Он пришел к мысли, что взаимосвязь между человеческим разумом и эмоциями – есть источник веры. Чтобы воззвать к вере человека, надо знать ее механизмы. А лучше всего можно понять веру, лишь обращаясь к человеческой психике.
Что же мог узнать Джим, что так потрясло его?
Билл почувствовал прилив безотчетной жалости к своему другу. Неужели этот твердолобый, точно каменная стена, рационалист натолкнулся на нечто такое, что не в состоянии пережить? Как печально!
Он набрал номер, который ему дала Кэрол. Услышав в трубке хриплый голос Джима, он сказал самым дружеским тоном, на какой был способен:
– Джимми! Это Билл Райан. Как дела?
– Великолепно. – Джим не дал себе труда скрыть иронию в этом ответе.
– Привыкаешь к роли богатого члена нашего истеблишмента?
– Стараюсь.
– Что нового?
– Мало чего.
Это ни к чему не вело, и Билл решил прямо перейти к делу.
– Нашел что-нибудь новое о своих единокровных родителях?
– Почему ты спрашиваешь? - Слова прозвучали так, будто их вырвали у Джима из горла. Впервые с момента, как он взял трубку, в его голосе послышался намек на какую-то эмоцию.
Наконец-то!
– Мне просто интересно. Когда мы ужинали на прошлой неделе, мне показалось, что ты убедился в отцовстве Хэнли и собирался прочесать весь особняк, чтобы выяснить, кто твоя мать.
Голос Джима оставался хриплым.
– Да, верно, может быть, я тогда не знал всего, а думал, что мне уже все известно.
О чем это он?
– Прости, Джим, не понимаю.
Но Джим ушел от этой темы.
– Минутку, – сказал он, – что, это Кэрол поставила тебя в известность?
– Ну, она беспокоится, Джим. Она...
– Вое в порядке, Билл. Я знаю, что она беспокоится. Я вел себя с ней нечестно, но я сегодня же все исправлю... Надеюсь.
– Могу я чем-нибудь помочь?
– Думаю, мне никто ничем не может помочь.
Билл ощутил на том конце провода безысходную, всесокрушающую печаль.
– Ну, наверняка...
– Мне пора, Билл. Спасибо. Пока.
Он положил трубку.
Билл понуро сидел у телефона, горько сожалея о том, что его старый друг нашел корни, которые так долго искал, и то, что он обнаружил, разрывает ему сердце.
3
Подъехав по набережной к особняку Хэнли, Джерри Беккер увидел, что чугунные ворота с остроконечными пиками заперты, а на подъездной дорожке не видно машины. Но это не означало, что Стивенса нет в доме. Джерри остановился у обочины, но некоторое время продолжал сидеть за рулем, глядя на большой дом; приятно пригревало послеполуденное солнце, по радио диск-жокей болтал что-то в промежутках между записями.
Беккер посидел еще немного, наслаждаясь ощущением весны, исходившим от ясного мартовского неба, пока диск-жокей не поставил «Он верит в мечты» в исполнении «Монков». Четверо придурков прямо с улицы, эти «Монки», получили деньги и славу на блюдечке. Точно как Джим Стивенс. Обидно!
Он решил: хватит тянуть, пора приниматься за дело, надо довести до конца задуманное.
Придется поесть дерьма.
Он толкнул ворота, прошел по дорожке, поднялся на крыльцо и, собравшись с духом, позвонил.
Ему ужасно не хотелось все это затевать. Ведь этот псих вчера набил ему морду. Возможно, с его стороны было не очень тактично подать результаты своих трудов, на которые он убил целый день, именно в такой форме. Но это не давало Стивенсу права бросаться на него с кулаками. Что же, он думает, ему все дозволено, раз он теперь богат?
Но он, Джерри, должен сохранить хорошие отношения со Стивенсом. Он не собирается из-за одного недоразумения отказываться от своего очерка и возможности попасть в сообщения пресс-агентств. Если ему придется съесть сегодня немного дерьма, чтобы получить эксклюзивные права на эту историю, что ж, передайте горчицу.
Но когда все это кончится и очерк будет напечатан за его подписью, он пошлет Джима Стивенса куда подальше.
Тяжелая дубовая дверь распахнулась, и на пороге появился Джим Стивенс.
– Какого черта тебе нужно? – спросил он.
Тон его был враждебным, но в глазах стояло что-то другое. Беккер не совсем понял, что именно.
– Я приехал извиниться.
– Все уже забыто.
– Нет, послушай. Я вел себя очень глупо, просто невероятно бестактно.
– Выбрось это из головы, – произнес он ровным тоном, почти равнодушно.
Смотри-ка, все идет лучше, чем он мог надеяться. Вполне гладко и особо унижаться даже не надо. Хорошо бы войти в дом – на улице холодновато, но Стивенс лишь чуть приоткрыл дверь и не собирался приглашать его войти.
– Спасибо. Очень благородно с твоей стороны, Джим. Нашел ты что-нибудь новенькое для нашего очерка?
В глазах Джима снова появилось это странное выражение. Он сказал:
– Можешь выбросить из головы мысль об этом очерке, Джерри.
Беккер онемел.
– Не понимаю тебя, – проговорил он, обретя дар речи.
– Я хочу сказать, что не желаю больше видеть тебя здесь.
– Но мы же договорились!
– У тебя уже есть материал для очерка.
– Только половина.
– Это все, что ты можешь получить. Об остальном забудь!
– Мы ведь собирались выяснить, кто была твоя мать! Без этого очерк получится незаконченным.
При упоминании о матери странное выражение в глазах Стивенса стало еще заметнее.
– Мне очень жаль. Тебе придется обойтись тем, что ты имеешь. Или еще лучше вообще откажись от этого очерка.
– Ни за что на свете, сукин ты сын! Этот очерк – мой счастливый билет, возможность бросить к чертовой матери «Экспресс». Ты не отнимешь ее у меня!
– До свидания, Джерри!
Он захлопнул дверь. В ярости Беккер пнул ее ногой и поспешил назад через ворота к своему «битлу», готовый заорать от бешенства. И тут он понял, что было во взгляде Стивенса.
Он боится меня?
Эта мысль ему сразу понравилась. Он не мог вспомнить случая за всю свою жизнь, чтобы его боялись. Было так приятно почувствовать себя сильным.
Поведению Стивенса могло быть лишь одно объяснение: он нашел в своем прошлом какие-то факты, которые не хотел разглашать. Все дело в этом.
Джерри Беккер поклялся не мытьем, так катаньем добраться до этих фактов.
4
– Джим?
Никакого ответа.
Похоже, дома его нет. Кэрол поняла это, как только вошла, но все же окликнула Джима.
Так тихо! В лучах послеполуденного солнца, светившего в окна фасада, блестели и кружились пылинки. Кэрол поискала записку. Не найдя ее, она сразу направилась к телефону звонить в особняк.
Кэрол по-настоящему рассердилась. Она не в силах больше все это переносить. Этот день должен был стать одним из самых радостных в ее жизни. Она проводила счастливого и благодарного Додда и его дочерей домой – он будет жить у Морин, а Кэтрин будет брать его на уик-энды. Кэрол чувствовала бы себя на седьмом небе, если бы не все эти тайны и увертки Джима.
Она уже хотела набирать номер, когда услышала какой-то шелест из кабинета.
Сделав всего один шаг и вытянув шею, она увидела профиль Джима: он сидел на диван-кровати.
Джим смотрел в пространство. Он выглядел таким потерянным, таким несчастным, что она чуть не расплакалась. Шагнув к нему, Кэрол увидела, что он закрыл глаза и откинул голову на спинку дивана. Дыхание его замедлилось и стало ровным, с лица исчезло напряженное выражение – он уснул.
Несколько минут Кэрол смотрела на мужа. У нее не хватило духу разбудить его. По крайней мере на время он убежал от тех демонов, что преследовали его.
А потом она увидела, откуда взялись эти демоны – дневники из сейфа лежали на подушке рядом с Джимом. Ее первым движением было схватить их и самой выяснить, что могло так потрясти его, но она заколебалась. Вдруг он проснется и увидит, как она крадется из комнаты, унося эти дневники? Что он тогда подумает о ее попытке вторгнуться в нечто глубоко личное для него?
Но, черт возьми, это ведь касается и ее!
На цыпочках она подошла к дивану и тихонько стащила папки с подушки. В какой-то момент, когда она поднимала всю кипу папок, маленькая черная книжка почти выскользнула у нее из рук и чуть не упала на колени Джиму, но она удержала ее и бесшумно выскользнула из комнаты, не разбудив его.
Она понесла дневники в спальню и дрожащей рукой стала перелистывать одну из серых папок.
5
Джерри Беккер остановился у тротуара через улицу примерно в пятидесяти футах от дома Стивенсов. До этого он ехал за Джимом, когда тот шел пешком из особняка Хэнли. Беккера так и подмывало разогнать машину и переехать чванливого ублюдка. Это положило бы конец всему дерьмовому делу. Он мог завершить свой эксклюзивный очерк некрологом.
Но тогда слишком много вопросов осталось бы без ответа.
Поэтому он немного поездил после того, как жена Стивенса вернулась домой, а теперь, когда хорошенько стемнело, вернулся на прежнее место. Он решил сидеть здесь на холоде и наблюдать за домом, пока не станет ясно, что супруги отправились спать. А потом на рассвете он вернется с термосом кофе, чтобы вести слежку, ездить вокруг, не теряя Стивенса из виду и терпеливо ожидая, не выдаст ли он себя чем-нибудь.
Джерри закурил сигарету с марихуаной и завернулся во взятое с собой шерстяное одеяло. Он не спускал глаз с освещенных окон, убежденный, что, если будет здесь рядом достаточно долго, его время придет. Он был уверен, что стоит ждать.
6
Прошло много часов, а Джим все еще крепко спал, возможно, впервые с понедельника. И слава Богу, потому что Кэрол ничего не удавалось найти. Она в отчаянии встряхнула головой, берясь за очередную серую папку. Записей было слишком много и, не имея представления, что именно она ищет, Кэрол могла до утра разбирать трудный почерк Хэнли, так ничего и не узнав.
Она открыла посредине черную книжку, и у нее перехватило дыхание при виде обращения на первой странице текста. Она инстинктивно почувствовала – это то, что она искала.
Кэрол стала читать.
Глава 11
6 ЯНВАРЯ 1963
"Дорогой Джим!
Сегодня день твоего совершеннолетия. Тебе исполнился двадцать один год. Я намерен в течение нескольких ближайших дней писать тебе это письмо, которое, я молю Бога, ты никогда не прочтешь.
Но если ты сейчас держишь его в руках, значит, случилось нечто ужасное.
Я очень об этом сожалею.
Ты не должен был ничего знать о своем происхождении. Ты должен был жить нормальной, счастливой, созидательной жизнью, а потом, может быть, повторяю – может быть, после того, как я давно буду покоиться в могиле, а ты умрешь естественной смертью, то, что ты сейчас узнаешь, будет обнародовано.
Но, если ты читаешь это письмо, значит, меня нет в живых, и Дерра тоже, и все, что я задумал, приняло совсем неожиданный оборот.
Вот почему я пишу это письмо. Пишу, чтобы поставить все на свои места. В папках, запертых в шкафу, ты найдешь те же факты, записанные день за днем гораздо более подробно, но почти или вовсе не дающие понятия о перспективах. (Обращаясь к прошлому, скажу: представляй я тогда эти перспективы, вряд ли зашел бы так далеко.) Это письмо – краткое изложение всего, что произошло.
То, что ты сейчас прочтешь, покажется тебе совершенно невероятным. Если ты решишь этому не поверить, я буду только рад. Возьми папки с записями и это письмо и сожги их, ничего дальше не читая. Твоя тайна останется нераскрытой. Но я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой, и поэтому уверен, что ты на это не согласишься. Ты станешь искать и копать, гоняться за фактами и не успокоишься, пока не найдешь все ответы. В конце концов, именно так поступил бы я.
Для меня все началось в 1939 году.
Уверен, что правительство к этому времени уже несколько лет вынашивало подобную идею. Не надо было быть евреем, чтобы не остаться равнодушным к гитлеровскому бряцанию оружием в тридцатые годы и бесконечным разглагольствованиям о тысячелетнем рейхе во главе с чисто арийской расой господ. Все это беспокоило многих в нашей стране, в том числе и меня. Вопросы евгеники (этот термин вышел из употребления в наши дни, он означает совершенствование рода человеческого путем селекции), так вот, эти вопросы тогда очень занимали меня и, полагаю, нередко обсуждались на приемах и коктейлях в Госдепартаменте.
Вот таким образом и стала формироваться идея исследовать возможность селекционировать совершенного (или, по крайней мере, наилучшего) американского солдата. Возможно, что это ни к чему бы не привело, не напиши я летом 1939 года письмо на эту тему президенту Рузвельту и не выйди Гитлер за границы своего государства.
Не хочу хвастать, Джим, но в расцвете сил я был личностью. Родился я в 1901 году, значит, в ту пору мне еще не исполнилось сорока, но я уже составил себе состояние (и, учти, в период Великой депрессии), запатентовав несколько диагностических методик для коммерческих лабораторий. Я также произвел большой шум среди тогдашних биологов своими работами о генной инженерии путем селекции и экспериментами по искусственному оплодотворению яйцеклеток приматов.
О, в те годы я был самоуверенным малым. А почему бы и нет? Мир принадлежал мне... Я никогда не знал бедности, упорный труд и интуиция сделали меня богатым и независимым в то время, как люди вокруг разорялись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Что же мог узнать Джим, что так потрясло его?
Билл почувствовал прилив безотчетной жалости к своему другу. Неужели этот твердолобый, точно каменная стена, рационалист натолкнулся на нечто такое, что не в состоянии пережить? Как печально!
Он набрал номер, который ему дала Кэрол. Услышав в трубке хриплый голос Джима, он сказал самым дружеским тоном, на какой был способен:
– Джимми! Это Билл Райан. Как дела?
– Великолепно. – Джим не дал себе труда скрыть иронию в этом ответе.
– Привыкаешь к роли богатого члена нашего истеблишмента?
– Стараюсь.
– Что нового?
– Мало чего.
Это ни к чему не вело, и Билл решил прямо перейти к делу.
– Нашел что-нибудь новое о своих единокровных родителях?
– Почему ты спрашиваешь? - Слова прозвучали так, будто их вырвали у Джима из горла. Впервые с момента, как он взял трубку, в его голосе послышался намек на какую-то эмоцию.
Наконец-то!
– Мне просто интересно. Когда мы ужинали на прошлой неделе, мне показалось, что ты убедился в отцовстве Хэнли и собирался прочесать весь особняк, чтобы выяснить, кто твоя мать.
Голос Джима оставался хриплым.
– Да, верно, может быть, я тогда не знал всего, а думал, что мне уже все известно.
О чем это он?
– Прости, Джим, не понимаю.
Но Джим ушел от этой темы.
– Минутку, – сказал он, – что, это Кэрол поставила тебя в известность?
– Ну, она беспокоится, Джим. Она...
– Вое в порядке, Билл. Я знаю, что она беспокоится. Я вел себя с ней нечестно, но я сегодня же все исправлю... Надеюсь.
– Могу я чем-нибудь помочь?
– Думаю, мне никто ничем не может помочь.
Билл ощутил на том конце провода безысходную, всесокрушающую печаль.
– Ну, наверняка...
– Мне пора, Билл. Спасибо. Пока.
Он положил трубку.
Билл понуро сидел у телефона, горько сожалея о том, что его старый друг нашел корни, которые так долго искал, и то, что он обнаружил, разрывает ему сердце.
3
Подъехав по набережной к особняку Хэнли, Джерри Беккер увидел, что чугунные ворота с остроконечными пиками заперты, а на подъездной дорожке не видно машины. Но это не означало, что Стивенса нет в доме. Джерри остановился у обочины, но некоторое время продолжал сидеть за рулем, глядя на большой дом; приятно пригревало послеполуденное солнце, по радио диск-жокей болтал что-то в промежутках между записями.
Беккер посидел еще немного, наслаждаясь ощущением весны, исходившим от ясного мартовского неба, пока диск-жокей не поставил «Он верит в мечты» в исполнении «Монков». Четверо придурков прямо с улицы, эти «Монки», получили деньги и славу на блюдечке. Точно как Джим Стивенс. Обидно!
Он решил: хватит тянуть, пора приниматься за дело, надо довести до конца задуманное.
Придется поесть дерьма.
Он толкнул ворота, прошел по дорожке, поднялся на крыльцо и, собравшись с духом, позвонил.
Ему ужасно не хотелось все это затевать. Ведь этот псих вчера набил ему морду. Возможно, с его стороны было не очень тактично подать результаты своих трудов, на которые он убил целый день, именно в такой форме. Но это не давало Стивенсу права бросаться на него с кулаками. Что же, он думает, ему все дозволено, раз он теперь богат?
Но он, Джерри, должен сохранить хорошие отношения со Стивенсом. Он не собирается из-за одного недоразумения отказываться от своего очерка и возможности попасть в сообщения пресс-агентств. Если ему придется съесть сегодня немного дерьма, чтобы получить эксклюзивные права на эту историю, что ж, передайте горчицу.
Но когда все это кончится и очерк будет напечатан за его подписью, он пошлет Джима Стивенса куда подальше.
Тяжелая дубовая дверь распахнулась, и на пороге появился Джим Стивенс.
– Какого черта тебе нужно? – спросил он.
Тон его был враждебным, но в глазах стояло что-то другое. Беккер не совсем понял, что именно.
– Я приехал извиниться.
– Все уже забыто.
– Нет, послушай. Я вел себя очень глупо, просто невероятно бестактно.
– Выбрось это из головы, – произнес он ровным тоном, почти равнодушно.
Смотри-ка, все идет лучше, чем он мог надеяться. Вполне гладко и особо унижаться даже не надо. Хорошо бы войти в дом – на улице холодновато, но Стивенс лишь чуть приоткрыл дверь и не собирался приглашать его войти.
– Спасибо. Очень благородно с твоей стороны, Джим. Нашел ты что-нибудь новенькое для нашего очерка?
В глазах Джима снова появилось это странное выражение. Он сказал:
– Можешь выбросить из головы мысль об этом очерке, Джерри.
Беккер онемел.
– Не понимаю тебя, – проговорил он, обретя дар речи.
– Я хочу сказать, что не желаю больше видеть тебя здесь.
– Но мы же договорились!
– У тебя уже есть материал для очерка.
– Только половина.
– Это все, что ты можешь получить. Об остальном забудь!
– Мы ведь собирались выяснить, кто была твоя мать! Без этого очерк получится незаконченным.
При упоминании о матери странное выражение в глазах Стивенса стало еще заметнее.
– Мне очень жаль. Тебе придется обойтись тем, что ты имеешь. Или еще лучше вообще откажись от этого очерка.
– Ни за что на свете, сукин ты сын! Этот очерк – мой счастливый билет, возможность бросить к чертовой матери «Экспресс». Ты не отнимешь ее у меня!
– До свидания, Джерри!
Он захлопнул дверь. В ярости Беккер пнул ее ногой и поспешил назад через ворота к своему «битлу», готовый заорать от бешенства. И тут он понял, что было во взгляде Стивенса.
Он боится меня?
Эта мысль ему сразу понравилась. Он не мог вспомнить случая за всю свою жизнь, чтобы его боялись. Было так приятно почувствовать себя сильным.
Поведению Стивенса могло быть лишь одно объяснение: он нашел в своем прошлом какие-то факты, которые не хотел разглашать. Все дело в этом.
Джерри Беккер поклялся не мытьем, так катаньем добраться до этих фактов.
4
– Джим?
Никакого ответа.
Похоже, дома его нет. Кэрол поняла это, как только вошла, но все же окликнула Джима.
Так тихо! В лучах послеполуденного солнца, светившего в окна фасада, блестели и кружились пылинки. Кэрол поискала записку. Не найдя ее, она сразу направилась к телефону звонить в особняк.
Кэрол по-настоящему рассердилась. Она не в силах больше все это переносить. Этот день должен был стать одним из самых радостных в ее жизни. Она проводила счастливого и благодарного Додда и его дочерей домой – он будет жить у Морин, а Кэтрин будет брать его на уик-энды. Кэрол чувствовала бы себя на седьмом небе, если бы не все эти тайны и увертки Джима.
Она уже хотела набирать номер, когда услышала какой-то шелест из кабинета.
Сделав всего один шаг и вытянув шею, она увидела профиль Джима: он сидел на диван-кровати.
Джим смотрел в пространство. Он выглядел таким потерянным, таким несчастным, что она чуть не расплакалась. Шагнув к нему, Кэрол увидела, что он закрыл глаза и откинул голову на спинку дивана. Дыхание его замедлилось и стало ровным, с лица исчезло напряженное выражение – он уснул.
Несколько минут Кэрол смотрела на мужа. У нее не хватило духу разбудить его. По крайней мере на время он убежал от тех демонов, что преследовали его.
А потом она увидела, откуда взялись эти демоны – дневники из сейфа лежали на подушке рядом с Джимом. Ее первым движением было схватить их и самой выяснить, что могло так потрясти его, но она заколебалась. Вдруг он проснется и увидит, как она крадется из комнаты, унося эти дневники? Что он тогда подумает о ее попытке вторгнуться в нечто глубоко личное для него?
Но, черт возьми, это ведь касается и ее!
На цыпочках она подошла к дивану и тихонько стащила папки с подушки. В какой-то момент, когда она поднимала всю кипу папок, маленькая черная книжка почти выскользнула у нее из рук и чуть не упала на колени Джиму, но она удержала ее и бесшумно выскользнула из комнаты, не разбудив его.
Она понесла дневники в спальню и дрожащей рукой стала перелистывать одну из серых папок.
5
Джерри Беккер остановился у тротуара через улицу примерно в пятидесяти футах от дома Стивенсов. До этого он ехал за Джимом, когда тот шел пешком из особняка Хэнли. Беккера так и подмывало разогнать машину и переехать чванливого ублюдка. Это положило бы конец всему дерьмовому делу. Он мог завершить свой эксклюзивный очерк некрологом.
Но тогда слишком много вопросов осталось бы без ответа.
Поэтому он немного поездил после того, как жена Стивенса вернулась домой, а теперь, когда хорошенько стемнело, вернулся на прежнее место. Он решил сидеть здесь на холоде и наблюдать за домом, пока не станет ясно, что супруги отправились спать. А потом на рассвете он вернется с термосом кофе, чтобы вести слежку, ездить вокруг, не теряя Стивенса из виду и терпеливо ожидая, не выдаст ли он себя чем-нибудь.
Джерри закурил сигарету с марихуаной и завернулся во взятое с собой шерстяное одеяло. Он не спускал глаз с освещенных окон, убежденный, что, если будет здесь рядом достаточно долго, его время придет. Он был уверен, что стоит ждать.
6
Прошло много часов, а Джим все еще крепко спал, возможно, впервые с понедельника. И слава Богу, потому что Кэрол ничего не удавалось найти. Она в отчаянии встряхнула головой, берясь за очередную серую папку. Записей было слишком много и, не имея представления, что именно она ищет, Кэрол могла до утра разбирать трудный почерк Хэнли, так ничего и не узнав.
Она открыла посредине черную книжку, и у нее перехватило дыхание при виде обращения на первой странице текста. Она инстинктивно почувствовала – это то, что она искала.
Кэрол стала читать.
Глава 11
6 ЯНВАРЯ 1963
"Дорогой Джим!
Сегодня день твоего совершеннолетия. Тебе исполнился двадцать один год. Я намерен в течение нескольких ближайших дней писать тебе это письмо, которое, я молю Бога, ты никогда не прочтешь.
Но если ты сейчас держишь его в руках, значит, случилось нечто ужасное.
Я очень об этом сожалею.
Ты не должен был ничего знать о своем происхождении. Ты должен был жить нормальной, счастливой, созидательной жизнью, а потом, может быть, повторяю – может быть, после того, как я давно буду покоиться в могиле, а ты умрешь естественной смертью, то, что ты сейчас узнаешь, будет обнародовано.
Но, если ты читаешь это письмо, значит, меня нет в живых, и Дерра тоже, и все, что я задумал, приняло совсем неожиданный оборот.
Вот почему я пишу это письмо. Пишу, чтобы поставить все на свои места. В папках, запертых в шкафу, ты найдешь те же факты, записанные день за днем гораздо более подробно, но почти или вовсе не дающие понятия о перспективах. (Обращаясь к прошлому, скажу: представляй я тогда эти перспективы, вряд ли зашел бы так далеко.) Это письмо – краткое изложение всего, что произошло.
То, что ты сейчас прочтешь, покажется тебе совершенно невероятным. Если ты решишь этому не поверить, я буду только рад. Возьми папки с записями и это письмо и сожги их, ничего дальше не читая. Твоя тайна останется нераскрытой. Но я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой, и поэтому уверен, что ты на это не согласишься. Ты станешь искать и копать, гоняться за фактами и не успокоишься, пока не найдешь все ответы. В конце концов, именно так поступил бы я.
Для меня все началось в 1939 году.
Уверен, что правительство к этому времени уже несколько лет вынашивало подобную идею. Не надо было быть евреем, чтобы не остаться равнодушным к гитлеровскому бряцанию оружием в тридцатые годы и бесконечным разглагольствованиям о тысячелетнем рейхе во главе с чисто арийской расой господ. Все это беспокоило многих в нашей стране, в том числе и меня. Вопросы евгеники (этот термин вышел из употребления в наши дни, он означает совершенствование рода человеческого путем селекции), так вот, эти вопросы тогда очень занимали меня и, полагаю, нередко обсуждались на приемах и коктейлях в Госдепартаменте.
Вот таким образом и стала формироваться идея исследовать возможность селекционировать совершенного (или, по крайней мере, наилучшего) американского солдата. Возможно, что это ни к чему бы не привело, не напиши я летом 1939 года письмо на эту тему президенту Рузвельту и не выйди Гитлер за границы своего государства.
Не хочу хвастать, Джим, но в расцвете сил я был личностью. Родился я в 1901 году, значит, в ту пору мне еще не исполнилось сорока, но я уже составил себе состояние (и, учти, в период Великой депрессии), запатентовав несколько диагностических методик для коммерческих лабораторий. Я также произвел большой шум среди тогдашних биологов своими работами о генной инженерии путем селекции и экспериментами по искусственному оплодотворению яйцеклеток приматов.
О, в те годы я был самоуверенным малым. А почему бы и нет? Мир принадлежал мне... Я никогда не знал бедности, упорный труд и интуиция сделали меня богатым и независимым в то время, как люди вокруг разорялись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48