Глава вторая
Селенье не ждало целенья,
Был мак, как обморок, глубок,
И рожь горела в воспаленьи.
И в лихорадке бредил Бог.
В осиротелой и бессонной,
Сырой, всемирной широте
С постов спасались бегством стоны,
Но вихрь, зарывшись, коротел.
За ними в бегстве слепли следом
Косые капли. У плетня
Меж мокрых веток с ветром бледным
Шел спор. Я замер. Про меня!
Б. Пастернак

1
Бабушку Макс помнил плохо. Последний раз мальчик видел ее лет в шесть-семь, когда она неожиданно приехала «навестить детей» в город. То есть вообще никто ничего не знал, это был «сюрприз». Вдруг вечером в квартире раздался звонок, все вроде бы дома - отец вздыхает (по телевизору показывают футбол), переглядывается с мамой и идет открывать. Максу, естественно, интересно; он останавливает разыгравшееся на полу эпическое сражение, в котором задействован максимум возможных сил (то есть, солдатиков и прочих боевых единиц), - бежит следом за папой. Клацают замки, дверь распахивается, впуская в коридор непривычные запахи, следом за которыми на пороге появляется низенькая старушка с двумя внушительными сумками. Позади маячит некий высокий дядька, зажавший в руке огромный чемодан. Возгласы удивления и радости. Макс настороженно разглядывает гостей, но тут же выясняется, что гость всего один, не гость даже, а гостья; касательно же дядьки с чемоданом, то это просто водитель, который помог донести вещи до квартиры. Возня, суматоха, везде зажигается свет, распахнуты двери; непривычные запахи окончательно осваиваются и целиком заполняют прихожую, проползают на кухню; Макса, порядком смущенного, наконец отлавливают (он в это время отчаянно гудел и «взрывался», завершая сражение), поднимают с пола, представляют бабушке («Как, неужели ты не помнишь»?). Максу бабушка понравилась, и то, что он не помнит ее, мальчика смутило. И - вот еще какая беда - разговаривает гостья как-то странно, необычно. В общем, он не придумал ничего лучше, как расплакаться.
«Ну, анучык, - сказала тогда бабушка, - гэта ты пакинь. Ня трэба, унучык, ня трэба», - обняла и сама всхлипнула.
Мальчик неловко высвободился из легких, немного неудобных, тоже незнакомо пахнущих объятий; он отстранился и посмотрел на бабушку, чтобы разглядеть ее получше. Уже не как гостью, а именно как бабушку.
В ней росту было почти как у Петьки Верещагина из паралелльного «Б», другими словами, всего-то - на голову выше Макса. Конечно, если говорить о Петьке, то «всего» превращалось в «аж», но бабушка… нет, мы к таким миниатюрным бабушкам не привыкли! Вот бабушка Ирина (мамина мама) - та совсем другая: высокая и плотная женщина с громовым голосом. На Макса, она, само собой, кричит редко, зато на своего пса, Полковника, - ой-е-ей! мухи от страха пикируют на подоконник. А разве ж может бабушка верещагинских размеров иметь подобный голос? Вот видите. Другой вопрос, насколько такой голос необходим… но знаете, штука это полезная, не мешало бы на всякий случай… Ладно, не в голосе дело. Может, даже и хорошо, что бабушка Настя такая миниатюрная. С ней удобнее разговаривать, не приходится голову задирать. И добрая она какая-то. Хотя «какая-то» здесь абсолютно не причем; «добрая» и все. Вот и подарков привезла.
…такие воспоминания. Конечно, Макс помнил не только это. Помнил, как ходили с бабушкой по музеям, по городу, смотреть местные достопримечательности: он, папа и бабушка. Или он, дядя Юра и бабушка. Или все вчетвером, на выходные.
(А вот чего он не мог помнить, так это разговора матери с отцом, разговора болезненного, выстраданного, разговора, которого не понял бы, даже если б услышал. Мама с папой тогда поссорились - впервые всерьез за очень долгое время. «Ну что ж мне ее, выгнать, что ли?! Ведь это, в конце концов, моя мать! Я знаю, ты ее…» «Да, я ее не люблю. Я ее боюсь, если хочешь». «Но почему?!» «Сам знаешь, почему!» Впрочем, мама Макса никогда не позволила бы сыну понять, что относится к свекрови, мягко говоря, без симпатии. И уж тем более не стала бы настраивать его против бабушке. Но в деревню ездить запрещала. Семен, если хочет, - пожалуйста, но она с сыном - никогда… Почему?! Потому что свекровь у нее ведьма. Не рассказывайте, не надо - знаем-читали, ведьм не бывает. Съездите-ка в Стаячы Камень да поглядите; сами тогда поймете, что к чему!
В тот раз, когда Настасья Матвеевна приехала в Киев, ее невестке показалось: за Максом! За сыном ее, за внуком своим явилась старая ведьма!
А что было делать ей? Ничего же никому не докажешь. Да и вела себя свекровь вполне прилично, по-людски.
Вот это-то и настораживало! Ведьма - и по-людски!
«Все равно не пущу! Не отдам!» - твердо решила для себя мама Макса.
Ничего этого, он, конечно, не знал и знать не мог.
И уж тем более он не знал, что когда микроавтобус занесло на повороте и водитель, беззвучно вопя, из последних сил - без толку!.. - выворачивал руль, мама подумала: «Это из-за меня… потому что мешала…») …помнил. И прогулки те считал одними из самых счастливых дней в своей жизни.
Но бабушка смогла побыть в городе всего-то чуть больше недели, потому что в деревне у нее имелись дела, которые нельзя было надолго оставлять без присмотра. И потому уехала, и этот странный визит забылся, словно причудливый волшебный сон.
Потом время от времени родители на просьбы Макса все грозились свозить его в деревню, но как-то не складывалось: то одно, то другое… Если бы не… беда с папой, может, и не приехал бы.
2
Никогда раньше Макс не болел в незнакомом месте. Детский лагерь отдыха не в счет, там он на один день слег с температурой из-за того, что перекупался в море. Но ничего страшного, по сути, не случилось - назавтра же бегал, как ни в чем не бывало. Тут - другое. Непонятно даже, выживет ли (Макс-то, конечно, надеется, что выживет, но…) Была температура. И была головная боль, словно череп пилили два чертенка, причем пилили тупой пилой и не знали, как это делается, все время дергали сильнее, чем нужно, и вслух матерно ругались. И еще были чьи-то лица, постоянно чьи-то лица, которые выплывали из ночной темноты и белели, как потерявшиеся зубы мамонтов. Мамонты, - факт общеизвестный, - зубов никогда не чистили, поэтому и не удивительно, что на тех, которые выплывали из комнатной темноты, чернели глаза. Еще у лиц имелось по рту (у некоторых время от времени проступал второй, но тогда Макс зажмуривался и старался не смотреть), рты говорили. Обычно они переговаривались между собой, и голоса, доносившиеся из-за губ, странным образом напоминали мальчику знакомых людей. Чаще всего говорил Юрий Николаевич. Его голос звучал встревоженно и напряженно, ему отвечали бабушка и Ягор Василич. Их голоса тоже дрожали от напряжения, только скрытого. Они пытались успокоить дядю Юру, но поскольку сами нервничали, ничего у них не выходило. «Зразумей, - просил Ягор Василич, - рабенок пасля дароги, стамиуся, перагрэуся. Заутра раницай адужае, вось пабачыш». «Послушай, Ягор, - вздыхал Юрий Николаевич,
- я ж тебе сотый раз рассказываю про ту цыганку. Она его прокляла, понимаешь!» «Дурницы! - отмахивался тот. - Ну вы у горадзе и суяверныя!» «Слушай, Ягор, - раздраженно шипел дядя Юра, - я, между прочим, такой же городской, как и ты! Это во-первых. А во-вторых, есть вещи…» «Пакинь ругацца, сынок, - вмешалась баба Настя. - А ты, Ягор, забяры яго и выйдзице адсюль». «Будзешь лячыць?» «Выхадзице», - повторила бабушка.
Лица растаяли в темноте комками мартовского снега, осталось только одно. Потом исчезло и оно, вместо лица в комнату явился звук льющейся воды, свежий и прозрачный. Вот звук прервался - что-то звякнуло, зажглась свеча; голос бабушки зашептал непонятные слова, тихо, привычно. Нечто легкое и теплое коснулось Максового лба, приподняло ему голову, поправило подушку так, что мальчик теперь лежал на ней, но затылок к наволочке не прикасался. Секундой спустя по макушке что-то забегало - точно свихнувшийся Шалтай-Болтай, который не может найти подходящую стену, чтобы забраться на нее и как следует подразнить всю королевскую конницу со всей королевской ратью. Одновременно голос бабушки продолжал шептать слова; Макс даже сумел расслышать кое-что: «Оцче наш, иже еси…» Вдруг катание прекратилось… - и теперь вместо Шалтая-Болтая к голове прикоснулось холодящее лезвие ножа! Макс… Макс даже не успел ничего подумать - а нож уже ходил над ним, делая круговые движения, точно голова мальчика - картошка и ее нужно почистить; а иногда еще и будто резал ее на куски.
Когда (по мнению ножа) голова-картошка осталась без кожуры и была накрошена, - лезвие заерзало, но теперь уже не над Максом, а где-то рядом. При этом оно издавало такой звук, словно ходило по стеклу. Чуть раньше то же самое действо (то есть, бег по стеклянному краю) производил невидимый Шалтай-Болтай. Потом раздался треск, что-то булькнуло и где-то легонько плеснула вода.
Макс пересилил слабость в теле и повернулся посмотреть наконец, что же происходит. Но увидел только бабушкину руку - с дряблой кожей, с тугими венами - с зажатой в кулаке литровой банкой. В банке расплывалось что-то мутно-желтое. «Яйцо», - отстраненно подумал Макс. Бабушка внимательно всматривалась в пятно, замершее в толще воды, потом тяжело вздохнула и поставила банку на невидимый столик. И снова начала произносить молитву.
Произносила уверенно, четко, спокойно, так что теперь Максу было слышно каждое слово. Потом бабушка окунула пальцы в стакан (стоявший рядом на столике), резко взмахнула руками - и на мальчика упали холодные камешки брызг; они растеклись по лицу, застывая.
И сам он словно застыл от этих слов, забыл себя, забыл где он и кто он. Остался только ритм произнесенных фраз и капельки воды на коже; и то, и другое казалось тоненькими иголочками, вонзившимися в определенные точки сознания и тела. Давление иголочек увеличивалось с каждым вдохом, и в конце концов Макс «отключился», не способный и дальше выдерживать силу подобного притока энергии.
3
На голове что-то лежало. Макс открыл глаза (в комнате было светло, как будто уже наступило утро), посмотрел наверх, но ничего не увидел. Лоб перевязали то ли полотенцем, то ли бинтами, и под материей находились какие-то прохладные пластинки неправильной формы.
Мальчик высвободил руку из-под одеяльного плена и осторожно сдвинул повязку. На глаза съехало нечто белое; Макс снял это, чтобы рассмотреть. Оказалось, под полотенцем (голову все-таки перевязали полотенцем) находились обыкновенные капустные листы. И, как бы там ни было, они здорово помогли. Жар прошел, альпинисты пропали - Макс чувствовал себя почти совсем здоровым. Он выскользнул из-под одеял, сгреб с кресла рубашку и штаны и начал одеваться. Вместе с тем не забывал оглядываться по сторонам.
Судя по тому, что мальчик увидел в окне, и впрямь наступило утро, причем давно.
Свет, падавший со двора, проникал в комнату, в которой оказался Макс, и разливался в ней, освещая все подряд. Например, кровать мальчика, тусклый ковер над нею, черно-белые фотографии под засиженным мухами стеклом. На фотографиях были изображены пары молодоженов, среди них Макс узнал и папу с мамой. Еще одна пара, похоже, состояла из дедушки с бабушкой в молодости. Мальчик некоторое время разглядывал снимки, а потом решил пойти поискать дядю Юру.
Толкнув левую створку высокой, до потолка, двери, Макс очутился в соседней комнате. Здесь стояла самая настоящая печь, прямо как в сказках. И даже наверху что-то шевельнулось, черное и пушистое. Появление мальчика заставило существо спрыгнуть с печи - оказалось, это кошка, невероятно растрепанная и огромная, словно фокстерьер. Мягко соскочив на пол, животное замерло, посмотрело на Макса большими изумрудными глазами, после чего шустро шмыгнуло куда-то под стол.
В это время еще одна дверь в комнате скрипнула, раскрываясь - вошел Юрий Николаевич. На лице дяди отображались усталость и озабоченность, связанные, вероятно, со вчерашней Максовой болезнью. Заметив племянника, Юрий Николаевич остановился и внимательно посмотрел на мальчика, как будто пытался отыскать признаки хвори и в то же время боялся увидеть их.
- Как себя чувствуешь, козаче?
Макс чуть виновато улыбнулся:
- Спасибо, нормально. А где все?
- Ягор уехал еще вчера, сразу после того, как ты заснул. А бабушка сейчас на огороде. Есть хочешь?
Мальчик проверил собственные ощущения и подтвердил, к явной дядиной радости:
- Хочу!
…Картошка оказалась поджаристой, с упругой золотистой корочкой, огурцы обладали невероятным ароматом, а помидоры, казалось, пахли солнцем - никогда в городе Макс не ел ничего подобного! Он с аппетитом набросился на порцию и очень скоро потребовал добавки. В это время как раз вошла бабушка; она, вздохнув, присела на краешек диванчика, который стоял у печи, рядом с дверьми в большую комнату, и с умилением стала наблюдать за внуком. Сперва молчала, но потом не вытерпела и, не дождавшись, пока Макс доест, начала спрашивать его: как учеба, как живется в городе, не обижают ли старшие мальчишки и прочую… Ну, не чушь, конечно - он понимал, так надо - но все равно, согласитесь, несерьезные это какие-то вопросы;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31