А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

А сам помер от припадка. Эпилепсич… Эплептич… Она так и не научилась выговаривать это слово. Зачем?
Старуха — в те годы совсем еще не старуха — верила в то, что умер ее муж достойно. Он защищал Родину и завоевания. Как недавно выяснилось, зря защищал. Не было никаких завоеваний. Может, и Родины тоже…
А ей, к тому времени выростившей дочку, оставшейся один на один с мертвой квартирой, чтобы не мешать жить ребенку, — ей, скажите Бога ради! ей во что было верить? В Господа? — страшно. И не потому, что самой тогда гореть в пекле, а потому, что и другим, родным и близким, выходит, путь в то же самое пекло. Кто ж не грешил?
Пускай уж лучше этот, в кепке, висит. Авось времена изменятся. Хотя нет, это было бы еще страшнее… наверное. Все равно, пускай висит — привыкла она к нему. При-вык-ла. И к языку этому дурацкому привыкла, который и ни то, и ни се, ни русский (который когда-то великолепно знала), ни украинский (которому так и не выучилась, как следует); а торговки только на этом укрусском и переругиваются между собой. На нем очень удобно переругиваться.
И ведь забыла себя за эти годы, привыкла к тому, что давно уже не женщина и только чуть-чуть мать и бабушка, а то все просто — старуха. Скелет разбудил. Вот только — зачем?
— Не плачь, пожалуйста. Не нужно. Лучше дай мне, если есть, тряпочку.
Она молча поднялась с кресла и отыскала в шкафу какой-то старый, но не грязный вязаный платок. Тогда она еще могла себе позволить вязать и не распускать связанное.
— Спасибо. Знаешь, сегодня учительница биологии говорила, что меня нужно заменить. Я с трещиной, вот здесь, прямо на лбу.
— Как же тебя угораздило?
— Упал. Скользко. Туда теперь грязь забивается, так я промою, может, будет не так заметно.
8. С тех пор скелет приходил почти каждый вечер. Он рассказывал о том, как постепенно осваивается в этой жизни; старуха молчала.
Однажды она спросила у него:
— Ты так и не выяснил, почему ты такой? И откуда взялся?
Он покачал черепом:
— Нет. Но как раз сегодня был один случай. Такое и раньше, если честно, бывало, но я не мог разобраться. Мне кажется, я совсем не тот, каким ты меня видишь.
— А какой? — спросила старуха.
— Не знаю, — шевельнул лопатками скелет. — Обычно меня не замечают — люди. Собаки иногда смотрят в мою сторону, некоторые даже лают. А люди не замечают. Наверное, потому, что я не трогаю их, не вмешиваюсь в их жизни.
— Даже в школе?
— В школе — другое дело. В школе меня видят, но только когда я играю роль скелетного муляжа. А так — нет. …И вот сегодня на улице я увидел очень маленького мальчика, который переходил дорогу. А там ехала машина — понимаешь, она бы сбила его, и водитель попал бы в тюрьму. Поэтому я помог. Вмешался. Я подбежал и оттолкнул мальчика. И машина проехала мимо. А он заплакал и закричал на всю улицу: «дядя с белыми крыльями, дядя с белыми крыльями»! Потом прибежала его мама и забрала его, а он кричал и кричал. И смотрел на меня.
— Уходи, — сказала старуха. — Сейчас же. Немедленно.
9. Ей было очень плохо. Она снова познала, что такое одиночество, и поэтому звонок Риты старуха приняла с благодарностью.
— Мама, помнишь, ты обещала?
— Что, доця? Что обещала?
— Прийти на Славкин спектакль. Придешь?
Она посмотрела на пустую комнату, на кружку с засохшими розами.
— Приду.
— Записывай…
Кем он был? Куда теперь делся? Почему не приходит? Раньше он не обижался на грубые слова, так что думать, что он обиделся теперь, старуха не могла. Но — думала.
Какие силы выбросили его в этот мир? Кто он? «Дядя с крыльями» — ангел? Черт-искуситель? Но… он не искушал — да и как искусишь старуху в ее то возрасте?! — чушь собачья; он просто помагал. Сострадал. Кто же он?
— Так придешь?
— Приду, доця.
— Тогда пока. До завтра. Славка тебе привет передает.
Что-то ломалось внутри. Что-то очень твердое и холодное.
10. Ехать в школу было далеко и непросто, но старуха выбралась загодя — и правильно сделала. Троллейбус попал в пробку; она висела между небом и землей, зажатая со всей сторон чьими-то локтями, сумками, дипломатами и только время от времени через боковой карман щупала содержимое кармана внутреннего: «Не потерять бы!»
Рита ждала ее в пустом вестибюле. Взяла под руку, внимательно посмотрела:
— С тобой все в порядке?
— Да, доця. Все в порядке. А где Славик?
— За кулисами. Пойдем.
Как оказалось, она все-таки опоздала — спектакль уже начался. Они сели с Ритой с краю, где оставались свободные места, и стали смотреть.
На сцене стояло несколько надгробий, около свежевырытой могилы разговаривали четверо мальчиков. В одном старуха с удивлением признала внука
— он очень вырос за последнее время. И голос у него тоже изменился, погрубел.
Сейчас на сцене пел тот старшеклассник, что играл могильщика:
— Но старость, крадучись как вор, взяла своей рукой…
Он наклонился и откуда-то из-за надгробия вынул череп — и швырнул его на сцену.
Славик покачал головой и обратился к своему спутнику:
— У этого черепа был язык, и он мог петь когда-то; а этот мужик швыряет его оземь, словно это Каинова челюсть, того, что совершил первое убийство!
Ее внук перевел дух — а у старухи что-то встало в горле противным склизким комом и не желало уходить. На сцене продолжали говорить.
— … разве нет? — спрашивал Славик.
— Да, мой принц, — кивал его спутник.
— Вот именно; а теперь это, — он показал на череп, — государыня моя Гниль, без челюсти, и ее стукает по крышке заступ могильщика; вот замечательное превращение, если бы мы только обладали способностью его видеть. Разве так дешево стоило вскормить эти кости, что только и остается играть ими в рюхи?
— Мама, тебе плохо? — склонилась над ней Рита. — Что-то не так?
— Все… — сказала старуха. — Все… так.
Она знала ту трещину, которая была на лбу у черепа, валявшегося теперь на сцене. И она знала, почему скелет не приходил.
И больше не придет.
— Чуть не забыла, — сказала она, судорожно хватаясь за потайной карман пальто. — Вот, принесла Славику.
Она протянула Рите варежку — всего одну. Ниток больше не было, поэтому получилась только одна.
— Вторую я сделаю позже.
— Спасибо, мама. Я завезу тебе ниток.
— Нет! Не смей! — что она скажет дочке, когда та увидит квартиру? — Не смей! Я сама куплю себе ниток, — а что, в самом деле? заработает и купит. И свяжет Славику вторую варежку. Хоть какая-то память у внука останется.
— Хорошо, мама. Не буду.
— Вот и славно, доця. Вот и славно.
11. На этом, собственно, история со скелетом и старухой закончилась. Нет, она не умерла через день после спектакля, в котором играл ее внук и… еще один ее знакомый. Она даже стала чувствовать себя значительно лучше, чем раньше. Старуха по-прежнему торгует цигарками на Лукьяновской, только теперь меньше ругается с Филипповной и частенько приглашает ее в гости. Или ходит к ней в гости сама.
А еще она потихоньку копит деньги на нитки, чтобы связать внуку вторую варежку. И над кроватью… в общем-то, я не уверен, но мне почему-то думается, там больше не висит черно-красный рушник с человеком в кепке.
И… Ну, я понимаю, это совсем из области фантастики, а все-таки… Знаете, в те минуты, когда день перетекает в вечер, в сумерках рядом с желтым киоском для продажи троллейбусных билетов можно заметить высокую худую фигуру. Люди бегут мимо нее и не замечают, а если и бросают мимолетный взгляд, тот тут же забывают об увиденном. Вернее, о не-увиденном, ведь, согласитесь, здравый человек вряд ли сможет увидеть на троллейбусной остановке скелет… — или белого мужчину с крыльями, или волосатого рогача с хвостом и копытами, или коротышку в шутовском колпаке, или… В общем, ничего они там не видят. Наверное, потому что там ничего нету.
А все-таки.

1 2 3
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов