духи не хочешь?
Е л е н а П е т р о в н а (с порога) . Клянусь Богом, Валентин, если ты будешь пить, я в окно брошусь, я за Саввичем пошлю! Ты не имеешь права так издеваться над нами!
С т о р и ц ы н. Уйди!
Е л е н а П е т р о в н а (падая на колени) . Я на коленях прошу. Модест, брат!
М о д е с т П е т р о в и ч (плача) . Можно мне войти, Валентин?
С т о р и ц ы н. Нет, нет. Уходите.
Е л е н а П е т р о в н а (вставая покорно, дрожа) . Хорошо. Но только помни, Валентин, что я… я твоих детей хоронила.
С е р г е й. Ну иди, иди, мама!… Теперь уже нечего. Дядя Модест, возьми же ее. Ну?
Сергей затворяет дверь и ключ кладет на стол.
Вот коньяк, только много не пей. Закусывать, наверно, не будешь, а то я достану.
С т о р и ц ы н. Нет. Почему одна рюмка? Ты будешь пить со мною.
С е р г е й (угрюмо) . Нет.
С т о р и ц ы н. Не станешь?
С е р г е й. Нет.
С т о р и ц ы н (пытаясь засмеяться) . Что ж, пожалуй, ты и прав. Что это, рюмка? Нет, брат, оставь. Вот это будет (выплескивая из стакана остатки чая) моя, как это говорится, посудина. Видишь, немного ума никогда не мешает.
С е р г е й. Так скоро напьешься с непривычки.
С т о р и ц ы н. За твой принцип! Я не шучу. (Пьет и кашляет.) Так. Я не шучу! Вообрази, что мне мой ум тоже стал… вдруг отвратителен, и я не хочу его. Почему этому не быть? За дураков и профессора Сторицына! Наливай!
С е р г е й (наливая) . Мне все равно.
С т о р и ц ы н (пьет) .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10