Неужели это Рори вернулся домой раньше времени? Может, заболел? Она окликнула его. Ответа не последовало. В доме никого не было. Почти никого.
Едва переступив порог, она начала тщательно обдумывать план действий. Прежде всего надо затворить за собой дверь. Мужчина в синем костюме пристально разглядывал свои наманикюренные ногти, явно ожидая подсказки.
– Иногда бывает так одиноко, – заметила она и прошла мимо него, слегка задев бедром. Этот маневр был придуман в постели, прошлой ночью.
Вместо ответа он лишь кивнул, на лице сохранялось смешанное выражение недоверия и настороженности. Очевидно он просто не верил привалившему ему счастью.
– Хотите еще выпить? – спросила она. – Или сразу отправимся наверх?
Он снова кивнул.
– Похоже, я уже достаточно выпил.
– Тогда наверх. Он нерешительно подался в ее сторону, возможно, намереваясь поцеловать. Но ей не хотелось никаких ласк или ухаживаний. Увернувшись от прикосновения, она направилась к лестнице.
– Сюда, за мной, – пригласила она. Он послушно последовал за ней. На верхней ступеньке она обернулась и заметила, как он стирает пот с подбородка платком. Подождав, пока он поравняется с ней, повела его по коридору к двери в «сырую» комнату. Дверь была распахнута настежь.
– Входите, – сказала она. Он повиновался. Ему понадобилось несколько секунд, прежде чем глаза привыкли к царившей в комнате темноте, и еще несколько секунд, прежде чем заметить:
– Но здесь нет кровати…
Она затворила за собой дверь и включила свет. У притолоки на гвозде висел старый пиджак Рори. В его кармане она спрятала нож. Он повторил:
– Нет кровати…
– А чем плохо на полу? – спросила она.
– На полу?
– Снимай пиджак. Здесь тепло.
– Да, не холодно, – согласился он, но и не подумал ничего снимать. Тогда она подошла к нему и стала развязывать галстук. Он весь так и дрожал, бедняжка. Бедная бессловесная овечка… Она уже снимала галстук, когда он сбросил пиджак.
Интересно, видит ли это Фрэнк, подумала она. И исподтишка взглянула на стену. Да, наверное, он там… Он видит. Он знает. Он уже облизывается, весь в нетерпении… «Овечка» снова открыла рот:
– Почему бы тебе… – начал он. – Почему бы… э-э, может, ты сделаешь то же самое?
– Что, хочешь увидеть меня голенькой? – дразняще улыбнулась она. При этих словах глаза его масляно заблестели.
– Да, – торопливо ответил он. – Да, хочу.
– Очень хочешь?
– Очень.
Он уже расстегивал рубашку.
– Ну тогда, может, и увидишь.
Он снова одарил ее улыбкой.
– Это что, игра такая? – спросил он.
– Может, и игра. Все от тебя зависит, – ответила она и помогла ему снять рубашку.
Тело у него оказалось восковой белизны и почему-то напомнило ей грибы. Грудь жирная, живот тоже. Она приложила ладони к его лицу. Он поцеловал кончики ее пальцев.
– Да ты красавица… – пробормотал он, с трудом выталкивая слова.
– Разве?
– Сама знаешь. Настоящая красавица. Самая красивая женщина, которую я когда-либо видел.
– Очень любезно с твоей стороны, – ответила она и повернулась к двери. Сзади послышалось звяканье пряжки пояса и шорох ткани по коже – это он стягивал брюки.
Сейчас или никогда, подумала она. Она не хотела видеть его в чем мать родила. И без того достаточно насмотрелась. Она запустила руку в карман пиджака.
– Эй, дорогая, – раздался голос «овечки». Она выпустила из пальцев нож.
– Ну что еще? – и обернулась. Если кольцо на пальце могло еще ничего не значить, то теперь его семейное положение было для нее уже совершенно очевидным. О том, что он женат, говорили чудовищные трусы: громадные, мешковатые, стираные-перестираные, интимный предмет туалета, несомненно купленный женой, давным-давно переставшей думать о своем муже как об объекте сексуальных удовольствий.
– Я… э-э… Кажется, мне придется пойти отлить, – сказал он. – Слишком уж много виски выпил.
Слегка пожав плечами, она снова отвернулась к двери.
– Я мигом, – сказал он ей в спину. Но рука ее оказалась в кармане пиджака прежде, чем эти слова достигли ушей, и не успел он шагнуть к двери, как она уже обернулась к нему, сжимая в пальцах нож.
Он надвигался на нее слишком быстро и не замечал ножа до последней секунды, и даже когда заметил, на лице его отразилось скорее удивление, нежели страх. Впрочем, сохранялось это выражение не дольше мига. Нож уже вонзился в него, вошел легко и мягко, точно в зрелый сыр. Она нанесла один удар, затем еще один.
И как только выступила кровь, ей показалось, что комната замерцала, а кирпичи и штукатурка словно затрепетали при виде красных фонтанчиков, хлещущих из него.
Какую–то долю секунды она наслаждалась этим зрелищем, но тут «овечка» испустила визгливое проклятие, и вместо того, чтобы отшатнуться от ножа, как она ожидала, он шагнул к ней и выбил оружие из ее рук. Нож со звоном полетел по полу и остановился у плинтуса. А он набросился на нее.
Он запустил ей руку в волосы, крепко зажал одну прядь. Но целью было вовсе не насилие или месть, нет, он хотел бежать, и, оттолкнув ее от двери, тут же выпустил прядь. Она отлетела к стене и секунду лежала, наблюдая, как он возится с дверной ручкой, зажимая другой рукой раны на животе.
Быстрее, сказала она себе. И, казалось, одним движением подлетела сперва к ножу, валявшемуся на полу, затем к нему. Он уже успел отворить дверь на несколько дюймов. Но тут она ударила его сзади, вонзила нож прямо в спину. Он взвыл и выпустил дверную ручку. Она уже выхватила нож из раны и вонзила в него еще раз, потом третий и четвертый. Она уже потеряла счет этим ранам, ослепленная злобой за его отказ спокойно лечь и умереть.
Он, шатаясь, прошел несколько шагов, завывая и всхлипывая, кровь обильно стекала по ягодицам и ляжкам. И наконец, казалось, через целую вечность этих комичных метаний и воя, споткнулся и рухнул на пол.
На этот раз она была уверена: слух не подвел ее. Комната или дух, находящийся в ней, ответили на ее действия еле слышным возгласом одобрения. Где-то вдалеке зазвонил колокол… Почти автоматически она отметила про себя, что «овечка» перестала дышать. Она пересекла залитые кровью доски пола, подошла к неподвижно застывшему телу и спросила:
– Ну что, довольно?
А потом пошла в ванную. Уже выйдя на площадку, она услыхала, как комната позади нее стонет – иного слова подобрать было невозможно. Она приостановилась, уже готовая вернуться туда. Но кровь на руках сохла быстро – противное, липкое ощущение.
Оказавшись в ванной, она сорвала с себя блузку в цветочек и вымыла сперва руки, потом плечи, усыпанные веснушками, и, наконец, шею и грудь. Купанье холодило и одновременно бодрило. Она чувствовала себя прекрасно. Ну вот, дело сделано. Она отмыла нож, сполоснула раковину и вернулась к лестнице, даже не удосужившись вытереться или одеться.
Впрочем, как оказалось, в том вовсе не было нужды. Воздух в комнате с каждой секундой нагревался, становилось жарко, словно в печке, по мере том, как энергия, заключенная в мертвом теле, выкачивалась из него. Все происходило страшно быстро. Кровь на полу уже ползла к стене, где находился Фрэнк, ее капельки вскипали и испарялись, едва успев достигнуть плинтуса. Словно зачарованная, наблюдала она какое-то время за этим процессом. Но мало того. С телом тоже что-то происходило. Похоже, из него высасывались все до единого питательные элементы, так как оно содрогалось, корчилось, газы бурлили в кишках и горле, кожа расползалась прямо перед ее изумленными глазами. В какой-то момент в глотку провалилась вставная челюсть и голые десны сомкнулись.
В течение нескольких секунд все было кончено. Казалось, из тела были забраны все сколько-нибудь пригодные элементы, в оставшейся от него оболочке могло разместиться разве что гнездо блох. Да, это производило впечатление.
Внезапно лампочка под потолком замерцала. Она с надеждой взглянула на стену, ожидая, что она вот-вот дрогнет и выпустит на волю ее возлюбленного.
Но нет. Лампочка погасла. Лишь слабый свет струился с улицы сквозь истертые временем шторы.
– Где ты? – спросила она.
Стены молчали.
– Где же ты?
Снова молчание. В комнате становилось прохладнее. Груди ее покрылись мурашками. Она наклонилась и, сощурившись, всмотрелась в светящийся циферблат часов, свисавших с иссохшей руки «овечки». Часы все еще шли, безразличные к катастрофе, постигшей их владельца. Стрелки показывали время: 16:41. Рори возвращается примерно в пять пятнадцать, в зависимости от движения на улицах. До его прихода надо успеть переделать еще кучу дел.
Свернув синий костюм и остальные вещи, она рассовала их по пластиковым пакетам, а затем отправилась на поиски более вместительной сумки для останков. Она ожидала, что Фрэнк как-то поможет ей с этим, но он так и не показался, и потому выбора не было – придется все делать самой.
Вернувшись в комнату, она заметила, что распад останков «овечки» все еще продолжается, хотя и сильно замедлился. Вероятно Фрэнк все еще находит вещества, которые можно выжать из трупа, хотя лично она в этом сильно сомневалась. Вероятнее другое – оставшаяся от тела оболочка, лишенная костного мозга и всей жизненно необходимой жидкости, не в состоянии была сохранить прежнюю свою форму. Затолкав все в сумку, она с удивлением отметила, что весит он теперь не больше ребенка. Задернув на сумке молнию, она уже приготовилась снести ее к машине, как вдруг услышала, что хлопнула входная дверь.
Этот звук дал выход панике, которую до сих пор она так усердно старалась подавить. Она вся задрожала, к глазам подступили слезы.
– Не сейчас, только не сейчас, – твердила она себе, но не было больше сил подавлять обуревавшие ее чувства. Из холла снизу донесся голос Рори:
– Лапуся! Лапуся!
Она бы расхохоталась, если б не охвативший ее страх. Да, она здесь, его лапуся, его ласточка, если ему так уж не терпится ее видеть. Здесь, с только что отмытыми от крови руками и грудками. И с сумкой, где лежит тело мертвеца.
– Где ты?
Она чуть поколебалась, прежде чем ответить, опасаясь, что голосовые связки подведут, выдадут ее.
Он окликнул ее в третий раз, но уже более приглушенно – видимо, зашел в кухню. Ровно через секунду он обнаружит, что и там ее нет, что она вовсе не торчит у кастрюли за приготовлением соуса. И тогда он выйдет в холл и поднимется сюда. У нее было десять секунд, максимум пятнадцать.
Стараясь ступать как можно тише из опасения, что он может услышать ее шаги наверху, она понесла узел в пустующую комнату, находившуюся по другую сторону от лестничной площадки. Слишком маленькую, чтоб ее можно было использовать под спальню, разве что детскую. И поэтому они устроили там нечто вроде склада ненужных вещей. Там громоздились пустые коробки из-под чая, мебель, которой не нашлось места в других комнатах, прочий разнообразный хлам. Вот здесь на время можно спрятать тело, за спинкой сломанного кресла. Потом она заперла за собой дверь. Рори в то время уже подошел к лестнице. Сейчас он поднимется…
– Джулия? Джулия, дорогая! Ты здесь?
Она проскользнула в ванную и подошла к зеркалу – взглянуть на свое лицо. Растрепанная, щеки покраснели, словно она смущена. Она схватила блузку, брошенную на край ванны, и надела ее. Блузка слегка пахла потом, между цветочками виднелись капли крови, но больше надеть было просто нечего. Он поднимался по лестнице, шаги отдавались слоновьим грохотом.
– Джулия?
На этот раз она ответила, сделав над собой огромное усилие, чтоб не дрожал голос. Зеркало подтверждало худшие опасения: скрыть от него тревогу и растерянность не удастся. Придется сослаться на нездоровье.
– Ты в порядке? – он уже стоял у двери.
– Нет, – ответила она. – Что-то мне нехорошо…
– О, милая…
– Ничего, через минуту все будет нормально.
Он повернул ручку, но она предусмотрительно заперлась изнутри на задвижку.
– Можешь ты оставить меня хоть на минуту в покое?!
– Может, врача вызвать?
– Нет, – ответила она. – Не надо врача. Правда, не надо. Но я бы с удовольствием выпила глоток бренди.
– Бренди?
– Через две секунды выхожу.
– Как желаете, мадам, – сострил он. Она считала ступеньки, пока он спускался по ним. Вроде бы внизу… Рассчитав, что теперь он ничего не услышит, она тихонько отодвинула задвижку и выскользнула на площадку. На улице быстро смеркалось, на площадке стояла почти полная тьма. Она услышала доносившийся снизу звон бокалов. И торопливо метнулась в комнату Фрэнка.
Там тоже было темно и смяла мертвая тишина. Стены больше не дрожали, колокольного звона слышно не было. Она затворила за собой дверь. Дверь еле слышно скрипнула.
Да, не слишком-то тщательно она здесь убирала. На полу валялись следы праха, человеческого праха, валялись какие-то трудно различимые в темноте куски иссохшей плоти. Опустившись на колени, она принялась аккуратно подбирать их. Рори был прав. Она – идеальная домохозяйка.
Поднявшись, она заметила какое-то легкое движение в сгустившихся в комнате сумерках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Едва переступив порог, она начала тщательно обдумывать план действий. Прежде всего надо затворить за собой дверь. Мужчина в синем костюме пристально разглядывал свои наманикюренные ногти, явно ожидая подсказки.
– Иногда бывает так одиноко, – заметила она и прошла мимо него, слегка задев бедром. Этот маневр был придуман в постели, прошлой ночью.
Вместо ответа он лишь кивнул, на лице сохранялось смешанное выражение недоверия и настороженности. Очевидно он просто не верил привалившему ему счастью.
– Хотите еще выпить? – спросила она. – Или сразу отправимся наверх?
Он снова кивнул.
– Похоже, я уже достаточно выпил.
– Тогда наверх. Он нерешительно подался в ее сторону, возможно, намереваясь поцеловать. Но ей не хотелось никаких ласк или ухаживаний. Увернувшись от прикосновения, она направилась к лестнице.
– Сюда, за мной, – пригласила она. Он послушно последовал за ней. На верхней ступеньке она обернулась и заметила, как он стирает пот с подбородка платком. Подождав, пока он поравняется с ней, повела его по коридору к двери в «сырую» комнату. Дверь была распахнута настежь.
– Входите, – сказала она. Он повиновался. Ему понадобилось несколько секунд, прежде чем глаза привыкли к царившей в комнате темноте, и еще несколько секунд, прежде чем заметить:
– Но здесь нет кровати…
Она затворила за собой дверь и включила свет. У притолоки на гвозде висел старый пиджак Рори. В его кармане она спрятала нож. Он повторил:
– Нет кровати…
– А чем плохо на полу? – спросила она.
– На полу?
– Снимай пиджак. Здесь тепло.
– Да, не холодно, – согласился он, но и не подумал ничего снимать. Тогда она подошла к нему и стала развязывать галстук. Он весь так и дрожал, бедняжка. Бедная бессловесная овечка… Она уже снимала галстук, когда он сбросил пиджак.
Интересно, видит ли это Фрэнк, подумала она. И исподтишка взглянула на стену. Да, наверное, он там… Он видит. Он знает. Он уже облизывается, весь в нетерпении… «Овечка» снова открыла рот:
– Почему бы тебе… – начал он. – Почему бы… э-э, может, ты сделаешь то же самое?
– Что, хочешь увидеть меня голенькой? – дразняще улыбнулась она. При этих словах глаза его масляно заблестели.
– Да, – торопливо ответил он. – Да, хочу.
– Очень хочешь?
– Очень.
Он уже расстегивал рубашку.
– Ну тогда, может, и увидишь.
Он снова одарил ее улыбкой.
– Это что, игра такая? – спросил он.
– Может, и игра. Все от тебя зависит, – ответила она и помогла ему снять рубашку.
Тело у него оказалось восковой белизны и почему-то напомнило ей грибы. Грудь жирная, живот тоже. Она приложила ладони к его лицу. Он поцеловал кончики ее пальцев.
– Да ты красавица… – пробормотал он, с трудом выталкивая слова.
– Разве?
– Сама знаешь. Настоящая красавица. Самая красивая женщина, которую я когда-либо видел.
– Очень любезно с твоей стороны, – ответила она и повернулась к двери. Сзади послышалось звяканье пряжки пояса и шорох ткани по коже – это он стягивал брюки.
Сейчас или никогда, подумала она. Она не хотела видеть его в чем мать родила. И без того достаточно насмотрелась. Она запустила руку в карман пиджака.
– Эй, дорогая, – раздался голос «овечки». Она выпустила из пальцев нож.
– Ну что еще? – и обернулась. Если кольцо на пальце могло еще ничего не значить, то теперь его семейное положение было для нее уже совершенно очевидным. О том, что он женат, говорили чудовищные трусы: громадные, мешковатые, стираные-перестираные, интимный предмет туалета, несомненно купленный женой, давным-давно переставшей думать о своем муже как об объекте сексуальных удовольствий.
– Я… э-э… Кажется, мне придется пойти отлить, – сказал он. – Слишком уж много виски выпил.
Слегка пожав плечами, она снова отвернулась к двери.
– Я мигом, – сказал он ей в спину. Но рука ее оказалась в кармане пиджака прежде, чем эти слова достигли ушей, и не успел он шагнуть к двери, как она уже обернулась к нему, сжимая в пальцах нож.
Он надвигался на нее слишком быстро и не замечал ножа до последней секунды, и даже когда заметил, на лице его отразилось скорее удивление, нежели страх. Впрочем, сохранялось это выражение не дольше мига. Нож уже вонзился в него, вошел легко и мягко, точно в зрелый сыр. Она нанесла один удар, затем еще один.
И как только выступила кровь, ей показалось, что комната замерцала, а кирпичи и штукатурка словно затрепетали при виде красных фонтанчиков, хлещущих из него.
Какую–то долю секунды она наслаждалась этим зрелищем, но тут «овечка» испустила визгливое проклятие, и вместо того, чтобы отшатнуться от ножа, как она ожидала, он шагнул к ней и выбил оружие из ее рук. Нож со звоном полетел по полу и остановился у плинтуса. А он набросился на нее.
Он запустил ей руку в волосы, крепко зажал одну прядь. Но целью было вовсе не насилие или месть, нет, он хотел бежать, и, оттолкнув ее от двери, тут же выпустил прядь. Она отлетела к стене и секунду лежала, наблюдая, как он возится с дверной ручкой, зажимая другой рукой раны на животе.
Быстрее, сказала она себе. И, казалось, одним движением подлетела сперва к ножу, валявшемуся на полу, затем к нему. Он уже успел отворить дверь на несколько дюймов. Но тут она ударила его сзади, вонзила нож прямо в спину. Он взвыл и выпустил дверную ручку. Она уже выхватила нож из раны и вонзила в него еще раз, потом третий и четвертый. Она уже потеряла счет этим ранам, ослепленная злобой за его отказ спокойно лечь и умереть.
Он, шатаясь, прошел несколько шагов, завывая и всхлипывая, кровь обильно стекала по ягодицам и ляжкам. И наконец, казалось, через целую вечность этих комичных метаний и воя, споткнулся и рухнул на пол.
На этот раз она была уверена: слух не подвел ее. Комната или дух, находящийся в ней, ответили на ее действия еле слышным возгласом одобрения. Где-то вдалеке зазвонил колокол… Почти автоматически она отметила про себя, что «овечка» перестала дышать. Она пересекла залитые кровью доски пола, подошла к неподвижно застывшему телу и спросила:
– Ну что, довольно?
А потом пошла в ванную. Уже выйдя на площадку, она услыхала, как комната позади нее стонет – иного слова подобрать было невозможно. Она приостановилась, уже готовая вернуться туда. Но кровь на руках сохла быстро – противное, липкое ощущение.
Оказавшись в ванной, она сорвала с себя блузку в цветочек и вымыла сперва руки, потом плечи, усыпанные веснушками, и, наконец, шею и грудь. Купанье холодило и одновременно бодрило. Она чувствовала себя прекрасно. Ну вот, дело сделано. Она отмыла нож, сполоснула раковину и вернулась к лестнице, даже не удосужившись вытереться или одеться.
Впрочем, как оказалось, в том вовсе не было нужды. Воздух в комнате с каждой секундой нагревался, становилось жарко, словно в печке, по мере том, как энергия, заключенная в мертвом теле, выкачивалась из него. Все происходило страшно быстро. Кровь на полу уже ползла к стене, где находился Фрэнк, ее капельки вскипали и испарялись, едва успев достигнуть плинтуса. Словно зачарованная, наблюдала она какое-то время за этим процессом. Но мало того. С телом тоже что-то происходило. Похоже, из него высасывались все до единого питательные элементы, так как оно содрогалось, корчилось, газы бурлили в кишках и горле, кожа расползалась прямо перед ее изумленными глазами. В какой-то момент в глотку провалилась вставная челюсть и голые десны сомкнулись.
В течение нескольких секунд все было кончено. Казалось, из тела были забраны все сколько-нибудь пригодные элементы, в оставшейся от него оболочке могло разместиться разве что гнездо блох. Да, это производило впечатление.
Внезапно лампочка под потолком замерцала. Она с надеждой взглянула на стену, ожидая, что она вот-вот дрогнет и выпустит на волю ее возлюбленного.
Но нет. Лампочка погасла. Лишь слабый свет струился с улицы сквозь истертые временем шторы.
– Где ты? – спросила она.
Стены молчали.
– Где же ты?
Снова молчание. В комнате становилось прохладнее. Груди ее покрылись мурашками. Она наклонилась и, сощурившись, всмотрелась в светящийся циферблат часов, свисавших с иссохшей руки «овечки». Часы все еще шли, безразличные к катастрофе, постигшей их владельца. Стрелки показывали время: 16:41. Рори возвращается примерно в пять пятнадцать, в зависимости от движения на улицах. До его прихода надо успеть переделать еще кучу дел.
Свернув синий костюм и остальные вещи, она рассовала их по пластиковым пакетам, а затем отправилась на поиски более вместительной сумки для останков. Она ожидала, что Фрэнк как-то поможет ей с этим, но он так и не показался, и потому выбора не было – придется все делать самой.
Вернувшись в комнату, она заметила, что распад останков «овечки» все еще продолжается, хотя и сильно замедлился. Вероятно Фрэнк все еще находит вещества, которые можно выжать из трупа, хотя лично она в этом сильно сомневалась. Вероятнее другое – оставшаяся от тела оболочка, лишенная костного мозга и всей жизненно необходимой жидкости, не в состоянии была сохранить прежнюю свою форму. Затолкав все в сумку, она с удивлением отметила, что весит он теперь не больше ребенка. Задернув на сумке молнию, она уже приготовилась снести ее к машине, как вдруг услышала, что хлопнула входная дверь.
Этот звук дал выход панике, которую до сих пор она так усердно старалась подавить. Она вся задрожала, к глазам подступили слезы.
– Не сейчас, только не сейчас, – твердила она себе, но не было больше сил подавлять обуревавшие ее чувства. Из холла снизу донесся голос Рори:
– Лапуся! Лапуся!
Она бы расхохоталась, если б не охвативший ее страх. Да, она здесь, его лапуся, его ласточка, если ему так уж не терпится ее видеть. Здесь, с только что отмытыми от крови руками и грудками. И с сумкой, где лежит тело мертвеца.
– Где ты?
Она чуть поколебалась, прежде чем ответить, опасаясь, что голосовые связки подведут, выдадут ее.
Он окликнул ее в третий раз, но уже более приглушенно – видимо, зашел в кухню. Ровно через секунду он обнаружит, что и там ее нет, что она вовсе не торчит у кастрюли за приготовлением соуса. И тогда он выйдет в холл и поднимется сюда. У нее было десять секунд, максимум пятнадцать.
Стараясь ступать как можно тише из опасения, что он может услышать ее шаги наверху, она понесла узел в пустующую комнату, находившуюся по другую сторону от лестничной площадки. Слишком маленькую, чтоб ее можно было использовать под спальню, разве что детскую. И поэтому они устроили там нечто вроде склада ненужных вещей. Там громоздились пустые коробки из-под чая, мебель, которой не нашлось места в других комнатах, прочий разнообразный хлам. Вот здесь на время можно спрятать тело, за спинкой сломанного кресла. Потом она заперла за собой дверь. Рори в то время уже подошел к лестнице. Сейчас он поднимется…
– Джулия? Джулия, дорогая! Ты здесь?
Она проскользнула в ванную и подошла к зеркалу – взглянуть на свое лицо. Растрепанная, щеки покраснели, словно она смущена. Она схватила блузку, брошенную на край ванны, и надела ее. Блузка слегка пахла потом, между цветочками виднелись капли крови, но больше надеть было просто нечего. Он поднимался по лестнице, шаги отдавались слоновьим грохотом.
– Джулия?
На этот раз она ответила, сделав над собой огромное усилие, чтоб не дрожал голос. Зеркало подтверждало худшие опасения: скрыть от него тревогу и растерянность не удастся. Придется сослаться на нездоровье.
– Ты в порядке? – он уже стоял у двери.
– Нет, – ответила она. – Что-то мне нехорошо…
– О, милая…
– Ничего, через минуту все будет нормально.
Он повернул ручку, но она предусмотрительно заперлась изнутри на задвижку.
– Можешь ты оставить меня хоть на минуту в покое?!
– Может, врача вызвать?
– Нет, – ответила она. – Не надо врача. Правда, не надо. Но я бы с удовольствием выпила глоток бренди.
– Бренди?
– Через две секунды выхожу.
– Как желаете, мадам, – сострил он. Она считала ступеньки, пока он спускался по ним. Вроде бы внизу… Рассчитав, что теперь он ничего не услышит, она тихонько отодвинула задвижку и выскользнула на площадку. На улице быстро смеркалось, на площадке стояла почти полная тьма. Она услышала доносившийся снизу звон бокалов. И торопливо метнулась в комнату Фрэнка.
Там тоже было темно и смяла мертвая тишина. Стены больше не дрожали, колокольного звона слышно не было. Она затворила за собой дверь. Дверь еле слышно скрипнула.
Да, не слишком-то тщательно она здесь убирала. На полу валялись следы праха, человеческого праха, валялись какие-то трудно различимые в темноте куски иссохшей плоти. Опустившись на колени, она принялась аккуратно подбирать их. Рори был прав. Она – идеальная домохозяйка.
Поднявшись, она заметила какое-то легкое движение в сгустившихся в комнате сумерках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15