Лоб тидама оросился испариной; сейчас за жизнь свою и жизнь всей команды «Тофала» он не дал бы и дырки от атлийского чейни.
– Грхаб! Грхаб!
Эти звуки показались О’Каймору ревом разгневанного Паннар-Са.
Не сразу он сообразил, что светлорожденный окликает своего сеннамита; а когда догадался о том, они уже стояли у рулевого рычага, оттолкнув изнемогших кейтабцев. Стояли, сбросив накидки, огромные, как две скалы, удерживая стержень в мускулистых руках; спины их согнулись и закаменели, ноги вросли в палубу, а свисавшие с поясов канаты щелкали и отзывались гулом под ударами ветра, точно рой рассерженных пчел. Затем вождь поднял голову и вопросительно уставился на Челери; губы его шевельнулись, и тидам понял, что он спрашивает, куда править. Осторожный! – промелькнуло в голове; соображает – повернешь рычаг не туда, опрокинешь корабль. Но хоть вождь впервые взялся за руль и не понимал сигналов навигаторского жезла, сил у него хватало. Хватало на троих или на пятерых, а если добавить сеннамита, могучего, как морской змей, то и на целый десяток.
О’Каймор бросился к ним и привычной рукой надавил на рычаг, чувствуя, что мощь его и впрямь удесятерилась: светлорожденный, догадливый парень, повел кормило вправо, чуть приподнял его, и рулевые лопасти захватили воду. Корабль выпрямился; правый балансир с грохотом рухнул вниз, нос встал поперек волны, и судно, полвздоха висевшее над темной морской пропастью, скатилось с гребня, пропустив под днищем гигантский вал. Он умчался к югу вместе с Паннар-Са, и Морской Старец ярился и ревел, щелкал ненасытным клювом и взбивал пену сотней рук – гневался, что добыча ускользнула. Волны тем временем стали поменьше, двое «предвестников» на носу ухитрились натянуть запасной тино, и О’Каймор, распорядившись, чтобы Челери подавал команду голосом, а не жезлом, взялся за свою трубу.
Где-то к западу, почти у самого горизонта, он разглядел синий парус «Сирима» и золотой – «Арсолана». Пожалуй, и «Одиссар» устоял, – мелькнула мысль; недаром назван в честь Очага Хитроумного Ахау. А вот «Кейтаб»… Кейтабу – и землям, и кораблю – божественного покровителя не досталось. Ну, все в руках Шестерых! – решил О’Каймор, опуская трубу. И да пребудет с «Кейтабом» их милость!
Прошла половина кольца времени, и он заметил, что ураган стихает; шнурок на подъятом жезле Челери начал провисать, а костяные шарики скользили вдоль него уже без прежней резвости. Волны тоже сделались поменьше, вставая теперь холмами, а не горами; оттенок их изменился, и краски Сеннама постепенно вытесняли мрачные цвета Коатля. Шторм уходил на юг, и вскоре потянуло ветром с запада, от далеких берегов Эйпонны, и хоть был тот ветер соленым и резким, тидаму чудились в нем знакомые запахи РоКавары и аромат цветущих магнолий, обступивших Хайан. Он шумно втянул носом воздух и скосил глаза на светлого господина: тот по-прежнему оставался у кормила и вид имел задумчивый и как бы отрешенный, словно прислушивался к чему-то внутри себя. «Боги, – с надеждой подумал О’Каймор, – боги опять говорят с ним и – клянусь странствиями Сеннама! – подскажут, где искать корабли».
Выждав немного, он велел раскрыть люк, вызвать на палубу рулевых и «чаек» Торо и самого одноглазого помощника; вскоре к треугольному парусу добавился большой квадратный чу, мощно взял ветер и потащил корабль на восток. Измученные рулевые Челери отправились отдыхать, уговорив кувшины с пивом, одиссарцы поднялись на палубу, встали к блокам у балансиров и втащили их наверх, уложив в гнезда вдоль бортов. «Тофал» покачнулся и прибавил ход.
Два одиссарских воина вынесли госпожу. Была она бледна и бескровна, измучена морской болезнью, но держалась с обычным своим горделивым величием; петь, правда, не стала, хотя близилось время вечерней молитвы. Увидев ее, вождь будто бы очнулся от своих снов, сунул руль людям Торо и спрыгнул на балкон – принять от воинов драгоценную ношу. Переправил ее бережно в хоган, поднял одну за другой девушек-прислужниц, выглядевших еще бледнее госпожи, и кликнул жреца. Вскоре О’Каймор уловил слабый запах травяного настоя, который пили арсоланцы вместо вина, и ухмыльнулся: две бури миновало – на море и в человеческих сердцах. А светлорожденный, божественный талисман, вновь подтвердил свою удачливость; скоро рулевые Челери разболтают, как он спас «Тофал», и, будучи истыми кейтабцами, нагромоздят гору вымыслов повыше корабельных мачт.
Тут О’Каймор услышал крик сигнальщика и, проследив за его рукой, разглядел в море паруса, синий и золотистый, отчего настроение тидама поднялось, как от чаши сладкого вина. Он велел трубить в раковину, а когда корабли подошли ближе, осведомился, все ли благополучно на борту и нет ли каких потерь, убытков и разрушений. Убытков, кроме сорванных парусов да сломанной реи на «Арсолане», не имелось, и О’Каймор, хоть и грызла его тревога за «Кейтаб» и «Одиссар», повеселел еще больше. Некоторое время он предавался размышлениям о вожде, его пророческом даре и сильной руке, и о тех сказках, что выдумают на сей счет кейтабцы, а потом решил, что сказки вещь полезная и придумывать их не возбраняется никому.
Решивши так, он хлопнул сигнальщика по спине и сказал:
– Передавай, черепашье яйцо! Передавай, и поживее! Я, О’Каймор, тидам владыки Ро’Кавары, господин надела Чью-Та, узрел: когда поднялась большая волна, пришел с ней Морской Старец, огромный и грозный; пришел и раскрыл над «Тофалом» свой клюв, и был тот клюв в четыре сотни локтей шириной, и ужаснулись все, кто видел его, и бросили снасти и руль, и приготовились к гибели…
Сигнальщик нерешительно поднял ударные палочки над тугой кожей барабана.
– Прости, мой тидам, но все ли верно в твоих речах? Волна в самом деле была большой и такой ужасной, что я чуть не обмочился со страха… Но вот Паннар-Са я что-то не приметил. И еще: если бы Морской Старец настиг нас, мы бы не в море плыли, а гуляли уже по раскаленным углям, пробираясь в Чак Мооль. Я думаю…
– Закрой пасть, дерьмо попугая! – рявкнул О’Каймор. – Во-первых, думать тебе не положено, а во-вторых, не забывай, что я тидам, человек благородный, а значит, все вижу втрое лучше, чем песий сын вроде тебя. Раз сказано, был Паннар-Са, значит, был!
– На все воля Шестерых, – пробормотал мореход.
– Да пребудет с тобой их милость, – ответил О’Каймор, награждая сигнальщика увесистым тумаком.
Раздался рокот. Этот большой и громкий барабан использовали для передачи сложных сообщений, где каждый звук человеческой речи обозначался некой последовательностью ударов, долгих или кратких, так что барабанная дробь с точностью передавала сказанное. В погожий день барабан был слышен на десять полетов стрелы, но потом четкость терялась и звуки сливались в неразличимый грохот. Протяжный вой горна, огромной раковины, можно было разобрать и на большем расстоянии, но применялся он лишь для подачи условных сигналов – штормового предупреждения, приказа приблизиться, отдалиться, начать погоню или высадку на берег. То, что желал сказать О’Каймор, горном не передашь; тут было важно каждое слово.
Грохот оборвался, и тут же по очереди откликнулись корабли: сначала – «Сирим», затем – «Арсолан». На обоих драммарах Морского Старца не видели, но в словах тидама не усомнились. На то он и тидам, чтоб видеть все лучше всех!
Губы О’Каймора растянулись в довольной усмешке; затем он раскурил табачную скрутку и повелел:
– Передавай дальше, недоумок! Значит, так: ужаснулись все на «Тофале» и ослабли от страха, и выпустили руль, и бросили канаты, и повис корабль над бездной, подобно чайке с перебитым крылом. Да, ужаснулись все – все, кроме вождя нашего, светлого вождя Дженнака! Мудрого господина, с которым говорят боги, спасителя, предсказавшего бурю! Неуязвимого, бесстрашного! – Тут О’Каймор пихнул сигнальшика в бок и приказал: – Насчет светлого вождя повтори два раза. А дальше так: шагнул господин к рулю и возложил на кормило свои могучие руки, и рассмеялся в лицо Морскому Старцу, и погрозил ему кулаком, и направил таран прямо ему в брюхо. И устрашился Паннар-Са, свернул кольцом когтистые лапы защелкал злобно клювом, и унесло его волной, будто пустой бурдюк, из коего вылили вино. Так все было! Иные молвят: то домыслы и пустые сказки. Но я, тидам О’Каймор, видел и подтверждаю: светлый господин Дженнак, наш вождь, сразился с самим Паннар-Са и изгнал его! И видел я иное, видел дивное: когда взялся вождь за кормило, легла рядом с его рукой другая рука, огромная, как лопасть весла, и поднялась за спиной светлорожденного тень ростом в мачту, и была та тень синей и голубой. Не иначе, Сеннам пришел ему на помощь! Сеннам направил его и дал силу! Сеннам помог сокрушить Паннар-Са! Сеннам явил нам милость! И пусть о том знают все. Я, О’Каймор, сказал!
Несколько вздохов над морем царило ошеломленное молчание; лишь ветер свистел в снастях да шипела вода, разрезаемая острым форштевнем «Тофала». Люди на его палубе замерли, будто еще прислушивались к скороговорке барабана; одиссарские воины почтительно опустились на пятки, кейтабцы чесали в лохматых затылках и переглядывались. Затем откликнулся «Арсолан»: там желали знать, был ли Сеннам ростом с переднюю мачту кела или с заднюю чу.
– Передай: ростом с чу, – велел О’Каймор и добавил: – Могли и сами догадаться: Сеннам – великий бог, а чу на целых восемь локтей длиннее кела.
Он довольно усмехнулся и сунул в зубы сигнальщику недокуренную скрутку. Хоть тот и был дерьмом попугая, недоумком и песьим сыном, однако все передал в точности и заслуживал награды.
* * *
Когда наверху ударила звонкая барабанная дробь, Дженнак почувствовал, как напряглось тело Чоллы. Кажется, она понимала кейтабский морской код, известный во всем бассейне Ринкаса и применяемый столь же часто, как и язык кейтаб – наречие, на коем общались купцы и мореходы разных племен. Сидри тоже слушал с вниманием и полной серьезностью, и лишь Шо Чан и Сия Чан, еще не пришедшие в себя и не столь образованные, как их госпожа, таращились в недоумении. Жрец поспешил успокоить девушек, пересказав им послание О’Каймора.
Дженнак, осторожно поддерживая Чоллу за плечи, поднес к ее губам чашу с горячим отваром. Но она не стала пить, замотала головой:
– Хватит! Это уже третья. Хватит! – Потом, не пытаясь высвободиться из объятий Дженнака, она подняла к нему бледное лицо. – Это правда, мой вождь? Скажи, это правда?
– Что – правда? – Дженнак опустил чашу на стол среди созвездий и ветров и помог девушке сесть.
– Правда ли, что явился кейтабский демон и чуть не пожрал нас всех? Правда ли, что ты встал к кормилу и спас корабль? И правда ли, что тебе помог Сеннам?
Зрачки Чоллы расширились и сияли, как два изумруда чистой воды в оправе из черных ресниц «И снова Хомда прав: женщины любят победителей», – подумал Дженнак и оглянулся. Чоч-Сидри сидел на пятках у стола, покачивая головой и будто подтверждая – мол, все так и случилось; Шо Чан и Сия Чан смотрели на одиссарского наследника с благоговением, округлив глаза.
– О’Каймор больше заботится о моей сетанне, чем я сам, – пробормотал Дженнак. – А правда в том, что сорвало парус, и кейтабцы не сумели удержать драммар поперек волны, и я взялся за руль вместе с Грхабом. Волна же накатилась такая, что гребень ее поднялся до облаков, и ни один из нас не смог бы разглядеть, кого она принесла, Морского Старца с клювом в четыре сотни локтей или дохлого змея.
– А Сеннам? – выдохнула Чолла. – Явился ли Сеннам? И легла ли его рука рядом с твоей?
Дженнак пожал плечами:
– Рядом с моей рукой была рука Грхаба, столь же надежная, как длань божества. Грхаб – сеннамит, и высокого роста… Не показался ли он О’Каймору Сеннамом? Со страха всякий мог ошибиться, а после выдумать такое…
– Тидам не ошибся и ничего не выдумал, – вдруг произнес Чоч-Сидри строгим голосом. – Он узрел истину, мой господин, скрытую даже от твоих глаз. Я думаю, что есть у него дар провидца.
– А я думаю, что он хитрая обезьяна! – возразил Дженнак.
– И обезьяна может лицезреть богов, если они того пожелают, – произнес Сидри. – Вот ты говоришь, что за твоей спиной был Грхаб… Аразве Сеннам не мог вселиться на несколько вздохов в Грхаба, чтобы помочь тебе? Твой наставник так огромен и силен… Вполне подходящее вместилище для божественного духа!
Он прав, мелькнула мысль у Дженнака. Если б Сеннам пожелал обрести человеческую плоть, то непременно вселился бы в учителя – хотя бы потому, что в исполинском теле Грхаба бог мог расположиться со всеми удобствами. Пожалуй, осталось бы место и для остальных божеств, – например, для Одисса, Хитроумного Ахау! Теперь Дженнак уже не испытывал прежней уверенности, что слова О’Каймора – выдумка от начала и до конца; быть может, Сеннам в самом деле стоял за его спиной и держался за кормило?
– Ладно, – произнес он, поднимаясь, – я не стану спорить. Мой наставник достойнейший из людей, а бог может снизойти к каждому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
– Грхаб! Грхаб!
Эти звуки показались О’Каймору ревом разгневанного Паннар-Са.
Не сразу он сообразил, что светлорожденный окликает своего сеннамита; а когда догадался о том, они уже стояли у рулевого рычага, оттолкнув изнемогших кейтабцев. Стояли, сбросив накидки, огромные, как две скалы, удерживая стержень в мускулистых руках; спины их согнулись и закаменели, ноги вросли в палубу, а свисавшие с поясов канаты щелкали и отзывались гулом под ударами ветра, точно рой рассерженных пчел. Затем вождь поднял голову и вопросительно уставился на Челери; губы его шевельнулись, и тидам понял, что он спрашивает, куда править. Осторожный! – промелькнуло в голове; соображает – повернешь рычаг не туда, опрокинешь корабль. Но хоть вождь впервые взялся за руль и не понимал сигналов навигаторского жезла, сил у него хватало. Хватало на троих или на пятерых, а если добавить сеннамита, могучего, как морской змей, то и на целый десяток.
О’Каймор бросился к ним и привычной рукой надавил на рычаг, чувствуя, что мощь его и впрямь удесятерилась: светлорожденный, догадливый парень, повел кормило вправо, чуть приподнял его, и рулевые лопасти захватили воду. Корабль выпрямился; правый балансир с грохотом рухнул вниз, нос встал поперек волны, и судно, полвздоха висевшее над темной морской пропастью, скатилось с гребня, пропустив под днищем гигантский вал. Он умчался к югу вместе с Паннар-Са, и Морской Старец ярился и ревел, щелкал ненасытным клювом и взбивал пену сотней рук – гневался, что добыча ускользнула. Волны тем временем стали поменьше, двое «предвестников» на носу ухитрились натянуть запасной тино, и О’Каймор, распорядившись, чтобы Челери подавал команду голосом, а не жезлом, взялся за свою трубу.
Где-то к западу, почти у самого горизонта, он разглядел синий парус «Сирима» и золотой – «Арсолана». Пожалуй, и «Одиссар» устоял, – мелькнула мысль; недаром назван в честь Очага Хитроумного Ахау. А вот «Кейтаб»… Кейтабу – и землям, и кораблю – божественного покровителя не досталось. Ну, все в руках Шестерых! – решил О’Каймор, опуская трубу. И да пребудет с «Кейтабом» их милость!
Прошла половина кольца времени, и он заметил, что ураган стихает; шнурок на подъятом жезле Челери начал провисать, а костяные шарики скользили вдоль него уже без прежней резвости. Волны тоже сделались поменьше, вставая теперь холмами, а не горами; оттенок их изменился, и краски Сеннама постепенно вытесняли мрачные цвета Коатля. Шторм уходил на юг, и вскоре потянуло ветром с запада, от далеких берегов Эйпонны, и хоть был тот ветер соленым и резким, тидаму чудились в нем знакомые запахи РоКавары и аромат цветущих магнолий, обступивших Хайан. Он шумно втянул носом воздух и скосил глаза на светлого господина: тот по-прежнему оставался у кормила и вид имел задумчивый и как бы отрешенный, словно прислушивался к чему-то внутри себя. «Боги, – с надеждой подумал О’Каймор, – боги опять говорят с ним и – клянусь странствиями Сеннама! – подскажут, где искать корабли».
Выждав немного, он велел раскрыть люк, вызвать на палубу рулевых и «чаек» Торо и самого одноглазого помощника; вскоре к треугольному парусу добавился большой квадратный чу, мощно взял ветер и потащил корабль на восток. Измученные рулевые Челери отправились отдыхать, уговорив кувшины с пивом, одиссарцы поднялись на палубу, встали к блокам у балансиров и втащили их наверх, уложив в гнезда вдоль бортов. «Тофал» покачнулся и прибавил ход.
Два одиссарских воина вынесли госпожу. Была она бледна и бескровна, измучена морской болезнью, но держалась с обычным своим горделивым величием; петь, правда, не стала, хотя близилось время вечерней молитвы. Увидев ее, вождь будто бы очнулся от своих снов, сунул руль людям Торо и спрыгнул на балкон – принять от воинов драгоценную ношу. Переправил ее бережно в хоган, поднял одну за другой девушек-прислужниц, выглядевших еще бледнее госпожи, и кликнул жреца. Вскоре О’Каймор уловил слабый запах травяного настоя, который пили арсоланцы вместо вина, и ухмыльнулся: две бури миновало – на море и в человеческих сердцах. А светлорожденный, божественный талисман, вновь подтвердил свою удачливость; скоро рулевые Челери разболтают, как он спас «Тофал», и, будучи истыми кейтабцами, нагромоздят гору вымыслов повыше корабельных мачт.
Тут О’Каймор услышал крик сигнальщика и, проследив за его рукой, разглядел в море паруса, синий и золотистый, отчего настроение тидама поднялось, как от чаши сладкого вина. Он велел трубить в раковину, а когда корабли подошли ближе, осведомился, все ли благополучно на борту и нет ли каких потерь, убытков и разрушений. Убытков, кроме сорванных парусов да сломанной реи на «Арсолане», не имелось, и О’Каймор, хоть и грызла его тревога за «Кейтаб» и «Одиссар», повеселел еще больше. Некоторое время он предавался размышлениям о вожде, его пророческом даре и сильной руке, и о тех сказках, что выдумают на сей счет кейтабцы, а потом решил, что сказки вещь полезная и придумывать их не возбраняется никому.
Решивши так, он хлопнул сигнальщика по спине и сказал:
– Передавай, черепашье яйцо! Передавай, и поживее! Я, О’Каймор, тидам владыки Ро’Кавары, господин надела Чью-Та, узрел: когда поднялась большая волна, пришел с ней Морской Старец, огромный и грозный; пришел и раскрыл над «Тофалом» свой клюв, и был тот клюв в четыре сотни локтей шириной, и ужаснулись все, кто видел его, и бросили снасти и руль, и приготовились к гибели…
Сигнальщик нерешительно поднял ударные палочки над тугой кожей барабана.
– Прости, мой тидам, но все ли верно в твоих речах? Волна в самом деле была большой и такой ужасной, что я чуть не обмочился со страха… Но вот Паннар-Са я что-то не приметил. И еще: если бы Морской Старец настиг нас, мы бы не в море плыли, а гуляли уже по раскаленным углям, пробираясь в Чак Мооль. Я думаю…
– Закрой пасть, дерьмо попугая! – рявкнул О’Каймор. – Во-первых, думать тебе не положено, а во-вторых, не забывай, что я тидам, человек благородный, а значит, все вижу втрое лучше, чем песий сын вроде тебя. Раз сказано, был Паннар-Са, значит, был!
– На все воля Шестерых, – пробормотал мореход.
– Да пребудет с тобой их милость, – ответил О’Каймор, награждая сигнальщика увесистым тумаком.
Раздался рокот. Этот большой и громкий барабан использовали для передачи сложных сообщений, где каждый звук человеческой речи обозначался некой последовательностью ударов, долгих или кратких, так что барабанная дробь с точностью передавала сказанное. В погожий день барабан был слышен на десять полетов стрелы, но потом четкость терялась и звуки сливались в неразличимый грохот. Протяжный вой горна, огромной раковины, можно было разобрать и на большем расстоянии, но применялся он лишь для подачи условных сигналов – штормового предупреждения, приказа приблизиться, отдалиться, начать погоню или высадку на берег. То, что желал сказать О’Каймор, горном не передашь; тут было важно каждое слово.
Грохот оборвался, и тут же по очереди откликнулись корабли: сначала – «Сирим», затем – «Арсолан». На обоих драммарах Морского Старца не видели, но в словах тидама не усомнились. На то он и тидам, чтоб видеть все лучше всех!
Губы О’Каймора растянулись в довольной усмешке; затем он раскурил табачную скрутку и повелел:
– Передавай дальше, недоумок! Значит, так: ужаснулись все на «Тофале» и ослабли от страха, и выпустили руль, и бросили канаты, и повис корабль над бездной, подобно чайке с перебитым крылом. Да, ужаснулись все – все, кроме вождя нашего, светлого вождя Дженнака! Мудрого господина, с которым говорят боги, спасителя, предсказавшего бурю! Неуязвимого, бесстрашного! – Тут О’Каймор пихнул сигнальшика в бок и приказал: – Насчет светлого вождя повтори два раза. А дальше так: шагнул господин к рулю и возложил на кормило свои могучие руки, и рассмеялся в лицо Морскому Старцу, и погрозил ему кулаком, и направил таран прямо ему в брюхо. И устрашился Паннар-Са, свернул кольцом когтистые лапы защелкал злобно клювом, и унесло его волной, будто пустой бурдюк, из коего вылили вино. Так все было! Иные молвят: то домыслы и пустые сказки. Но я, тидам О’Каймор, видел и подтверждаю: светлый господин Дженнак, наш вождь, сразился с самим Паннар-Са и изгнал его! И видел я иное, видел дивное: когда взялся вождь за кормило, легла рядом с его рукой другая рука, огромная, как лопасть весла, и поднялась за спиной светлорожденного тень ростом в мачту, и была та тень синей и голубой. Не иначе, Сеннам пришел ему на помощь! Сеннам направил его и дал силу! Сеннам помог сокрушить Паннар-Са! Сеннам явил нам милость! И пусть о том знают все. Я, О’Каймор, сказал!
Несколько вздохов над морем царило ошеломленное молчание; лишь ветер свистел в снастях да шипела вода, разрезаемая острым форштевнем «Тофала». Люди на его палубе замерли, будто еще прислушивались к скороговорке барабана; одиссарские воины почтительно опустились на пятки, кейтабцы чесали в лохматых затылках и переглядывались. Затем откликнулся «Арсолан»: там желали знать, был ли Сеннам ростом с переднюю мачту кела или с заднюю чу.
– Передай: ростом с чу, – велел О’Каймор и добавил: – Могли и сами догадаться: Сеннам – великий бог, а чу на целых восемь локтей длиннее кела.
Он довольно усмехнулся и сунул в зубы сигнальщику недокуренную скрутку. Хоть тот и был дерьмом попугая, недоумком и песьим сыном, однако все передал в точности и заслуживал награды.
* * *
Когда наверху ударила звонкая барабанная дробь, Дженнак почувствовал, как напряглось тело Чоллы. Кажется, она понимала кейтабский морской код, известный во всем бассейне Ринкаса и применяемый столь же часто, как и язык кейтаб – наречие, на коем общались купцы и мореходы разных племен. Сидри тоже слушал с вниманием и полной серьезностью, и лишь Шо Чан и Сия Чан, еще не пришедшие в себя и не столь образованные, как их госпожа, таращились в недоумении. Жрец поспешил успокоить девушек, пересказав им послание О’Каймора.
Дженнак, осторожно поддерживая Чоллу за плечи, поднес к ее губам чашу с горячим отваром. Но она не стала пить, замотала головой:
– Хватит! Это уже третья. Хватит! – Потом, не пытаясь высвободиться из объятий Дженнака, она подняла к нему бледное лицо. – Это правда, мой вождь? Скажи, это правда?
– Что – правда? – Дженнак опустил чашу на стол среди созвездий и ветров и помог девушке сесть.
– Правда ли, что явился кейтабский демон и чуть не пожрал нас всех? Правда ли, что ты встал к кормилу и спас корабль? И правда ли, что тебе помог Сеннам?
Зрачки Чоллы расширились и сияли, как два изумруда чистой воды в оправе из черных ресниц «И снова Хомда прав: женщины любят победителей», – подумал Дженнак и оглянулся. Чоч-Сидри сидел на пятках у стола, покачивая головой и будто подтверждая – мол, все так и случилось; Шо Чан и Сия Чан смотрели на одиссарского наследника с благоговением, округлив глаза.
– О’Каймор больше заботится о моей сетанне, чем я сам, – пробормотал Дженнак. – А правда в том, что сорвало парус, и кейтабцы не сумели удержать драммар поперек волны, и я взялся за руль вместе с Грхабом. Волна же накатилась такая, что гребень ее поднялся до облаков, и ни один из нас не смог бы разглядеть, кого она принесла, Морского Старца с клювом в четыре сотни локтей или дохлого змея.
– А Сеннам? – выдохнула Чолла. – Явился ли Сеннам? И легла ли его рука рядом с твоей?
Дженнак пожал плечами:
– Рядом с моей рукой была рука Грхаба, столь же надежная, как длань божества. Грхаб – сеннамит, и высокого роста… Не показался ли он О’Каймору Сеннамом? Со страха всякий мог ошибиться, а после выдумать такое…
– Тидам не ошибся и ничего не выдумал, – вдруг произнес Чоч-Сидри строгим голосом. – Он узрел истину, мой господин, скрытую даже от твоих глаз. Я думаю, что есть у него дар провидца.
– А я думаю, что он хитрая обезьяна! – возразил Дженнак.
– И обезьяна может лицезреть богов, если они того пожелают, – произнес Сидри. – Вот ты говоришь, что за твоей спиной был Грхаб… Аразве Сеннам не мог вселиться на несколько вздохов в Грхаба, чтобы помочь тебе? Твой наставник так огромен и силен… Вполне подходящее вместилище для божественного духа!
Он прав, мелькнула мысль у Дженнака. Если б Сеннам пожелал обрести человеческую плоть, то непременно вселился бы в учителя – хотя бы потому, что в исполинском теле Грхаба бог мог расположиться со всеми удобствами. Пожалуй, осталось бы место и для остальных божеств, – например, для Одисса, Хитроумного Ахау! Теперь Дженнак уже не испытывал прежней уверенности, что слова О’Каймора – выдумка от начала и до конца; быть может, Сеннам в самом деле стоял за его спиной и держался за кормило?
– Ладно, – произнес он, поднимаясь, – я не стану спорить. Мой наставник достойнейший из людей, а бог может снизойти к каждому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72