Эскаргот прибавил скорости и вырвался вперед. Он запросто может обогнать телегу на пару миль, спустить на воду шлюпку и выйти на берег, чтобы подождать их на дороге – в плаще и в низко надвинутой на глаза шляпе, затеняющей лицо. Он возьмет с собой пару пистолетов капитана Перри и пальнет в воздух у них над головами, чтобы показать, какое опасное осиное гнездо они разворошили.
Эскаргот сочинял речь, пока спускал на воду шлюпку и залезал в нее, упиваясь мыслью о предстоящей встрече – в основном потому, что свидетельницей происходящего станет Лета. Если в телеге сидит слепая старуха, конечно, никакого особого восторга он не испытает. Но если там окажется Лета, он переживет звездный миг своей жизни. Ее глаза широко распахнутся. Вот он появится перед ними, словно разбойник с большой дороги, в своем плаще и с пистолетами, – понятное дело, разбойник-сорвиголова. Он внезапно выступит из зарослей и перекинет плащ через плечо, скрестив на груди пистолеты. «Стойте!» – грозно крикнет он, или не «стойте», а какое-нибудь другое слово – наверняка можно придумать что-нибудь получше. «Ни с места» или «стоп, машина». В конце концов, он капитан дальнего плавания. Но «стоп, машина» испортит впечатление. Эскаргот это понимал. Широко взмахивая веслами, он греб к берегу, надеясь, что дождь в скором времени прекратится и тогда сцена разыграется во всем своем великолепии. Если он появится перед ними, промокший до нитки, впечатление будет совсем не то.
Эскарготу пришлось немного спуститься вниз по течению в поисках отлогого участка берега, где он вытащил лодку из воды, а потом вскарабкался по грязному откосу и вышел на дорогу, прислушиваясь, не раздастся ли в отдалении грохот телеги. Буквально через минуту он послышался. У обочины стоял огромный корявый дуб, простиравший кривые ветви над дорогой. Эскаргот мог в считанные секунды забраться на него и с обезьяньей ловкостью спрыгнуть на телегу, с грохотом проезжающую внизу, и выхватить пистолеты, и расхохотаться с таким видом, словно он с самого начала играл со своими жертвами. Он довольно ухмыльнулся, вообразив такую картину. Но времени на то, чтобы свалиться на них с неба, уже не оставалось. Ствол дерева наверняка был скользким от дождя, и он запросто мог подвернуть лодыжку, а повозка уже показалась из-за поворота, влекомая забрызганной грязью лошадью, идущей вскачь.
Эскаргот выступил из-за дерева, выкрикнул проклятие, поднял пистолет и выстрелил в воздух, произведя ослепительную вспышку и оглушительный взрыв самородной серы, от которого у него на мгновение заложило уши. Лошадь взвилась на дыбы, метнулась в сторону и прижалась вплотную к скалистой стене, тянувшейся по другую сторону дороги. Телегу занесло, возница выпучил глаза и разинул рот от страха и удивления – отчасти при виде размахивающего пистолетом Эскаргота, отчасти при мысли, что сейчас повозка скатится по крутому, заросшему кустами берегу в реку. Это был не гном.
Это был до смерти напуганный мужчина с длинными бакенбардами и глиняной трубкой во рту. Когда телега резко остановилась, врезавшись одним колесом в ствол дуба, мужчина, лязгнув зубами, перекусил черенок трубки, и она упала ему на колени, словно камешек. Он лихорадочно схватил ее, пытаясь стряхнуть тлеющий табак со своих штанин, но при этом не спуская глаз с Эскаргота.
– У меня ничего нет! – выкрикнул он, трясясь всем телом и забыв про горящий табак на штанинах. Зубы у него стучали, словно стеклянные шарики в мешочке.
Эскаргот пришел в ужас. Он опустил пистолет. Человек перегрыз свою трубку, горестно сказал себе он, и все из-за какой-то ерунды.
– Послушайте… – начал он, но мужчина завопил дурным голосом и вскочил с места.
Удивившись, Эскаргот невольно поднял пистолет, желая знаком показать мужчине, что он может сесть. Но мужчина по непонятной причине припрыгивал и приплясывал на месте. Это горящий табак, догадался Эскаргот. Мужчина вовсе не спятил от страха, Внезапно Эскаргот увидел пистолет в своей руке и засунул его за пояс под куртку, а потом неловко проделал то же самое со вторым пистолетом. Наконец мужчина нашел тлеющий табак на своих штанинах и стряхнул его на землю, после чего сел, дрожа всем телом.
– Ты Лихой Джек, да? – спросил он, широко раскрыв глаза и наклонив голову к плечу.
Эскаргот вдруг почувствовал желание ответить утвердительно. Безусловно, в данный момент ему хотелось бы быть именно Лихим Джеком. Но подобное заявление привело бы к осложнениям, и потому он помотал головой.
– Я сожалею о случившемся, – слабым голосом проговорил он, жалко улыбаясь. – Я обознался.
Мужчина уставился на него и перестал трястись и стучать зубами.
– Так ты не Лихой Джек?
– Нет, я Эскаргот, капитан дальнего плавания. Я принял вас за гнома. То есть…
– За гнома? – перебил его мужчина. – Ты что, слепой, что ли? Да я на три фута выше любого гнома, какого встречал. Врезать бы тебе как следует. Посмотри на мою трубку! – Он вынул изо рта обломок перекушенного черенка примерно в дюйм длиной.
– Ужасно жаль, – согласился Эскаргот. Снова начался дождь, уже не такой сильный, но непрерывный и затяжной. – Вот… – Он порылся за пазухой и вынул одну из двух оставшихся монет. Он разорялся наполовину в буквальном смысле слова, отдавая монету мужчине, но этого требовали обстоятельства. К тому же Эскаргот чувствовал необходимость проучить себя: теперь он будет знать, как наряжаться разбойником, потрясать пистолетами и выскакивать из-за деревьев, пугая ни в чем не повинных людей. – Вот, возьмите, – сказал он, протягивая монету.
Мужчина взял и склонил голову к плечу, озадаченный еще сильнее прежнего.
– Ты даешь мне деньги?
– Это самое малое, что я могу сделать. Купите себе трубку и щепотку табака. И кружку эля, чтобы согреться. Простите мне мою дурацкую выходку. Это совсем не то, о чем вы подумали.
– Что это такое? – внезапно спросил мужчина, разглядывая монету. – Это не деньги. Шутить изволишь, да? Какого черта ты меня так напугал? – Он презрительно швырнул монету в заросли и подался вперед, явно собираясь спуститься с телеги. – Мне все это надоело, честное слово, – крикнул он, распаляясь гневом. Лошадь отступила на пару шагов назад, словно освобождая место для хозяина. Эскаргот попятился к дубу, с горечью думая о пропаже половины своего состояния.
Мужчина качнулся взад-вперед, перекатываясь с носка на пятку, поплевал на руки и потер ладони с видом человека, намеревающегося приступить к поистине важному делу – к делу, которое прямо касалось носа Эскаргота. Дождь теперь хлестал Эскарготу в лицо. Мутная серая пелена застилала лес. Мужчина вдруг качнулся на пятках и с силой выбросил вперед кулак, пролетевший, впрочем, в футе от цели; разъяренный неудачей, мужчина прыгнул к Эскарготу и нанес следующий удар в пустоту, потеряв при этом равновесие и едва не упав. Страшно сконфуженный, Эскаргот отступил на шаг.
– Я хочу сказать… – начал он, пытаясь взять мужчину за руку.
– Бандит! – выкрикнул мужчина; он устало замахнулся на Эскаргота и замер в такой позе, тяжело дыша. Эскаргот чувствовал себя просто ужасно: бедняга, пытается вернуть утраченное чувство собственного достоинства – и без всякого успеха.
– В этом нет необходимости, дружище. Честное слово. Это ошибка.
– Разумеется. Твоя ошибка. Да я тебе все ребра пересчитаю! – И с этими словами мужчина прыгнул вперед и ткнул Эскаргота кулаком в грудь, оттолкнув на пару шагов назад, а потом вновь принялся наступать на него с видом человека, твердо решившего реабилитироваться в собственных глазах. Он вдруг резко остановился, метнулся в кусты и вернулся с палкой. – Сейчас я тебе покажу! – проорал он, размахивая палкой и придавая своему лицу зловещее выражение. – Ограбить меня хотел! Разбил мою трубку! Теперь мы посмотрим, кто кому что разобьет!
Эскаргот резко повернулся, собираясь броситься к реке. Дело принимало дурной оборот. Мужчина определенно разозлился и не успокоится, пока не добьется своего. Палка просвистела мимо уха Эскаргота.
– Эй! – крикнул он, соскальзывая по крутому склону берега на три фута и хватаясь за куст. Он повернулся, уклонился от мощного бокового удара с дальней дистанции и выхватил из-за пояса пистолет. Казалось, мужчина не обратил на него ни малейшего внимания. Подобрав с земли палку, он медленно наступал на Эскаргота, шевеля губами – словно разговаривая сам с собой. Эскаргот взвел курок и выстрелил в воздух, сморгнув капли дождя с ресниц. Выстрел грохнул, словно пушечный залп, и из дула пистолета с шипением вырвался сноп искр; охваченный ужасом, мужчина выронил палку и бросился к дороге, по которой уносилась прочь его лошадь с пустой телегой, заливаясь неистовым ржанием и поднимая фонтаны воды и грязи; топот лошади и вопли ее хозяина слышались в тумане еще пару минут после того, как оба скрылись из вида.
Тяжело дыша, Эскаргот стоял на крутом склоне, спускающемся к реке. Кто знает, какую историю мужчина расскажет в окрестных деревнях. Эскарготу придется отказаться от плаща и шляпы, это точно. Он выбрался обратно на дорогу и засунул пистолет за пояс, внезапно обнаружив, что не в силах справиться с дрожью в руках. Дождевая вода стекала с полей шляпы непрерывным потоком, и насквозь промокший плащ свисал с плеч, словно Эскаргот добирался от субмарины к берегу вплавь полностью одетый.
В двадцати футах у обочины дороги стояли два дуба, еще более могучие, чем тот, за которым он прятался десять минут назад. В одном зияло огромное дупло. Эскаргот забрался в него, спасаясь от непогоды, и, скрючившись, уселся там, задумчиво глядя на косые струи дождя. Его собственная трубка, благодарение небу, осталась целой, и табак не промок. Через минуту он попыхивал трубкой, наблюдая за дождем сквозь пелену дыма.
Он действительно нагнал страху на мужчину, вот так неожиданно выступив из тумана. Эскаргот потер ладонью подбородок. Он не брился с того дня, как покинул Город-на-Побережье, и зарос весьма внушительной щетиной, придававшей ему вид человека, который запросто может бродить в одиночестве по пустынным лесным дорогам с парой дымящихся пистолетов. Страшно жаль, конечно, что это оказался не гном с Летой. Эскарготу пришло в голову, что в случае неудачи на поприще мореплавания он вполне может попробовать себя в роли разбойника с большой дороги, хотя, конечно, тогда ему придется грабить людей.
Вероятно, этому можно научиться. Или он может грабить только тех, кто заслуживает этого, – богатых помещиков, например, или политиков, или юристов. Но как он будет узнавать, кто есть кто? Допрашивать их сначала? Отпускать, если они честные труженики? Если подумать, его запросто может застрелить какой-нибудь плотник, писатель или фермер, прежде чем он с любезным поклоном отпустит свою жертву. Они же не будут знать, что он не собирался их грабить. Сначала Эскарготу нужно создать себе репутацию, – возможно, издать листовки с сообщением об отчаянном, но благородном разбойнике, с приложенным к ним портретом похожего на него мужчины с грубыми чертами недоброго лица, затененного полями шляпы. Но он, разумеется, не сумеет нарисовать ничего, кроме рожицы типа «точка, точка, запятая» или человечка с головой в форме пирога.
Эскаргот ухмыльнулся, глядя неподвижным взглядом сквозь пелену дождя в пустоту, чувствуя себя вполне уютно в своем убежище и не видя причины, почему бы не выкурить еще одну трубку. Сейчас гном запросто мог находиться как впереди, так и позади него. На самом деле вся эта погоня начинала казаться нелепой. С момента прибытия в Город-на-Побережье у Эскаргота еще не было минуты, чтобы подумать о себе. Он вдруг осознал, что страшно голоден. Разбойничий промысел отнимает у человека много сил. Лихой Джек наверняка задает немало работы хозяевам местных трактиров.
Эскаргот сфокусировал взгляд на склоне холма по другую сторону дороги. Он заметил там что-то – какое-то шевеление в кустах, какое-то пятно, которого там не должно было быть. Неужели недавний знакомый возвращается окружным путем, чтобы прикончить его? Эскаргот ждал, напряженно всматриваясь в густые заросли кустов и ручей, выбегавший из расселины в склоне холма. Похоже, вдоль ручья тянулась тропинка, исчезавшая в глубине леса, – тропинка, ничем не примечательная, если не считать того, что сейчас, когда Эскаргот смотрел на нее сквозь пелену дождя и трубочного дыма, она казалась овеянной своего рода колдовскими чарами. В изумрудного цвета листве, колеблемой легким ветром, изредка возникали разрывы, в которых на мгновение вспыхивало пятно ярко-красного света и тут же угасало.
Эскаргот курил вторую трубку. Что-то там манило его, притягивало. Некая тайна – нечто такое, что он положил разгадать много недель назад и что, в отличие от всех остальных событий, случившихся с ним, ничуть не навязывалось. Он просто случайно натолкнулся на это и имел полную свободу действий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Эскаргот сочинял речь, пока спускал на воду шлюпку и залезал в нее, упиваясь мыслью о предстоящей встрече – в основном потому, что свидетельницей происходящего станет Лета. Если в телеге сидит слепая старуха, конечно, никакого особого восторга он не испытает. Но если там окажется Лета, он переживет звездный миг своей жизни. Ее глаза широко распахнутся. Вот он появится перед ними, словно разбойник с большой дороги, в своем плаще и с пистолетами, – понятное дело, разбойник-сорвиголова. Он внезапно выступит из зарослей и перекинет плащ через плечо, скрестив на груди пистолеты. «Стойте!» – грозно крикнет он, или не «стойте», а какое-нибудь другое слово – наверняка можно придумать что-нибудь получше. «Ни с места» или «стоп, машина». В конце концов, он капитан дальнего плавания. Но «стоп, машина» испортит впечатление. Эскаргот это понимал. Широко взмахивая веслами, он греб к берегу, надеясь, что дождь в скором времени прекратится и тогда сцена разыграется во всем своем великолепии. Если он появится перед ними, промокший до нитки, впечатление будет совсем не то.
Эскарготу пришлось немного спуститься вниз по течению в поисках отлогого участка берега, где он вытащил лодку из воды, а потом вскарабкался по грязному откосу и вышел на дорогу, прислушиваясь, не раздастся ли в отдалении грохот телеги. Буквально через минуту он послышался. У обочины стоял огромный корявый дуб, простиравший кривые ветви над дорогой. Эскаргот мог в считанные секунды забраться на него и с обезьяньей ловкостью спрыгнуть на телегу, с грохотом проезжающую внизу, и выхватить пистолеты, и расхохотаться с таким видом, словно он с самого начала играл со своими жертвами. Он довольно ухмыльнулся, вообразив такую картину. Но времени на то, чтобы свалиться на них с неба, уже не оставалось. Ствол дерева наверняка был скользким от дождя, и он запросто мог подвернуть лодыжку, а повозка уже показалась из-за поворота, влекомая забрызганной грязью лошадью, идущей вскачь.
Эскаргот выступил из-за дерева, выкрикнул проклятие, поднял пистолет и выстрелил в воздух, произведя ослепительную вспышку и оглушительный взрыв самородной серы, от которого у него на мгновение заложило уши. Лошадь взвилась на дыбы, метнулась в сторону и прижалась вплотную к скалистой стене, тянувшейся по другую сторону дороги. Телегу занесло, возница выпучил глаза и разинул рот от страха и удивления – отчасти при виде размахивающего пистолетом Эскаргота, отчасти при мысли, что сейчас повозка скатится по крутому, заросшему кустами берегу в реку. Это был не гном.
Это был до смерти напуганный мужчина с длинными бакенбардами и глиняной трубкой во рту. Когда телега резко остановилась, врезавшись одним колесом в ствол дуба, мужчина, лязгнув зубами, перекусил черенок трубки, и она упала ему на колени, словно камешек. Он лихорадочно схватил ее, пытаясь стряхнуть тлеющий табак со своих штанин, но при этом не спуская глаз с Эскаргота.
– У меня ничего нет! – выкрикнул он, трясясь всем телом и забыв про горящий табак на штанинах. Зубы у него стучали, словно стеклянные шарики в мешочке.
Эскаргот пришел в ужас. Он опустил пистолет. Человек перегрыз свою трубку, горестно сказал себе он, и все из-за какой-то ерунды.
– Послушайте… – начал он, но мужчина завопил дурным голосом и вскочил с места.
Удивившись, Эскаргот невольно поднял пистолет, желая знаком показать мужчине, что он может сесть. Но мужчина по непонятной причине припрыгивал и приплясывал на месте. Это горящий табак, догадался Эскаргот. Мужчина вовсе не спятил от страха, Внезапно Эскаргот увидел пистолет в своей руке и засунул его за пояс под куртку, а потом неловко проделал то же самое со вторым пистолетом. Наконец мужчина нашел тлеющий табак на своих штанинах и стряхнул его на землю, после чего сел, дрожа всем телом.
– Ты Лихой Джек, да? – спросил он, широко раскрыв глаза и наклонив голову к плечу.
Эскаргот вдруг почувствовал желание ответить утвердительно. Безусловно, в данный момент ему хотелось бы быть именно Лихим Джеком. Но подобное заявление привело бы к осложнениям, и потому он помотал головой.
– Я сожалею о случившемся, – слабым голосом проговорил он, жалко улыбаясь. – Я обознался.
Мужчина уставился на него и перестал трястись и стучать зубами.
– Так ты не Лихой Джек?
– Нет, я Эскаргот, капитан дальнего плавания. Я принял вас за гнома. То есть…
– За гнома? – перебил его мужчина. – Ты что, слепой, что ли? Да я на три фута выше любого гнома, какого встречал. Врезать бы тебе как следует. Посмотри на мою трубку! – Он вынул изо рта обломок перекушенного черенка примерно в дюйм длиной.
– Ужасно жаль, – согласился Эскаргот. Снова начался дождь, уже не такой сильный, но непрерывный и затяжной. – Вот… – Он порылся за пазухой и вынул одну из двух оставшихся монет. Он разорялся наполовину в буквальном смысле слова, отдавая монету мужчине, но этого требовали обстоятельства. К тому же Эскаргот чувствовал необходимость проучить себя: теперь он будет знать, как наряжаться разбойником, потрясать пистолетами и выскакивать из-за деревьев, пугая ни в чем не повинных людей. – Вот, возьмите, – сказал он, протягивая монету.
Мужчина взял и склонил голову к плечу, озадаченный еще сильнее прежнего.
– Ты даешь мне деньги?
– Это самое малое, что я могу сделать. Купите себе трубку и щепотку табака. И кружку эля, чтобы согреться. Простите мне мою дурацкую выходку. Это совсем не то, о чем вы подумали.
– Что это такое? – внезапно спросил мужчина, разглядывая монету. – Это не деньги. Шутить изволишь, да? Какого черта ты меня так напугал? – Он презрительно швырнул монету в заросли и подался вперед, явно собираясь спуститься с телеги. – Мне все это надоело, честное слово, – крикнул он, распаляясь гневом. Лошадь отступила на пару шагов назад, словно освобождая место для хозяина. Эскаргот попятился к дубу, с горечью думая о пропаже половины своего состояния.
Мужчина качнулся взад-вперед, перекатываясь с носка на пятку, поплевал на руки и потер ладони с видом человека, намеревающегося приступить к поистине важному делу – к делу, которое прямо касалось носа Эскаргота. Дождь теперь хлестал Эскарготу в лицо. Мутная серая пелена застилала лес. Мужчина вдруг качнулся на пятках и с силой выбросил вперед кулак, пролетевший, впрочем, в футе от цели; разъяренный неудачей, мужчина прыгнул к Эскарготу и нанес следующий удар в пустоту, потеряв при этом равновесие и едва не упав. Страшно сконфуженный, Эскаргот отступил на шаг.
– Я хочу сказать… – начал он, пытаясь взять мужчину за руку.
– Бандит! – выкрикнул мужчина; он устало замахнулся на Эскаргота и замер в такой позе, тяжело дыша. Эскаргот чувствовал себя просто ужасно: бедняга, пытается вернуть утраченное чувство собственного достоинства – и без всякого успеха.
– В этом нет необходимости, дружище. Честное слово. Это ошибка.
– Разумеется. Твоя ошибка. Да я тебе все ребра пересчитаю! – И с этими словами мужчина прыгнул вперед и ткнул Эскаргота кулаком в грудь, оттолкнув на пару шагов назад, а потом вновь принялся наступать на него с видом человека, твердо решившего реабилитироваться в собственных глазах. Он вдруг резко остановился, метнулся в кусты и вернулся с палкой. – Сейчас я тебе покажу! – проорал он, размахивая палкой и придавая своему лицу зловещее выражение. – Ограбить меня хотел! Разбил мою трубку! Теперь мы посмотрим, кто кому что разобьет!
Эскаргот резко повернулся, собираясь броситься к реке. Дело принимало дурной оборот. Мужчина определенно разозлился и не успокоится, пока не добьется своего. Палка просвистела мимо уха Эскаргота.
– Эй! – крикнул он, соскальзывая по крутому склону берега на три фута и хватаясь за куст. Он повернулся, уклонился от мощного бокового удара с дальней дистанции и выхватил из-за пояса пистолет. Казалось, мужчина не обратил на него ни малейшего внимания. Подобрав с земли палку, он медленно наступал на Эскаргота, шевеля губами – словно разговаривая сам с собой. Эскаргот взвел курок и выстрелил в воздух, сморгнув капли дождя с ресниц. Выстрел грохнул, словно пушечный залп, и из дула пистолета с шипением вырвался сноп искр; охваченный ужасом, мужчина выронил палку и бросился к дороге, по которой уносилась прочь его лошадь с пустой телегой, заливаясь неистовым ржанием и поднимая фонтаны воды и грязи; топот лошади и вопли ее хозяина слышались в тумане еще пару минут после того, как оба скрылись из вида.
Тяжело дыша, Эскаргот стоял на крутом склоне, спускающемся к реке. Кто знает, какую историю мужчина расскажет в окрестных деревнях. Эскарготу придется отказаться от плаща и шляпы, это точно. Он выбрался обратно на дорогу и засунул пистолет за пояс, внезапно обнаружив, что не в силах справиться с дрожью в руках. Дождевая вода стекала с полей шляпы непрерывным потоком, и насквозь промокший плащ свисал с плеч, словно Эскаргот добирался от субмарины к берегу вплавь полностью одетый.
В двадцати футах у обочины дороги стояли два дуба, еще более могучие, чем тот, за которым он прятался десять минут назад. В одном зияло огромное дупло. Эскаргот забрался в него, спасаясь от непогоды, и, скрючившись, уселся там, задумчиво глядя на косые струи дождя. Его собственная трубка, благодарение небу, осталась целой, и табак не промок. Через минуту он попыхивал трубкой, наблюдая за дождем сквозь пелену дыма.
Он действительно нагнал страху на мужчину, вот так неожиданно выступив из тумана. Эскаргот потер ладонью подбородок. Он не брился с того дня, как покинул Город-на-Побережье, и зарос весьма внушительной щетиной, придававшей ему вид человека, который запросто может бродить в одиночестве по пустынным лесным дорогам с парой дымящихся пистолетов. Страшно жаль, конечно, что это оказался не гном с Летой. Эскарготу пришло в голову, что в случае неудачи на поприще мореплавания он вполне может попробовать себя в роли разбойника с большой дороги, хотя, конечно, тогда ему придется грабить людей.
Вероятно, этому можно научиться. Или он может грабить только тех, кто заслуживает этого, – богатых помещиков, например, или политиков, или юристов. Но как он будет узнавать, кто есть кто? Допрашивать их сначала? Отпускать, если они честные труженики? Если подумать, его запросто может застрелить какой-нибудь плотник, писатель или фермер, прежде чем он с любезным поклоном отпустит свою жертву. Они же не будут знать, что он не собирался их грабить. Сначала Эскарготу нужно создать себе репутацию, – возможно, издать листовки с сообщением об отчаянном, но благородном разбойнике, с приложенным к ним портретом похожего на него мужчины с грубыми чертами недоброго лица, затененного полями шляпы. Но он, разумеется, не сумеет нарисовать ничего, кроме рожицы типа «точка, точка, запятая» или человечка с головой в форме пирога.
Эскаргот ухмыльнулся, глядя неподвижным взглядом сквозь пелену дождя в пустоту, чувствуя себя вполне уютно в своем убежище и не видя причины, почему бы не выкурить еще одну трубку. Сейчас гном запросто мог находиться как впереди, так и позади него. На самом деле вся эта погоня начинала казаться нелепой. С момента прибытия в Город-на-Побережье у Эскаргота еще не было минуты, чтобы подумать о себе. Он вдруг осознал, что страшно голоден. Разбойничий промысел отнимает у человека много сил. Лихой Джек наверняка задает немало работы хозяевам местных трактиров.
Эскаргот сфокусировал взгляд на склоне холма по другую сторону дороги. Он заметил там что-то – какое-то шевеление в кустах, какое-то пятно, которого там не должно было быть. Неужели недавний знакомый возвращается окружным путем, чтобы прикончить его? Эскаргот ждал, напряженно всматриваясь в густые заросли кустов и ручей, выбегавший из расселины в склоне холма. Похоже, вдоль ручья тянулась тропинка, исчезавшая в глубине леса, – тропинка, ничем не примечательная, если не считать того, что сейчас, когда Эскаргот смотрел на нее сквозь пелену дождя и трубочного дыма, она казалась овеянной своего рода колдовскими чарами. В изумрудного цвета листве, колеблемой легким ветром, изредка возникали разрывы, в которых на мгновение вспыхивало пятно ярко-красного света и тут же угасало.
Эскаргот курил вторую трубку. Что-то там манило его, притягивало. Некая тайна – нечто такое, что он положил разгадать много недель назад и что, в отличие от всех остальных событий, случившихся с ним, ничуть не навязывалось. Он просто случайно натолкнулся на это и имел полную свободу действий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47