Бьюкенен вдруг ощутил смутную тревогу.
12
Стараясь оберегать раненую правую руку, Бьюкенен спустился по веревочной лестнице в моторку. Как только он вышел из затененной каюты на яростное солнце, голова у него опять начала раскалываться от боли. Он надел кепку и темные очки, а пассажиры яхты смотрели на него сверху вниз. Женщина опять распахнула свой синий махровый халат, демонстрируя едва прикрытые натянутым красным бикини умопомрачительные формы богатой соблазнительницы, которую она изображала.
— Просто пришлите нам счет, — крикнул полковник.
— Да, сэр. Спасибо. — Бьюкенен поймал носовой и кормовой швартовы, брошенные ему майором. Потом запустил мотор и отвел лодку от яхты.
От напряжения мышцы его свело судорогой.
Господи, подумал он. Они не знают, что делать. Мне нужно их решение, а они ничего не говорят. Я не могу действовать без приказа. Но, если к вечеру сегодняшнего дня я ничего от них не получу, как мне держать Бейли на расстоянии?
Занятый этими мыслями, Бьюкенен миновал с одной стороны причал, а с другой укрывшийся в тени пальм особняк, приближаясь к концу канала и собираясь снова выйти на широкий водный простор. И тут вдруг проблема Бейли стала еще острее: слева по курсу, возле буйка, отмечавшего выход из канала, он увидел самого Бейли, сидящего в лодке, похожей на моторку Бьюкенена, с выключенным двигателем. Его лодка была совершенно неподвижной, если не считать того, что она иногда подпрыгивала на волнах от проходящих судов. На Бейли была оранжевая спортивная рубашка с надписью «ФОРТ-ЛО-ДЕРДЕИЛ — ЛУЧШИЙ В МИРЕ ПЛЯЖ», он сидел за рулем, откинувшись на спинку сиденья, положив ноги в парусиновых туфлях на приборную доску и вытянув в сторону одну мясистую руку, словно она покоилась на спинке дивана, а в другой руке держа сигарету.
Бьюкенен немного сбросил газ.
Бейли провел пятерней по своему ежику, усмехнулся и бросил сигарету в воду.
Бьюкенен еще сбросил газ, увидев, что на толстой шее Бейли болтается фотокамера с телеобъективом. Бьюкенен получил указание вести себя так, как повел бы себя Виктор Грант, а в этот момент, решил он, Виктор Грант не намерен спускать этому сукину сыну.
Он направил моторку на лодку Бейли, заглушил мотор, почувствовал, как опустился нос моторки, приблизился вплотную к Бейли и ухватился за борт его лодки.
— Как делишки, Кроуфорд?
— Сколько раз я должен повторять вам одно и то же? Меня зовут не Кроуфорд.
Бейли откупорил жестянку с пивом «Блю риббон».
— Ага, Я и сам начинаю думать, что в этом ты прав. Наверно, тебя зовут не Кроуфорд, а как-нибудь по-другому. Однако даю голову на отсечение, что и не Виктор Грант.
— Послушайте, я сделал все, что в моих силах, чтобы убедить вас в этом. Дошел до предела. Терпение мое кончилось. Прекратите следить за мной. Прекратите!
— Чуть не забыл. Извини за невежливость. Если хочешь, у меня есть еще банка пива.
— Сунь себе в задницу.
— Разве так разговаривают со старым приятелем? Чтобы не сказать — с коллегой по бизнесу?
— Неужели вам не надоело? Я вас в глаза не видел до того, как вы появились в этой мексиканской тюрьме.
— А вот тут ты ошибаешься. — Бейли снял ноги с приборной панели моторки и выпрямился на сиденье. — У меня есть товар на продажу, и ты его купишь. Когда ты отправился на яхту к этим людям, я подумал было, что ты собираешься получить эти сто тысяч от них, но ты ушел пустой. А время летит. Ты уж постарайся где-нибудь достать эти деньги. Потому что после полуночи я… Кстати, та деваха на яхте ничего себе штучка, а? Вот в этот большой объектив я видел ее так близко… Как это в той рекламе? «Протяни руку и потрогай»? Я сделал несколько отличных снимков ее, тех двух мужиков и тебя на палубе. Замечательно четко все получились. Фотография — мое хобби. Собственно говоря, у меня в этом конверте есть несколько снимков…
— Это меня не интересует.
— Что ты, я гарантирую, что эти снимки покажутся тебе очень даже интересными. Должен признаться, однако, что делал их не я. Их пришлось снимать с кинопленки и потом почистить. Но если не знаешь, то можно поклясться, что…
— О чем вы говорите?
— Ты просто посмотри на эти чертовы снимки, Кроуфорд.
Бьюкенен нерешительно взял в руки желтый конверт. Со сжавшимся сердцем он думал о той угрозе, которую представляли собой сделанные Бейли снимки его самого в компании с полковником, майором и капитаном. Офицеры не были известными в обществе фигурами. Бейли невдомек, кто они такие. Но если он передаст снимки в полицию и кому-то придет в голову поинтересоваться, что это за люди на яхте, если полковника узнают, то последствия будут просто катастрофическими. Бьюкенену надо каким-то образом заполучить эту пленку с негативами.
Но по мере того как он извлекал снимка из конверта… восемь на десять, черно-белые, глянцевые… и перебирал их один за другим, он вдруг понял, что у него для беспокойства есть гораздо больше причин. Гораздо больше. Потому что снимки, которые он сейчас рассматривал, были сделаны в декабре 1990 года во Франкфурте, в Германии. Они были пересняты е телевизионной ленты новостей дня. На них фигурировали американские заложники, только что освобожденные Ираком, в момент прибытия во франкфуртский аэропорт. И там, заснятый общим и крупным планом, был Большой Боб Бейли, сходящий по трапу с самолета, а рядом с ним…
— Ты совсем неплохо получился, Кроуфорд, — сказал Бейли. — У меня есть копии оригинальных кадров, так что никто не сможет сказать, что это монтаж или что-нибудь такое. Если ты разозлишь меня, не заплатив, то, клянусь Господом Богом, я-таки пошлю эти картинки копам е приложением портрета Эда Поттера, сделанного мексиканской полицией, и вот этих фотографий Виктора Гранта.
Фото Виктора Гранта? Бьюкенен был озадачен и встревожен. Он дошел до конца пачки и почувствовал, как у него похолодело в груди: три последние фотографии изображали его на фоне ворот мексиканской тюрьмы, разговаривающим с Гэрсоном Вудфилдом из американского посольства.
— И здесь ты неплохо получился, — ухмыльнулся Бейли. — Чтобы ты все как следует понял: этот парень из посольства должен был обязательно попасть на снимок, ведь он — железобетонный свидетель, который поможет опознать тебя как Виктора Гранта. Так что ты у меня един в трех лицах, Кроуфорд. Я тебя крепко ухватил.
Пытаясь выиграть время на размышление, Бьюкенен пристально рассматривал снимки. Вот эти, мексиканские. Каким образом?.. И тут он вспомнил. Тогда, разговаривая с Вудфилдом перед воротами тюрьмы, он заметил женщину, она стояла в снующей толпе на тротуаре позади Вудфилда. Это была американка. Около тридцати лет. Рыжеволосая. Привлекательная. Высокая. С хорошей фигурой. На ней были бежевые брюки и желтая блузка. Но он обратил на нее внимание не из-за внешности, а совсем по другой причине.
Объектив ее фотокамеры был нацелен на него.
Бьюкенен поднял глаза от фотографий. Теперь отпали все сомнения в том, что у Бейли есть сообщник. И даже, может быть, не один. Иметь с ним дело будет чрезвычайно сложно. Надо предупредить полковника.
— Можешь взять эти снимки себе. У меня полно таких отпечатков, я храню их в очень надежном месте, вместе с негативами, — сказал Бейли, — и с копией той кинопленки с новостями для телевидения, из Германии. Ведь мне не часто случается видеть себя по телевидению. Один приятель переснял и подарил мне пленку. Никогда не думал, что она мне когда-нибудь сгодится. — Бейли нагнулся вперед. — Признавайся, Кроуфорд, ты здорово влип. Перестань дурачком прикидываться. Прими наказание за то, что попался. Заплати эти сто тысяч долларов. Я даже не спрошу, зачем тебе все эти имена. Это твой бизнес. А мой бизнес получить деньги.
Внезапно Бьюкенен заметил, что на протяжении всего разговора Бейли сидел, отодвинув лицо в сторону, словно у него не поворачивалась шея, вынуждая и Бьюкенена двигать лодку и соответствующим образом поворачивать лицо, чтобы смотреть Бейли прямо в глаза.
Так что там такое с шеей?
Бьюкенен резко повернулся в сторону бетонного причала и там — между двумя ошвартованными парусными шлюпками — увидел эту рыжую, и она держала перед лицом камеру, фотографируя его с Бейли. Одежда на ней была другая. Теперь это были кроссовки, джинсы и рубашка из джинсовой ткани. И, хотя ее лица не было видно из-за фотоаппарата, он безошибочно узнал эту спортивную фигуру и эти длинные эффектные волосы огненного цвета.
— Вижу, ты заметил мою приятельницу. — Бейли выдохнул сигаретный дым. — Теперь тебе должно быть ясно, что ты не решишь свою проблему, даже если избавишься от меня. У нее полно снимков, где мы е тобой вместе, и если со мной что-нибудь случится — но ты молись и надейся, чтобы ничего такого не было, никакого даже несчастного случая, вроде того, что я напиваюсь, падаю с лестницы и ломаю себе шею, — то эти снимки попадут в руки полиции. Плюс она помогла мне сделать копии снимков, которые сейчас у тебя в руках, и она же щелкнула тебя с теми людьми на яхте. Неплохо было бы узнать, кто они такие, а?
Рыжеволосая женщина опустила фотокамеру и смотрела теперь в их сторону. Определенно, это она, подумал Бьюкенен. Крутой лоб. Прекрасно очерченные скулы. Чувственные губы и подбородок. Она была похожа на фотомодель с обложки журнала мод. Но судя по тому, с каким суровым видом она смотрела на него, фотографу пришлось бы приложить чертовски много усилий, чтобы заставить ее улыбнуться, решил Бьюкенен.
— Кроуфорд, до сих пор ты за словом в карман не лез. В чем дело? — спросил Бейли. — Киска язык отъела? Или, может быть, ты иссяк и больше не можешь придумать, чем пудрить мне мозги? Слушай внимательно. Мне нужны мои деньги.
Поколебавшись, Бьюкенен сделал выбор.
— Когда и где?
— Держись поближе к телефону своего приятеля. Я позвоню ему домой сегодня в восемь тридцать и все тебе скажу.
13
На улице было темно. Бьюкенен упаковывал свои вещи, не зажигая света в гостевой комнате, довольствуясь слабым освещением из коридора. Закончив укладываться и убедившись, что ничего не забыл, он подумал, не взять ли 9-миллиметровый пистолет из кобуры, укрепленной на кровати, но потом решил, что не стоит. Если случится заварушка, полиция может установить, что оружие принадлежит Дойлу, а Бьюкенен не хотел впутывать Дойла больше, чем тот уже был впутан.
Выйдя из гостевой комнаты, Бьюкенен повернул было налево, к кухне, где горел свет, но передумал, двинулся направо по слабо освещенному коридору и остановился перед выходившей туда дверью. Он постучал, не получил ответа, заметил, что дверь прикрыта неплотно, и решил рискнуть. Приоткрыв дверь еще немного, он снова постучал.
— Синди?
— …Что, что такое? — спросил из темноты ее усталый голос.
Бьюкенен вошел, пересек темную комнату и опустился на колени возле кровати. Он не видел ее лица, а различал лишь смутные очертания тела под простынями.
— Вас не было за ужином.
— Устала, — прошептала она. — А как вам жаркое?
— Превосходно! Вы не должны были тратить энергию на стряпню. Мы с Джеком могли бы поесть чего-нибудь готового.
— Только не в моем доме. — Синди удалось подчеркнуть интонацией это слово, несмотря на слабость.
— Вот… Я просто хотел сказать, как я ценю это, и поблагодарить вас за все.
Она медленно пошевелилась, наверно, повернулась к нему.
— Вы говорите так, будто… Вы уходите от нас?
— Надо.
Она попыталась сесть, но не смогла.
— Надеюсь, это не из-за меня?
— Как вы могли это подумать?
— Потому что люди чувствуют себя неловко из-за моей болезни. Трудно быть в таком обществе…
— У меня нет такого ощущения, — возразил Бьюкенен. — Просто есть кое-какие дела. Мне пора идти и делать их.
Она не ответила.
— Синди?
— Я вроде как надеялась, что вы еще побудете у нас и составите компанию Джеку. — Она судорожно вздохнула, и Бьюкенен заподозрил, что она плачет. — Так получается, что большую часть времени я провожу либо в больнице, либо здесь, в постели. За себя я не боюсь, но очень жалко Джека.
— Он вас очень любит.
— Да, конечно.
— Он говорил мне это несколько раз. Рассказывал, как гордился вами, вашей стойкостью, с которой вы переносили тяготы семейной жизни с ним, пока он служил, как восхищался вами, когда вы отшили тех репортеров, помните?
Она тихонько засмеялась, потом шмыгнула носом.
— Да, я была в порядке. Добрые старые времена. Вот только тогда Джека подолгу не бывало дома, а теперь, когда мы вместе…
— Вот именно. Вы очень хорошо сказали. Вы вместе, вдвоем. И совсем ни к чему, чтобы здесь был я, как третий лишний. Через пару минут я ухожу.
— Возьмите мою машину.
Бьюкенен удивленно вскинул голову.
— Я чувствую, что она вам пригодится. — Она коснулась его руки. — Мне она точно не пригодится. Я уже не пользовалась ею перед тем как лечь последний раз в больницу. Возьмите ее. Пожалуйста.
— Я верну ее вам, как только устроюсь на новом месте.
— Это не к спеху, поверьте.
— Синди?
— Да?
— Мне очень жаль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
12
Стараясь оберегать раненую правую руку, Бьюкенен спустился по веревочной лестнице в моторку. Как только он вышел из затененной каюты на яростное солнце, голова у него опять начала раскалываться от боли. Он надел кепку и темные очки, а пассажиры яхты смотрели на него сверху вниз. Женщина опять распахнула свой синий махровый халат, демонстрируя едва прикрытые натянутым красным бикини умопомрачительные формы богатой соблазнительницы, которую она изображала.
— Просто пришлите нам счет, — крикнул полковник.
— Да, сэр. Спасибо. — Бьюкенен поймал носовой и кормовой швартовы, брошенные ему майором. Потом запустил мотор и отвел лодку от яхты.
От напряжения мышцы его свело судорогой.
Господи, подумал он. Они не знают, что делать. Мне нужно их решение, а они ничего не говорят. Я не могу действовать без приказа. Но, если к вечеру сегодняшнего дня я ничего от них не получу, как мне держать Бейли на расстоянии?
Занятый этими мыслями, Бьюкенен миновал с одной стороны причал, а с другой укрывшийся в тени пальм особняк, приближаясь к концу канала и собираясь снова выйти на широкий водный простор. И тут вдруг проблема Бейли стала еще острее: слева по курсу, возле буйка, отмечавшего выход из канала, он увидел самого Бейли, сидящего в лодке, похожей на моторку Бьюкенена, с выключенным двигателем. Его лодка была совершенно неподвижной, если не считать того, что она иногда подпрыгивала на волнах от проходящих судов. На Бейли была оранжевая спортивная рубашка с надписью «ФОРТ-ЛО-ДЕРДЕИЛ — ЛУЧШИЙ В МИРЕ ПЛЯЖ», он сидел за рулем, откинувшись на спинку сиденья, положив ноги в парусиновых туфлях на приборную доску и вытянув в сторону одну мясистую руку, словно она покоилась на спинке дивана, а в другой руке держа сигарету.
Бьюкенен немного сбросил газ.
Бейли провел пятерней по своему ежику, усмехнулся и бросил сигарету в воду.
Бьюкенен еще сбросил газ, увидев, что на толстой шее Бейли болтается фотокамера с телеобъективом. Бьюкенен получил указание вести себя так, как повел бы себя Виктор Грант, а в этот момент, решил он, Виктор Грант не намерен спускать этому сукину сыну.
Он направил моторку на лодку Бейли, заглушил мотор, почувствовал, как опустился нос моторки, приблизился вплотную к Бейли и ухватился за борт его лодки.
— Как делишки, Кроуфорд?
— Сколько раз я должен повторять вам одно и то же? Меня зовут не Кроуфорд.
Бейли откупорил жестянку с пивом «Блю риббон».
— Ага, Я и сам начинаю думать, что в этом ты прав. Наверно, тебя зовут не Кроуфорд, а как-нибудь по-другому. Однако даю голову на отсечение, что и не Виктор Грант.
— Послушайте, я сделал все, что в моих силах, чтобы убедить вас в этом. Дошел до предела. Терпение мое кончилось. Прекратите следить за мной. Прекратите!
— Чуть не забыл. Извини за невежливость. Если хочешь, у меня есть еще банка пива.
— Сунь себе в задницу.
— Разве так разговаривают со старым приятелем? Чтобы не сказать — с коллегой по бизнесу?
— Неужели вам не надоело? Я вас в глаза не видел до того, как вы появились в этой мексиканской тюрьме.
— А вот тут ты ошибаешься. — Бейли снял ноги с приборной панели моторки и выпрямился на сиденье. — У меня есть товар на продажу, и ты его купишь. Когда ты отправился на яхту к этим людям, я подумал было, что ты собираешься получить эти сто тысяч от них, но ты ушел пустой. А время летит. Ты уж постарайся где-нибудь достать эти деньги. Потому что после полуночи я… Кстати, та деваха на яхте ничего себе штучка, а? Вот в этот большой объектив я видел ее так близко… Как это в той рекламе? «Протяни руку и потрогай»? Я сделал несколько отличных снимков ее, тех двух мужиков и тебя на палубе. Замечательно четко все получились. Фотография — мое хобби. Собственно говоря, у меня в этом конверте есть несколько снимков…
— Это меня не интересует.
— Что ты, я гарантирую, что эти снимки покажутся тебе очень даже интересными. Должен признаться, однако, что делал их не я. Их пришлось снимать с кинопленки и потом почистить. Но если не знаешь, то можно поклясться, что…
— О чем вы говорите?
— Ты просто посмотри на эти чертовы снимки, Кроуфорд.
Бьюкенен нерешительно взял в руки желтый конверт. Со сжавшимся сердцем он думал о той угрозе, которую представляли собой сделанные Бейли снимки его самого в компании с полковником, майором и капитаном. Офицеры не были известными в обществе фигурами. Бейли невдомек, кто они такие. Но если он передаст снимки в полицию и кому-то придет в голову поинтересоваться, что это за люди на яхте, если полковника узнают, то последствия будут просто катастрофическими. Бьюкенену надо каким-то образом заполучить эту пленку с негативами.
Но по мере того как он извлекал снимка из конверта… восемь на десять, черно-белые, глянцевые… и перебирал их один за другим, он вдруг понял, что у него для беспокойства есть гораздо больше причин. Гораздо больше. Потому что снимки, которые он сейчас рассматривал, были сделаны в декабре 1990 года во Франкфурте, в Германии. Они были пересняты е телевизионной ленты новостей дня. На них фигурировали американские заложники, только что освобожденные Ираком, в момент прибытия во франкфуртский аэропорт. И там, заснятый общим и крупным планом, был Большой Боб Бейли, сходящий по трапу с самолета, а рядом с ним…
— Ты совсем неплохо получился, Кроуфорд, — сказал Бейли. — У меня есть копии оригинальных кадров, так что никто не сможет сказать, что это монтаж или что-нибудь такое. Если ты разозлишь меня, не заплатив, то, клянусь Господом Богом, я-таки пошлю эти картинки копам е приложением портрета Эда Поттера, сделанного мексиканской полицией, и вот этих фотографий Виктора Гранта.
Фото Виктора Гранта? Бьюкенен был озадачен и встревожен. Он дошел до конца пачки и почувствовал, как у него похолодело в груди: три последние фотографии изображали его на фоне ворот мексиканской тюрьмы, разговаривающим с Гэрсоном Вудфилдом из американского посольства.
— И здесь ты неплохо получился, — ухмыльнулся Бейли. — Чтобы ты все как следует понял: этот парень из посольства должен был обязательно попасть на снимок, ведь он — железобетонный свидетель, который поможет опознать тебя как Виктора Гранта. Так что ты у меня един в трех лицах, Кроуфорд. Я тебя крепко ухватил.
Пытаясь выиграть время на размышление, Бьюкенен пристально рассматривал снимки. Вот эти, мексиканские. Каким образом?.. И тут он вспомнил. Тогда, разговаривая с Вудфилдом перед воротами тюрьмы, он заметил женщину, она стояла в снующей толпе на тротуаре позади Вудфилда. Это была американка. Около тридцати лет. Рыжеволосая. Привлекательная. Высокая. С хорошей фигурой. На ней были бежевые брюки и желтая блузка. Но он обратил на нее внимание не из-за внешности, а совсем по другой причине.
Объектив ее фотокамеры был нацелен на него.
Бьюкенен поднял глаза от фотографий. Теперь отпали все сомнения в том, что у Бейли есть сообщник. И даже, может быть, не один. Иметь с ним дело будет чрезвычайно сложно. Надо предупредить полковника.
— Можешь взять эти снимки себе. У меня полно таких отпечатков, я храню их в очень надежном месте, вместе с негативами, — сказал Бейли, — и с копией той кинопленки с новостями для телевидения, из Германии. Ведь мне не часто случается видеть себя по телевидению. Один приятель переснял и подарил мне пленку. Никогда не думал, что она мне когда-нибудь сгодится. — Бейли нагнулся вперед. — Признавайся, Кроуфорд, ты здорово влип. Перестань дурачком прикидываться. Прими наказание за то, что попался. Заплати эти сто тысяч долларов. Я даже не спрошу, зачем тебе все эти имена. Это твой бизнес. А мой бизнес получить деньги.
Внезапно Бьюкенен заметил, что на протяжении всего разговора Бейли сидел, отодвинув лицо в сторону, словно у него не поворачивалась шея, вынуждая и Бьюкенена двигать лодку и соответствующим образом поворачивать лицо, чтобы смотреть Бейли прямо в глаза.
Так что там такое с шеей?
Бьюкенен резко повернулся в сторону бетонного причала и там — между двумя ошвартованными парусными шлюпками — увидел эту рыжую, и она держала перед лицом камеру, фотографируя его с Бейли. Одежда на ней была другая. Теперь это были кроссовки, джинсы и рубашка из джинсовой ткани. И, хотя ее лица не было видно из-за фотоаппарата, он безошибочно узнал эту спортивную фигуру и эти длинные эффектные волосы огненного цвета.
— Вижу, ты заметил мою приятельницу. — Бейли выдохнул сигаретный дым. — Теперь тебе должно быть ясно, что ты не решишь свою проблему, даже если избавишься от меня. У нее полно снимков, где мы е тобой вместе, и если со мной что-нибудь случится — но ты молись и надейся, чтобы ничего такого не было, никакого даже несчастного случая, вроде того, что я напиваюсь, падаю с лестницы и ломаю себе шею, — то эти снимки попадут в руки полиции. Плюс она помогла мне сделать копии снимков, которые сейчас у тебя в руках, и она же щелкнула тебя с теми людьми на яхте. Неплохо было бы узнать, кто они такие, а?
Рыжеволосая женщина опустила фотокамеру и смотрела теперь в их сторону. Определенно, это она, подумал Бьюкенен. Крутой лоб. Прекрасно очерченные скулы. Чувственные губы и подбородок. Она была похожа на фотомодель с обложки журнала мод. Но судя по тому, с каким суровым видом она смотрела на него, фотографу пришлось бы приложить чертовски много усилий, чтобы заставить ее улыбнуться, решил Бьюкенен.
— Кроуфорд, до сих пор ты за словом в карман не лез. В чем дело? — спросил Бейли. — Киска язык отъела? Или, может быть, ты иссяк и больше не можешь придумать, чем пудрить мне мозги? Слушай внимательно. Мне нужны мои деньги.
Поколебавшись, Бьюкенен сделал выбор.
— Когда и где?
— Держись поближе к телефону своего приятеля. Я позвоню ему домой сегодня в восемь тридцать и все тебе скажу.
13
На улице было темно. Бьюкенен упаковывал свои вещи, не зажигая света в гостевой комнате, довольствуясь слабым освещением из коридора. Закончив укладываться и убедившись, что ничего не забыл, он подумал, не взять ли 9-миллиметровый пистолет из кобуры, укрепленной на кровати, но потом решил, что не стоит. Если случится заварушка, полиция может установить, что оружие принадлежит Дойлу, а Бьюкенен не хотел впутывать Дойла больше, чем тот уже был впутан.
Выйдя из гостевой комнаты, Бьюкенен повернул было налево, к кухне, где горел свет, но передумал, двинулся направо по слабо освещенному коридору и остановился перед выходившей туда дверью. Он постучал, не получил ответа, заметил, что дверь прикрыта неплотно, и решил рискнуть. Приоткрыв дверь еще немного, он снова постучал.
— Синди?
— …Что, что такое? — спросил из темноты ее усталый голос.
Бьюкенен вошел, пересек темную комнату и опустился на колени возле кровати. Он не видел ее лица, а различал лишь смутные очертания тела под простынями.
— Вас не было за ужином.
— Устала, — прошептала она. — А как вам жаркое?
— Превосходно! Вы не должны были тратить энергию на стряпню. Мы с Джеком могли бы поесть чего-нибудь готового.
— Только не в моем доме. — Синди удалось подчеркнуть интонацией это слово, несмотря на слабость.
— Вот… Я просто хотел сказать, как я ценю это, и поблагодарить вас за все.
Она медленно пошевелилась, наверно, повернулась к нему.
— Вы говорите так, будто… Вы уходите от нас?
— Надо.
Она попыталась сесть, но не смогла.
— Надеюсь, это не из-за меня?
— Как вы могли это подумать?
— Потому что люди чувствуют себя неловко из-за моей болезни. Трудно быть в таком обществе…
— У меня нет такого ощущения, — возразил Бьюкенен. — Просто есть кое-какие дела. Мне пора идти и делать их.
Она не ответила.
— Синди?
— Я вроде как надеялась, что вы еще побудете у нас и составите компанию Джеку. — Она судорожно вздохнула, и Бьюкенен заподозрил, что она плачет. — Так получается, что большую часть времени я провожу либо в больнице, либо здесь, в постели. За себя я не боюсь, но очень жалко Джека.
— Он вас очень любит.
— Да, конечно.
— Он говорил мне это несколько раз. Рассказывал, как гордился вами, вашей стойкостью, с которой вы переносили тяготы семейной жизни с ним, пока он служил, как восхищался вами, когда вы отшили тех репортеров, помните?
Она тихонько засмеялась, потом шмыгнула носом.
— Да, я была в порядке. Добрые старые времена. Вот только тогда Джека подолгу не бывало дома, а теперь, когда мы вместе…
— Вот именно. Вы очень хорошо сказали. Вы вместе, вдвоем. И совсем ни к чему, чтобы здесь был я, как третий лишний. Через пару минут я ухожу.
— Возьмите мою машину.
Бьюкенен удивленно вскинул голову.
— Я чувствую, что она вам пригодится. — Она коснулась его руки. — Мне она точно не пригодится. Я уже не пользовалась ею перед тем как лечь последний раз в больницу. Возьмите ее. Пожалуйста.
— Я верну ее вам, как только устроюсь на новом месте.
— Это не к спеху, поверьте.
— Синди?
— Да?
— Мне очень жаль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80