остро отточенные скулы, опьяняюще сладкие, как виноград, полные губки и миндалевидные восточные глаза, которые увенчивались золотыми пшеничными бровями.
- На меня-то ты не сердишься, надеюсь? - спросила она с застенчивой улыбкой подобранной на улице собачки.
Я почувствовал, как мой гнев мигом растворился в ее взгляде.
- Что ты! Как я могу!
Она загадочно посмотрела на меня: насмешливо и вопросительно одновременно.
- Ты так с ними разговаривал… Ты начинаешь раскрываться. Скоро все узнают, какой ты на самом деле…
- Какой?
- Сильный.
Донельзя удивленный, я переспросил:
- Кто сильный? Я?
- Еще какой сильный,- потвердила Гвинет, внимательно изучая мое лицо, как карту неизвестной страны перед экзаменом географии.- Это не то, что глупые номера, которые выкидывает Квентон. Это - серьезно. Да ты просто стальной, Ван. Ты - еще не познанная планета.
- Ты так думаешь?
- Я не «думаю». Я знала это еще с момента нашей первой встречи. Но ты умеешь скрывать это, даже от себя.-
Затем она добавила, тихо шепнув: -Причем осо6енно от себя.
Тут мне стало не по себе. Я отвернулся от нее и посмотрел в сторону горного «серпантина», туда, куда уехали мои друзья.
- Смотрите-ка, как разобиделись,- фыркнула Гвинет. Приблизившись, она встала рядом со мной.- Все поехали порознь, никто не сел в машину к другому.
Я как-то не обратил на это внимания, пока Гвинет не сказала. Но это было действительно так. Да они и не могли ехать вместе, даже если бы хотели: автопилот не поведет пустой автомобиль в аэропорт, так что все как приехали, так и уедут - поодиночке.
Мы вместе прошли в просторную гостиную, где был накрыт банкетный стол. Роботы-пылесосы уже убирали разбитое стекло.
- Наверное, я их больше не увижу,- вздохнул я. Она холодно улыбнулась:
- Они забудут о твоем припадке бешенства… Как только ты получишь деньги…
- Не будь так жестока,- попросил я. Мне не хотелось думать о том, что друзья меня любили только за то, что я помогал им в делах, а точнее, в избранных отраслях искусства. Конечно, это было жестокой правдой: поскольку я считался главным спонсором неоконченной оперы Франчески, и - приходится признать как ни крути - Квентон то и дело просил у меня денег для поддержания своей команды, чтобы она не распалась не только от лунного, но и земного притяжения. И ни разу ни один из них не заикнулся о том, что собирается когда-нибудь вернуть деньги.
И что же они будут делать, когда поймут, что я с ними порвал?
Мне недоставало мужества рассказать им, что мои дивиденды иссякли. Я сам жил на подаяние, которое со скрипом выдавали банки в расчете на десятибиллионный приз. Даже несмотря на то что многие менеджеры банков были друзьями детства или семьи, они с каждым месяцем становились все нервознее, проявляли все большее беспокойство. Как будто они проворачивали под процент собственные капиталы! На языке клерков и банкиров это называлось «играть с деньгами». Рассчитывая на мое возвращение, они могли реально верить и в другую перспективу: могло выпасть «зеро» и выигрыш достался бы другой конторе: космосу, в который вкладываться бесполезно. Еще одно вложение в космос вместе с ненайденным телом брата, моим телом и ужасно дорогим кораблем, построенным на их деньги. К тому же я никому из них не рассказывал о человеке по имени Ларс Фукс, и, очевидно, они не знали его с той стороны, с которой знал мой папаша…
Мы с Гвинет вышли на террасу, чтобы застать последние лучи заката. Небо наливалось огненно-бордовым цветом, садящееся солнце светило сквозь перистые фиолетовые облака. Малиново блистало море, как мундир ушедшего Квентона. Отсюда плеск волн, доносившийся с затопленных террас, казался вздохами русалок, шепчущихся между собой на берегу.
Гвинет казалась такой обворожительной в своей изящной и прелестной сорочке… простите, я о ее вечернем платье - впрочем, оно было так прозрачно, что его можно назвать и так… в такой длиной сорочке, ночной рубашке, опускавшейся, обволакивая ее ноги, доходившей до самого пола. Платье из полупрозрачной парчи! Гвинет склонила золотистую голову мне на плечо. Я положил ей руку на талию. Я бы сказал: я покусился на ее талию. Мы танцевали под шепот русалок…
- И я тоже завишу от твоих денег,- прошептала она.- Не забывай об этом.
Два года назад, когда мы впервые встретились, Гвинет работала балериной в Лондоне. В подтанцовке. Затем она вдруг решила, что лучше будет изучить историю искусств в Сорбонне. Ныне она штудировала архитектуру в Барселоне. Я позволил ей воспользоваться своими апартаментами. За эти два года я хорошо узнал ее: но мы никогда не произносили слова «люблю». Даже занимаясь любовью в постели.
- Это не имеет значения,- ответил я.
- Для меня тоже.
Я знать не хотел, что она имеет в виду. Я хорошо чувствовал себя в ее обществе. Я бы даже сказал, что она мне нужна. Мне были нужны ее здравомыслие, ее эмоциональная поддержка, ее тихая и спокойная сила.
Она убрала голову с моего плеча, едва солнце исчезло за горизонтом. Я показал на французские жалюзи, и мы прошли обратно в комнаты.
- Понимаешь,- продолжала Гвинет, когда мы опустились на диван,- они сами рады, что это произошло. Что им не придется лететь вместе с тобой.
Кивнув, я ответил:
- Да, я не заметил на их лицах страдания по этому поводу. Не считая Квентона.
- Этот волейболист умеет маскировать свои чувства,- улыбнулась она.
- Но он так запустил подносом… Получилось от души. Он-то рвался в поход…
- Сначала рвался,- возразила она.- Но за последние недели чувства его заметно поостыли. Разве ты не заметил?
- Нет. Что ты хочешь сказать?..
Гвинет пожала своими тонкими изящными плечами.
- У меня сложилось впечатление, что чем ближе час отправления, тем меньше Квентон - да и все остальные - рвались в путь. Многие начали испытывать страх и смутные предчувствия. Когда ты планируешь рискнуть через месяц - это совсем не то чувство, которое начинаешь испытывать, когда рискнуть предстоит завтра. Особенно когда речь идет о риске не только денежном… но и…
- Погоди… Ты считаешь - они боялись с самого начала?
- Конечно.
- И ты?
- Еще бы.
Я откинулся на диванные подушки и задумался.
- Но все же они согласились лететь со мной. И ты тоже.
- Сначала это заводило.
- Заводило?
- Ну да, звучало возбуждающе. И заманчиво. Полет на Венеру и все такое. Экзотика. Но ведь это же опасно. Разве не так?
Я обреченно кивнул. И прежде чем понял, что сказал, добавил:
- И я тоже боялся.
- О-о-о,- с удивлением протянула она.
- Я не хотел доводить дело до этого. Тем более после того, что случилось с Алексом, я бы сказал: «Мы пойдем другим путем».
- Так почему ты согласился?
- Гвинет, пойми… мне нужны деньги. Были нужны.
- Разве все в жизни зависит от денег? - вздохнула Гвинет.
- Я попал в дурацкое положение.
- Но ты можешь из него выйти,- попыталась убедить меня она.- Когда ты вернешься, то будешь полностью независим от денег твоего отца, на всю оставшуюся жизнь. Разве игра не стоит свеч?
- Смотря куда потом эти свечи поставят. Она как-то странно посмотрела на меня.
- А ты что думал? Большая игра - высокие ставки. Некоторое время мы молчали. Вот сумерки сгустились
настолько, что мы перестали видеть друг друга. Наконец я сказал:
- Знаешь, это Алексу я обязан тем, что пошел в науку. Планетарную астрономию и все такое…
- В самом деле?
Я едва различал ее лицо в темноте.
- Да. Он был на десять лет старше. Сколько себя помню, я всегда говорил «хочу, как Алекс».
- Значит, ты здорово хочешь.- Мне показалось, что в темноте блеснули ее зубы - на лице играла озорная улыбка.
- Да, в том числе я хотел заниматься… освоением планет.
- Так ты хочешь освоить Венеру,- продолжала она расспрашивать голосом, в котором был и смех, и еще что-то такое, отчего замирает сердце.
- Мы вместе летали на Марс,- ответил я, чувствуя, как гулко бьется мое сердце.- Гуляли вместе по зыбучим пескам. Восхитительно!
- А теперь ты хочешь прогуляться по Венере? - Гвинет придвинулась ко мне в темноте. Она оказалась так близко, что я ощущал ее дыхание.
Наконец я выдавил через силу:
- Да дело не в деньгах! Будь они неладны. Я не из-за денег лечу, а ради брата. Я лечу туда за Алексом.
- А вернешься за мной.- Она поцеловала меня в темноте в щеку и прошептала: - Конечно, Ван, все будет, как ты хочешь.
А вдруг это правда? Может быть. Говорил ли правду хоть один из нас? Или мы лгали друг другу и самим себе? И тут у меня в груди кольнуло от осознания того, что я хочу, чтобы это было правдой. Мне нужна эта правда.
- И насчет квартиры в Барселоне,- неожиданно продолжила она.
- Что насчет квартиры?
Она колебалась достаточно долго, не решаясь высказаться.
- Ну, понимаешь… если ты все-таки не вернешься… нет, я не хочу сказать… но ты понимаешь, что я… в общем, мне нужны легальные основания, чтобы остаться там. Твой отец ведь вышвырнет меня оттуда, разве не так? Или это сделают его адвокаты.
«Нет,- подумал я.- Тебя он не вышвырнет. Только глянет один раз в твои многообещающие глаза, полные надежды, на твой гибкий стан и мигом заберет тебя себе». Но я не сказал ей этого. Вместо этого я произнес: - Я все понял. Квартира отойдет тебе по завещанию. Ты довольна?
Она прильнула ко мне снова и снова поцеловала меня, на этот раз в губы.
Мы никогда не говорили о любви или о благодарности, но понимали друг друга с полуслова.

СТАРТ

Родригес умолял меня чуть не на коленях: - Послушайте же, мистер Хамфрис, вы должны принять решение. Должны же вы когда-нибудь принять его? Кто, черт побери, будет в конце концов командиром экспедиции?
Я слышал от него подобные требования, но они звучали куда более закамуфлировано. Так резко, в таких тонах он еще не позволял себе выражаться. Вид у Родригеса был отчаянный.
Мы находились в моем кабинете на ракетном комплексе в городе Тарава. Ракета должна была доставить нас на орбиту примерно через час. Родригес сидел за столом напротив, как и в тот раз, но сейчас все вышло совсем по-другому. Куда делся тот вальяжный всезнающий зануда, неторопливый конструктор? Сейчас Родригес напоминал сжатую пружину.
А я как раз сидел на беспружинном кресле самой последней модели, с обивкой из псевдокожи, с удобной, приспосабливающейся под затылок откидной подушечкой - подголовником. Куда ни повернись - она всюду мягко вставала под голову, поддерживая ее в любом положении. Ну, я уже не говорю про внутренний подогрев, про встроенный пейджер для сообщений. Однако стресс - явление, с которым бесполезно бороться при помощи даже самого удобного кресла. И поэтому в настоящий момент я чувствовал, что все мышцы и сухожилия шеи и плеч у меня свело, как у вздернутого на дыбу.
Родригес уже переоделся в комбинезон, приготовившись к вылету. Но перед стартом он потребовал моего окончательного решения.
- Я или она,- потребовал он голосом оскорбленной невинности.- Один из нас становится капитаном, а другой - остается на Земле. Итак, кто остается?
Я уже несколько месяцев откладывал решение, избегая, насколько это удавалось, как Родригеса, так и Дюшамп. Тем более и предлог был: мне предстояло загрузить себе в голову столько планетарной астрономии, сколько она могла вынести. Заметим только, что знаниями корабль не перегрузишь, даже если на нем нет ни дюйма свободного места. Микки решила, что, коль скоро она не сможет лететь в составе экспедиции, я должен стать ее «альтер эго», суррогатом ученого с профессорской степенью. Мне предстояло разбираться с сейсмическими пробами и прочими сенсорными устройствами, которые будут загружены на борт «Геспероса», в то время как Микки будет руководить мной из Калифорнии. Таким образом, я взвалил себе на шею сразу двух руководителей: научного и фактического. Поэтому вопрос о капитане оказался для меня обоюдоострым.
Интересно, что все это время Дезирэ Дюшамп вела себя так, словно не оставалось никаких сомнений, что именно она станет капитаном. Она командовала остальными членами экипажа и даже с Родригесом разговаривала так, будто он - ее ассистент, стажер или помощник. Родригес совершенно прав. Решение больше нельзя откладывать.
Но не успел я и рта раскрыть, как дверь из коридора распахнулась и вошла Дюшамп. Вошла, между прочим, без всякого приглашения. Она была в таком же темных тонов летном комбинезоне, что и Родригес, но на ней он смотрелся новеньким, как с иголочки, и больше походил на военную форму.
- А, вы уже тут. Вот и ладно,- улыбнулась она. Родригес вскочил.
- Я здесь точно по той же причине, что и ты, Дэ. Мы собрались, чтобы решить…
Дюшамп ткнула в его сторону пальцем, который заканчивался длинным наманикюренным ногтем. Словно некий косметический (не космический!) пистолет.
- Томми, это ничего, что ты обращаешься ко мне так перед владельцем корабля, но не вздумай назвать меня «Дэ» в присутствии членов экипажа. В их присутствии ты можешь обращаться ко мне только «капитан Дюшамп».
- А кто сказал, что ты - капитан? - осадил ее Родригес.
- Человек, который оплачивает экспедицию, вот кто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57