На одном бедре у него виднелся боевой шрам, еще один – на левом предплечье. Со своими длинными белыми волосами, ниспадающими на плечи, он походил на великолепное животное, а может, на отца или старшего брата, о котором Тир всегда так мечтал.
Воткнув в тело Агала все иглы, Хетья и Бектис помогли ему взобраться по деревянным ступенькам и лечь в огромный железный чан, заполненный трупами, деревяшками и землей – как воин, Агал мог столкнуться и с худшим. Они пристроили внутрь что-то еще. Может быть, подумал Тир, чтобы иголки, которые торчат у него из спины, не погнулись, когда он ляжет.
Где-то в темной глубине сознания он знал, что должно произойти дальше. Кто-то из его предков, при обстоятельствах, которые Тир не мог себе представить, это уже видел.
Бектис прошел к верхней части чана и остановился под раскачивающейся сеткой из железа и стекла. Он закрыл глаза. Тир увидел, что Хетья отвернулась.
Он радовался, что все происходило внутри чана, куда он не мог заглянуть.
Он радовался, что Агала связали и заткнули ему рот, хотя изнутри все равно доносились звуки – заглушённые крики юноши и нечто еще более ужасное – что-то лилось и хлестало струей, раздавались кошмарные, влажные хлопки, словно кожа лопалась под сильным давлением; брызгала вверх кровь.
Один раз голова Агала появилась над краем чана, и Тиру пришлось зажать рот ладошками, крепко зажмуриться и проглотить желчь, которая чуть не потекла у него из носа.
«Я должен это выдержать, я должен это выдержать, я должен это выдержать…». Он отчаянно цеплялся за эту мысль, не в состоянии дышать, пронзительно крича в глубине сознания. Я должен это выдержать.
Ингольд должен узнать.
Но смотреть он больше не мог. Заскрипели ступеньки – спустился Бектис или Хетья – потом раздались хлюпающие звуки и что-то закапало. Все, что помнил в этот миг Тир, был вкус фиников, которые юноша вез с собой с далекого разоренного Юга.
Потом раздались другие звуки – приглушенное, страшное хихиканье, и у Тира волосы встали дыбом. Он впился зубами в рукав, чтобы не потерять сознания, не закричать и не заплакать. Прямо перед собой он увидел Хетью, протянувшую Шакас Кару железный кляп. Шакас Кар обтер его тряпкой. Из чана раздались звуки, словно кто-то двигался и толкался, и повозка закачалась.
«Не смей кричать, – твердил он себе. – Делай, что хочешь, только не смей кричать».
Все звуки перекрыл мужской голос, прокричавший что-то непонятное. Точно такой же голос ответил ему:
– Атутхес! Атутхес!
Тир вспомнил, что на языке ха'ал это означает «отец». Что-то заблеяло, будто овца с человеческими голосовыми связками.
Ваир поднялся по ступенькам, покачивая плетью в левой, обтянутой перчаткой руке.
– Безупречно, – прошептал он, заглянув в чан. – Безупречно.
Тир смотрел – он заставил себя смотреть – как тетхины выходили из чана. Это было не так ужасно, за исключением» того, что у всех было лицо Агала, у всех было тело Агала, хотя и без шрамов. Как и Акулы, они все были безволосыми и тела их выглядели странно. Впрочем, возможно, только из-за игры света и теней, а также влаги: пятнистые, гладкие в одних местах и грубые в других.
Их было одиннадцать.
Наргуа вытащил из тюков одежду и подал им, но они тупо смотрели на него, и ему пришлось показать, как одеваться. Он провел рукой перед лицом одного из Агалов и что-то ему сказал. Тот в ответ просто слабо промычал.
– Неважно, – отрывисто сказал Ваир. – Они смогут сражаться, только это и имеет значение. Агал! – крикнул он командным голосом, и они повернули к нему головы единым движением.
– Хорошо, – сказал он Бектису. – Это хорошо.
Они одевались и выходили, неуклюжие, спотыкающиеся, в теплой одежде и кожаных полосках, которыми замотали ноги. Наргуа подталкивал их к выходу, похожий на тощую черноглазую пастушью собаку.
Одиннадцать, подумал Тир. Тетхинов никогда не получалось больше четырех в одной группе. Он помнил – сам не зная, откуда – что можно получить только четырех, иногда вообще только трех. Одиннадцать – это очень плохо.
Когда Наргуа ввел в палатку другого юношу, когда Ваир теплым, отеческим голосом спросил: «Хастроаал, не так ли?» – и Хастроаал восторженно ответил: «Да, мой господин», – Тир очень медленно начал пробираться назад, через занавеси, в темноту под повозкой, через парусину, укрывавшую повозку, и во тьму ночи.
– Ты понимаешь, какой помощи я от тебя жду? Величие дела, которое я прошу тебя выполнить?
– Вы знаете, мой господин, что я буду следовать за вами до конца моих дней…
– Молодец. Молодец.
Тира вырвало за повозками, все внутри у него переворачивалось от ужаса и отвращения. Потом он вернулся в свою повозку, прополз между мешками с провизией и забрался в меховое гнездышко. Руки у него так тряслись, что он с трудом стащил с себя варежки и куртку. Холод пронизывал его до самых костей. Он мерз даже под одеялами, и ему становилось все холоднее и холоднее, и в какой-то миг Тир подумал, что умирает. Он старался не заснуть, потому что понимал, что во сне вспомнит все, вспомнит, когда именно он – или тот, другой мальчик – видел все это, видел и то, что происходило в железном чане (теперь он вспомнил, что чан этот назывался драйк, и ему захотелось крикнуть: «Прекратите рассказывать мне все эти вещи!»)
Он проснулся, захлебываясь собственным криком, проснулся от того, что его тряс часовой, пожилой человек по имени Монгрет, и Тир прильнул к нему, всхлипывая и чувствуя, что его тело сейчас взорвется.
– Все в порядке, Кешнитар, – успокаивал его добрый человек, назвав его так, как называли некоторые часовые, когда Ваир не мог их услышать: Кешнитар, маленький король. Правда, иногда они, подшучивая, называли его Дража, Рваное Лицо. – Все хорошо. Ониокс, – позвал он второго часового, – приведи госпожу, ладно? Нашему мальчику приснился кошмар.
Второй часовой оглянулся на черную палатку и пробурчал:
– Обвинять его не приходится. Сегодня воздух прямо пропитан злом. Она там.
– А-а. – Повисло молчание, оба смотрели друг на друга. – Гм… ну, ладно. – Монгрет еще раз обнял Тира, но тот уже понял, что за Хетьей никто не пойдет. Вообще-то он не знал, хочет ли ее увидеть, потому что от ее одежды будет вонять трупами, и могуществом, и молниями, и он не был уверен, что сможет это выдержать. – Это просто сон, маленький король, – добавил он на ломаном языке Вэйта. – Ты как, в порядке?
Тир засопел, изо всех сил стараясь не выглядеть трусом, и сказал на языке ха'ал:
– Все будет нормально, – отчего оба часовых засмеялись.
– Вот настоящий маленький воин. – Он нравился этим людям, хотя никто из них не стал бы перечить Ваиру из-за него. Он не мог их за это винить. Они оба сделали вид, что не замечают его несвязанных рук. – Хочешь, чтобы я побыл с тобой, пока не заснешь?
Тир кивнул. Часовой плохо говорил на языке Вэйта, так что он ничего не поймет, если даже Тир начнет бредить во сне. Монгрет вытер ему слезы своей грубой рукой, и Тир снова лег, но спать не мог. Было какое-то странное утешение в том, что кто-то из его предков, неважно, кто именно, вольно или невольно оказался свидетелем того же, что пришлось увидеть Тиру; что он видел, как отстает от мышц кожа, как лопаются внутренние органы, как распухает и взрывается голова, словно переспелая виноградина; что его так же тошнило, что он так же пришел в смятение и ужаснулся, как и Тир; что он так же хотел, чтобы ему никогда не доводилось это увидеть. Для взрослого мужчины это было так же жутко, как и для маленького мальчика.
Было почти светло, когда Хетья вернулась в повозку, сняла тяжелую верхнюю одежду и свернулась в клубок под одеялами. От нее пахло дешевым южным ромом, бочонок которого хранился в повозке с провизией; иногда его раздавали людям в очень холодные ночи. Тир прислушивался к ее дыханию. Он не думал, что она спит. Позже, когда они снимались с лагеря, Тир увидел, что в нем полно тетхинов, больше сотни, и у всех такая же странная пятнистая кожа и всего несколько лиц: Туувес, Хастроаал, Ти Мен… Глаза их были пустыми, не похожими на глаза Акул или тех тетхинов, которые были в караване, шедшем от Бизоньего Холма. Те были медлительными и тупыми, но похожими на людей. Некоторые из этих могли говорить, но большинство только мычали или издавали странные горловые звуки. Когда Тир наткнулся на Агала, одетого в самодельное платье и с замотанными сыромятной кожей ногами, ему пришлось убежать подальше, и за повозками его вырвало.
Он все еще стоял там на коленях, мокрый от пота и дрожащий, когда его отыскала Хетья и сказала, что должна отвести его к Ваиру. Пора было двигаться дальше, на этот раз подниматься на Лед.
Глава двенадцатая
На рассвете они втащили Темную Молнию на лед и начали его резать.
– Следи за ними внимательно. – Ледяной Сокол, дрожа от холода, обхватил себя руками. Тучи низко нависали над ледяной горой. Ледяные столбы ярко вспыхивали, когда на них попадали солнечные лучи. Наверху зима будет и вовсе невыносимой.
– Это плохая охота. – Потерявший Путь протянул ему двойную бизонью шубу и топорик с короткой рукояткой. – Я еще никогда не видел такой плохой охоты. Видишь, эта женщина все время держится рядом с мальчиком? Она за него боится. – Он уже успел привязаться к Хетье.
– За себя она боится. Он на ее попечении. Потерявший Путь упрямо покачал головой, и они вдвоем стали наблюдать за Хетьей и Бектисом, копошившимся возле Темной Молнии. Нечестивый свет вырывался из нее, играя на жемчужной поверхности льда. Расщелина в нем углублялась, вверх поднимался пар и соединялся с тучами.
– Она мудра, – одобрительно сказал Потерявший Путь, глядя, как Хетья дает указания Бектису. Тот поворачивал Темную Молнию, и аппарат почему-то напоминал дикого кота, который подыскивает себе жертву. Похоже, они работали всю ночь, потому что вокруг было полно новых клонов; одни обували мулов в кожаные башмаки, другие тянули сани на скалы. Тепло одетый Ваир сказал что-то Хетье, и она надменно ответила ему. – Она понимает, что не стоит показывать свой страх. Эй, маленькая шаманка, твой приятель в замерзшей луже знает что-нибудь про Темную Молнию?
Несколько минут назад Холодная Смерть расчистила покрытую льдом лужу, поскребла по ней камешком и теперь разговаривала с Ингольдом. Все то время, пока Темную Молнию втягивали наверх, Ледяной Сокол слышал ее щебетанье – она рассказывала Главному Магу Запада обо всем, что видела.
Он представил себе старого чародея – заросшего, немытого и уставшего, как всегда после долгих путешествий, спрятавшегося где-нибудь в утесах поближе к осаждающим – чтобы иметь возможность пробраться в их лагерь и незамеченным поужинать у костра. Эта мысль заставила его позавидовать Ингольду – Ледяному Соколу очень надоело питаться пеммиканом.
– Ингольд говорит, что он никогда не слышал о такой штуке. – Холодная Смерть подошла к ним, засунув руки в варежках поглубже в карманы. – Но нисколько не удивился, что магические предметы Праотцев можно использовать таким образом.
– А сказал он, – осведомился Ледяной Сокол, – что думает про эту женщину, которая заявляет, что ею завладели Праотцы чародеев? Возможно ли то, что она говорит?
– Все возможно, – весело ответила Холодная Смерть. – От передела мира до спасения этого ребенка. Пошли. Если мы хотим оказаться на Льду раньше, чем они, взбираться надо прямо сейчас. У нас нет Темной Молнии, чтобы нам помочь. И магии Праотцев чародеев тоже нет.
Холодная Смерть отпустила лошадей, чтобы они искали себе пропитание на юге, наложив на них заклятье. Теперь они вернутся сразу же, как только она их призовет.
Ваир назначил десять человек – среди них ни одного клона – прогнать оставшихся лошадей на юг.
– Подарок Голубой Деве, – ухмыльнувшись, заметила Холодная Смерть. – Какая щедрость! Что-то не похоже это на поступок человека, который собирается вернуться обратно по той же дороге, по которой пришел сюда, подумал Ледяной Сокол, наблюдая за тем, как кони исчезают в пустынной дали. Очень любопытно.
Стена льда, вздымавшаяся за Холмом Лилейника, была покрыта расселинами и торосами. Ледяной Сокол и его спутники смастерили себе не только снегоступы. Всю легкую одежду, все пустые мешки из-под продуктов, все, что только можно было, они разрезали на полоски и сделали веревки, вплетая в них кожаные ремешки.
Восхождение было очень трудным. Ледяной Сокол шел впереди, прорубая топориком ступеньки во льду. Потерявший Путь следовал за ним, держась за веревку. Следом поднималась Холодная Смерть, потом они втягивали продукты на сделанных наспех санках, а уж потом поднимали Желтоглазого Пса, озадаченного, но готового всюду идти за хозяином.
Мир на вершине был совершенно чуждым. Бесконечные снежные поля, на которых тут и там вздымались ледяные холмы и башни – и все бесцветное, холодное и мертвое под серыми тучами. Вдали Ледяной Сокол разглядел Маленькие Снеговые Горы, а на запад тянулись снежные дюны, под которыми пряталась расселина, сделанная Темной Молнией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Воткнув в тело Агала все иглы, Хетья и Бектис помогли ему взобраться по деревянным ступенькам и лечь в огромный железный чан, заполненный трупами, деревяшками и землей – как воин, Агал мог столкнуться и с худшим. Они пристроили внутрь что-то еще. Может быть, подумал Тир, чтобы иголки, которые торчат у него из спины, не погнулись, когда он ляжет.
Где-то в темной глубине сознания он знал, что должно произойти дальше. Кто-то из его предков, при обстоятельствах, которые Тир не мог себе представить, это уже видел.
Бектис прошел к верхней части чана и остановился под раскачивающейся сеткой из железа и стекла. Он закрыл глаза. Тир увидел, что Хетья отвернулась.
Он радовался, что все происходило внутри чана, куда он не мог заглянуть.
Он радовался, что Агала связали и заткнули ему рот, хотя изнутри все равно доносились звуки – заглушённые крики юноши и нечто еще более ужасное – что-то лилось и хлестало струей, раздавались кошмарные, влажные хлопки, словно кожа лопалась под сильным давлением; брызгала вверх кровь.
Один раз голова Агала появилась над краем чана, и Тиру пришлось зажать рот ладошками, крепко зажмуриться и проглотить желчь, которая чуть не потекла у него из носа.
«Я должен это выдержать, я должен это выдержать, я должен это выдержать…». Он отчаянно цеплялся за эту мысль, не в состоянии дышать, пронзительно крича в глубине сознания. Я должен это выдержать.
Ингольд должен узнать.
Но смотреть он больше не мог. Заскрипели ступеньки – спустился Бектис или Хетья – потом раздались хлюпающие звуки и что-то закапало. Все, что помнил в этот миг Тир, был вкус фиников, которые юноша вез с собой с далекого разоренного Юга.
Потом раздались другие звуки – приглушенное, страшное хихиканье, и у Тира волосы встали дыбом. Он впился зубами в рукав, чтобы не потерять сознания, не закричать и не заплакать. Прямо перед собой он увидел Хетью, протянувшую Шакас Кару железный кляп. Шакас Кар обтер его тряпкой. Из чана раздались звуки, словно кто-то двигался и толкался, и повозка закачалась.
«Не смей кричать, – твердил он себе. – Делай, что хочешь, только не смей кричать».
Все звуки перекрыл мужской голос, прокричавший что-то непонятное. Точно такой же голос ответил ему:
– Атутхес! Атутхес!
Тир вспомнил, что на языке ха'ал это означает «отец». Что-то заблеяло, будто овца с человеческими голосовыми связками.
Ваир поднялся по ступенькам, покачивая плетью в левой, обтянутой перчаткой руке.
– Безупречно, – прошептал он, заглянув в чан. – Безупречно.
Тир смотрел – он заставил себя смотреть – как тетхины выходили из чана. Это было не так ужасно, за исключением» того, что у всех было лицо Агала, у всех было тело Агала, хотя и без шрамов. Как и Акулы, они все были безволосыми и тела их выглядели странно. Впрочем, возможно, только из-за игры света и теней, а также влаги: пятнистые, гладкие в одних местах и грубые в других.
Их было одиннадцать.
Наргуа вытащил из тюков одежду и подал им, но они тупо смотрели на него, и ему пришлось показать, как одеваться. Он провел рукой перед лицом одного из Агалов и что-то ему сказал. Тот в ответ просто слабо промычал.
– Неважно, – отрывисто сказал Ваир. – Они смогут сражаться, только это и имеет значение. Агал! – крикнул он командным голосом, и они повернули к нему головы единым движением.
– Хорошо, – сказал он Бектису. – Это хорошо.
Они одевались и выходили, неуклюжие, спотыкающиеся, в теплой одежде и кожаных полосках, которыми замотали ноги. Наргуа подталкивал их к выходу, похожий на тощую черноглазую пастушью собаку.
Одиннадцать, подумал Тир. Тетхинов никогда не получалось больше четырех в одной группе. Он помнил – сам не зная, откуда – что можно получить только четырех, иногда вообще только трех. Одиннадцать – это очень плохо.
Когда Наргуа ввел в палатку другого юношу, когда Ваир теплым, отеческим голосом спросил: «Хастроаал, не так ли?» – и Хастроаал восторженно ответил: «Да, мой господин», – Тир очень медленно начал пробираться назад, через занавеси, в темноту под повозкой, через парусину, укрывавшую повозку, и во тьму ночи.
– Ты понимаешь, какой помощи я от тебя жду? Величие дела, которое я прошу тебя выполнить?
– Вы знаете, мой господин, что я буду следовать за вами до конца моих дней…
– Молодец. Молодец.
Тира вырвало за повозками, все внутри у него переворачивалось от ужаса и отвращения. Потом он вернулся в свою повозку, прополз между мешками с провизией и забрался в меховое гнездышко. Руки у него так тряслись, что он с трудом стащил с себя варежки и куртку. Холод пронизывал его до самых костей. Он мерз даже под одеялами, и ему становилось все холоднее и холоднее, и в какой-то миг Тир подумал, что умирает. Он старался не заснуть, потому что понимал, что во сне вспомнит все, вспомнит, когда именно он – или тот, другой мальчик – видел все это, видел и то, что происходило в железном чане (теперь он вспомнил, что чан этот назывался драйк, и ему захотелось крикнуть: «Прекратите рассказывать мне все эти вещи!»)
Он проснулся, захлебываясь собственным криком, проснулся от того, что его тряс часовой, пожилой человек по имени Монгрет, и Тир прильнул к нему, всхлипывая и чувствуя, что его тело сейчас взорвется.
– Все в порядке, Кешнитар, – успокаивал его добрый человек, назвав его так, как называли некоторые часовые, когда Ваир не мог их услышать: Кешнитар, маленький король. Правда, иногда они, подшучивая, называли его Дража, Рваное Лицо. – Все хорошо. Ониокс, – позвал он второго часового, – приведи госпожу, ладно? Нашему мальчику приснился кошмар.
Второй часовой оглянулся на черную палатку и пробурчал:
– Обвинять его не приходится. Сегодня воздух прямо пропитан злом. Она там.
– А-а. – Повисло молчание, оба смотрели друг на друга. – Гм… ну, ладно. – Монгрет еще раз обнял Тира, но тот уже понял, что за Хетьей никто не пойдет. Вообще-то он не знал, хочет ли ее увидеть, потому что от ее одежды будет вонять трупами, и могуществом, и молниями, и он не был уверен, что сможет это выдержать. – Это просто сон, маленький король, – добавил он на ломаном языке Вэйта. – Ты как, в порядке?
Тир засопел, изо всех сил стараясь не выглядеть трусом, и сказал на языке ха'ал:
– Все будет нормально, – отчего оба часовых засмеялись.
– Вот настоящий маленький воин. – Он нравился этим людям, хотя никто из них не стал бы перечить Ваиру из-за него. Он не мог их за это винить. Они оба сделали вид, что не замечают его несвязанных рук. – Хочешь, чтобы я побыл с тобой, пока не заснешь?
Тир кивнул. Часовой плохо говорил на языке Вэйта, так что он ничего не поймет, если даже Тир начнет бредить во сне. Монгрет вытер ему слезы своей грубой рукой, и Тир снова лег, но спать не мог. Было какое-то странное утешение в том, что кто-то из его предков, неважно, кто именно, вольно или невольно оказался свидетелем того же, что пришлось увидеть Тиру; что он видел, как отстает от мышц кожа, как лопаются внутренние органы, как распухает и взрывается голова, словно переспелая виноградина; что его так же тошнило, что он так же пришел в смятение и ужаснулся, как и Тир; что он так же хотел, чтобы ему никогда не доводилось это увидеть. Для взрослого мужчины это было так же жутко, как и для маленького мальчика.
Было почти светло, когда Хетья вернулась в повозку, сняла тяжелую верхнюю одежду и свернулась в клубок под одеялами. От нее пахло дешевым южным ромом, бочонок которого хранился в повозке с провизией; иногда его раздавали людям в очень холодные ночи. Тир прислушивался к ее дыханию. Он не думал, что она спит. Позже, когда они снимались с лагеря, Тир увидел, что в нем полно тетхинов, больше сотни, и у всех такая же странная пятнистая кожа и всего несколько лиц: Туувес, Хастроаал, Ти Мен… Глаза их были пустыми, не похожими на глаза Акул или тех тетхинов, которые были в караване, шедшем от Бизоньего Холма. Те были медлительными и тупыми, но похожими на людей. Некоторые из этих могли говорить, но большинство только мычали или издавали странные горловые звуки. Когда Тир наткнулся на Агала, одетого в самодельное платье и с замотанными сыромятной кожей ногами, ему пришлось убежать подальше, и за повозками его вырвало.
Он все еще стоял там на коленях, мокрый от пота и дрожащий, когда его отыскала Хетья и сказала, что должна отвести его к Ваиру. Пора было двигаться дальше, на этот раз подниматься на Лед.
Глава двенадцатая
На рассвете они втащили Темную Молнию на лед и начали его резать.
– Следи за ними внимательно. – Ледяной Сокол, дрожа от холода, обхватил себя руками. Тучи низко нависали над ледяной горой. Ледяные столбы ярко вспыхивали, когда на них попадали солнечные лучи. Наверху зима будет и вовсе невыносимой.
– Это плохая охота. – Потерявший Путь протянул ему двойную бизонью шубу и топорик с короткой рукояткой. – Я еще никогда не видел такой плохой охоты. Видишь, эта женщина все время держится рядом с мальчиком? Она за него боится. – Он уже успел привязаться к Хетье.
– За себя она боится. Он на ее попечении. Потерявший Путь упрямо покачал головой, и они вдвоем стали наблюдать за Хетьей и Бектисом, копошившимся возле Темной Молнии. Нечестивый свет вырывался из нее, играя на жемчужной поверхности льда. Расщелина в нем углублялась, вверх поднимался пар и соединялся с тучами.
– Она мудра, – одобрительно сказал Потерявший Путь, глядя, как Хетья дает указания Бектису. Тот поворачивал Темную Молнию, и аппарат почему-то напоминал дикого кота, который подыскивает себе жертву. Похоже, они работали всю ночь, потому что вокруг было полно новых клонов; одни обували мулов в кожаные башмаки, другие тянули сани на скалы. Тепло одетый Ваир сказал что-то Хетье, и она надменно ответила ему. – Она понимает, что не стоит показывать свой страх. Эй, маленькая шаманка, твой приятель в замерзшей луже знает что-нибудь про Темную Молнию?
Несколько минут назад Холодная Смерть расчистила покрытую льдом лужу, поскребла по ней камешком и теперь разговаривала с Ингольдом. Все то время, пока Темную Молнию втягивали наверх, Ледяной Сокол слышал ее щебетанье – она рассказывала Главному Магу Запада обо всем, что видела.
Он представил себе старого чародея – заросшего, немытого и уставшего, как всегда после долгих путешествий, спрятавшегося где-нибудь в утесах поближе к осаждающим – чтобы иметь возможность пробраться в их лагерь и незамеченным поужинать у костра. Эта мысль заставила его позавидовать Ингольду – Ледяному Соколу очень надоело питаться пеммиканом.
– Ингольд говорит, что он никогда не слышал о такой штуке. – Холодная Смерть подошла к ним, засунув руки в варежках поглубже в карманы. – Но нисколько не удивился, что магические предметы Праотцев можно использовать таким образом.
– А сказал он, – осведомился Ледяной Сокол, – что думает про эту женщину, которая заявляет, что ею завладели Праотцы чародеев? Возможно ли то, что она говорит?
– Все возможно, – весело ответила Холодная Смерть. – От передела мира до спасения этого ребенка. Пошли. Если мы хотим оказаться на Льду раньше, чем они, взбираться надо прямо сейчас. У нас нет Темной Молнии, чтобы нам помочь. И магии Праотцев чародеев тоже нет.
Холодная Смерть отпустила лошадей, чтобы они искали себе пропитание на юге, наложив на них заклятье. Теперь они вернутся сразу же, как только она их призовет.
Ваир назначил десять человек – среди них ни одного клона – прогнать оставшихся лошадей на юг.
– Подарок Голубой Деве, – ухмыльнувшись, заметила Холодная Смерть. – Какая щедрость! Что-то не похоже это на поступок человека, который собирается вернуться обратно по той же дороге, по которой пришел сюда, подумал Ледяной Сокол, наблюдая за тем, как кони исчезают в пустынной дали. Очень любопытно.
Стена льда, вздымавшаяся за Холмом Лилейника, была покрыта расселинами и торосами. Ледяной Сокол и его спутники смастерили себе не только снегоступы. Всю легкую одежду, все пустые мешки из-под продуктов, все, что только можно было, они разрезали на полоски и сделали веревки, вплетая в них кожаные ремешки.
Восхождение было очень трудным. Ледяной Сокол шел впереди, прорубая топориком ступеньки во льду. Потерявший Путь следовал за ним, держась за веревку. Следом поднималась Холодная Смерть, потом они втягивали продукты на сделанных наспех санках, а уж потом поднимали Желтоглазого Пса, озадаченного, но готового всюду идти за хозяином.
Мир на вершине был совершенно чуждым. Бесконечные снежные поля, на которых тут и там вздымались ледяные холмы и башни – и все бесцветное, холодное и мертвое под серыми тучами. Вдали Ледяной Сокол разглядел Маленькие Снеговые Горы, а на запад тянулись снежные дюны, под которыми пряталась расселина, сделанная Темной Молнией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50