И когда она не имела возможности собственной персоной охранять его покой и прислуживать ему – скажем, их разделяло расстояние в несколько кварталов, – она поручала это дело другому лицу, куда менее достойному – которое я смиренно ношу и которое в сей момент с улыбкой приветствует вас.
Я исполнял деликатную миссию с великим усердием и, чтобы не докучать магу, старался сделать свое присутствие менее заметным; а чтобы не надоесть ему, менял внешность. Порой я повисал на вешалке и не слишком умело тщился слиться в одно целое с собственным шерстяным пальто; в другой раз пытался уподобиться какому-нибудь предмету меблировки и застывал в коридоре на четырех конечностях с вазой на спине. Горько о том говорить, но старой обезьяне не влезть на гнилое дерево; Тай Ань все же по части мебели был докой, так что ему не стоило труда распознать мои уловки, и порой он тычками заставлял меня изображать и другие неодушевленные предметы.
Но Небо куда завистливее человека, который прознал, что один из его соседей заимел костыль сандалового дерева, а другой – мраморный глаз. Потому и не может длиться вечно миг, когда мы понимаем, что сумели оставить кого-то в дураках; и нашему благоденствию пришел конец. В седьмой день октября на нас обрушилось вспыльчивое пламя: оно едва физически не уничтожило Фанг Че и навсегда развеяло наше счастливое сообщество. Правда, пламени не удалось истребить дом, зато оно сожрало немыслимое количество деревянных ламп-ночников. Не стоит слишком усердствовать, копая колодец, сеньор Пароди! Отыскивая воду, легко обезводить свое почтенное тело. Пожар был потушен. Но, увы, потух и мудрый огонь нашего кружка. Мадам Цинь и Тай Ань перебрались на улицу Серрито; Немировский, получив деньги по страховке, открыл на них фабрику потешных огней; и только Фанг Че, невозмутимый и кроткий, как нескончаемый ряд одинаковых чайников, так и остался в своей будке у печальной ивы.
Я не погрешил против тридцати девяти дополнительных признаков истины, когда сказал вам, что пожар был потушен; но лишь водоем, до краев наполненный дождевой водой, помог бы потушить воспоминание о пожаре. В тот день Немировский и маг с самого рассвета делали причудливые лампы из бамбука – и не было им счету, а может и конца. Я, беспристрастно сопоставив ничтожную площадь моего жилища с бурным потоком мебели, вдруг подумал: а не напрасны ли старания мастеров, и всем ли лампам суждено загореться? Увы мне! Еще ночь не подступила к рассвету, как я покаялся в грешных помыслах; да, в четверть двенадцатого все лампы до одной пылали, а вместе с ними и стружки, и деревянная изгородь, кое-как покрашенная в зеленый цвет. Храбрецом называют не того, кто наступил тигру на хвост, а того, кто умеет затаиться в чаще и выждать момент, что с сотворения мира уготован для смертоносного прыжка. Так действовал и я: долго ждал, взобравшись на иву в глубине патио, воображая себя саламандрой, готовой кинуться в огонь по первому же крику мадам Цинь. Верно говорится: лучше видит рыба на крыше, чем орлиная стая на дне морском. Я не столь самонадеян, чтобы назваться рыбой, но и я видел много удручающих сцен и все стерпел, не свалившись вниз, ибо меня поддерживала соблазнительная цель – поведать об увиденном вам, так сказать, с научной достоверностью. Я видел, сколь велики были жажда и голод пламени; видел безмерное горе Немировского, который решил было утолить этот голод данью из стружек и бумаги, прошедшей через печатный станок; я видел церемонную мадам Цинь, которая следила за каждым движением мага, – так счастливый взгляд следит за полетом праздничных петард; видел, наконец, и мага, который, оказав посильную помощь Немировскому, кинулся к будке в дальний угол патио и спас Фанг Че, чье ликованье той ночью все же не было полным, ибо он страдал от сенной лихорадки. Спасение это покажется еще более чудесным, если мы скрупулезно перечислим двадцать восемь сопутствующих ему обстоятельств, но я – в угоду презренной краткости – изложу вам лишь четыре из них:
а) Коварная сенная лихорадка, от которой кровь в жилах Фанг Че ускоряла свое течение, не была все же столь сокрушительной, чтобы приковать его к постели и помешать совершить хитроумный побег.
б) Скромная персона, из чьих неумелых уст вы слушаете теперь эту историю, сидела на иве и была готова к бегству вместе с Фанг Че, как только натиск огня нас к тому вынудит.
в) Полное сгорание Фанг Че не пошло бы в ущерб Тай Аню, который кормил его и давал ему кров.
г) Если человеческий организм устроен так, что зуб не видит, глаз не царапает, а нога не жует, то и в теле, которое мы условно называем страной, одному лицу не подобает узурпировать функции прочих. Императору не должно злоупотреблять своей властью и мести улицы; арестанту не годится соперничать с бродягой и слоняться по свету. Тай Ань, спасая Фанг Че, занялся не своим делом – присвоил себе функции пожарных, рискуя жестоко оскорбить их и быть облитым из щедрых брандспойтов.
Верно сказано: проиграл суд – плати по счету палачу; сразу после пожара начались ссоры. Маг и Немировский разругались в пух и прах. Генерал Су Уху в своих бессмертных строфах восславил наслаждение человека, созерцающего охоту на медведя, но всем известно, что потом генералу прямо в спину попала стрела меткого лучника, а после на него кинулся разъяренный зверь, разодрал на части и сожрал. Эта несовершенная аналогия касается мадам Цинь, ведь она рисковала не менее генерала. Напрасно пыталась она примирить двух друзей и, уподобясь богине, защищающей развалины своего храма, бегала от обуглившейся спальни Тай Аня к ставшему отныне бескрайним кабинету Немировского. Книга перемен учит: сколько петарды ни пускай, сколько маски ни меняй – гневливого человека не развеселишь; точно так же и приманчивые доводы мадам Цинь не уняли вздорной свары – дерзну добавить, что они лишь подлили масла в огонь. В итоге на плане Буэнос-Айреса появилась любопытная геометрическая фигура, напоминающая треугольник Тай Ань и мадам Цинь украсили своим присутствием квартиру на улице Серрито; Немировский открыл для себя новые сияющие горизонты на улице Катамарка, 95, устроив там фабрику по изготовлению потешных огней; а склонный к постоянству Фанг Че остался в своей будке.
Если бы Немировский и маг с большим вниманием отнеслись к этому персонажу, я бы теперь не наслаждался незаслуженной честью беседовать с вами; на беду, Немировский и в День нации решил непременно навестить бывшего компаньона. Когда на место явились полицейские, им пришлось вызывать «скорую помощь». Оба совсем лишились рассудка: Немировский (не обращая внимания на текущую из носа кровь) декламировал назидательные строфы из «Дао дэ Цзин»; а маг (забыв о выбитом зубе) самозабвенно рассказывал бесконечную серию еврейских анекдотов.
Мадам Цинь была так расстроена их размолвкой, что захлопнула дверь у меня перед носом. Как гласит мудрость, нищий, которого гонят из собачьей будки, находит приют в дворцах памяти. И, дабы обмануть тоску одиночества, я совершил паломничество к пожарищу на улице Декана Фунеса. За ивой клонилось к закату вечернее солнце – совсем как во времена моего усердного детства; Фанг Че встретил меня смиренно и угостил чаем и орешками в уксусе. Неотвязные и смутные мысли о мадам не помешали мне тотчас заметить огромный баул, который видом своим напоминал почтенного прадедушку в стадии разложения. Так как баул выдал его, Фанг Че признался, что четырнадцать лет, проведенные в этой райской стране, он мог бы сравнить с кратким мигом жесточайшей пытки и что он сумел раздобыть у нашего консула самый настоящий – картонный и квадратный – билет на «Yellow Fish», что отплывал в Шанхай на следующей неделе. Прекрасный дракон его ликования грешил лишь одним недостатком: скорый отъезд друга не мог не огорчить Тай Аня. Но ежели для определения стоимости бесценной шубы из нутрии с опушкой из котика мудрый судья примется дотошно пересчитывать моль, которая в ней поселилась, то и о надежности человека судят по точному числу нищих, которые его обирают. Отъезд Фанг Че сильно пошатнул бы безупречный авторитет Тай Аня; так что последний, чтобы предотвратить опасность, вполне мог бы прибегнуть к помощи запоров, сторожей, веревок и наркотиков. Фанг Че с приятной неспешностью свалил в кучу все эти аргументы и попросил меня – ради всех моих предков по материнской линии – не огорчать Тай Аня ничтожной новостью – сообщением о его отбытии. Как того требует Книга обрядов, я подкрепил свое обещание весьма сомнительной гарантией, сославшись на предков по мужской линии; и мы с ним обнялись прямо под ивой, не сдержав скупых слез.
Уже через несколько минут таксомотор доставил меня на улицу Серрито. Решив не унижать себя пререканиями с неотесанным слугой – обычная история в доме у мадам Цинь и Тай Аня, – я нырнул в аптеку. Там осмотрели мой поврежденный глаз и позволили воспользоваться телефоном с цифровым диском. Мадам Цинь к аппарату не подошла, и я доверил самому Тай Аню новость о том, что его подопечный задумал бежать. Наградой мне было красноречивое молчание, которое длилось до тех пор, пока меня не выпроводили из аптеки.
Правильно говорят, что быстроногий почтальон, бегом разносящий письма, больше достоин похвал и теплых слов, нежели его товарищ, что спит у костра, пожирающего почту. Тай Ань действовал расторопно и, решив в корне истребить саму возможность дезертирства, примчался на улицу Декана Фунеса так быстро, словно звезды наградили его еще одной ногой и еще одним веслом. Но его ожидали два сюрприза: первый – он не нашел там Фанг Че; второй – он нашел там Немировского. Тот сообщил, что соседи-лавочники видели, как Фанг Че погрузил на повозку свой баул, затем себя самого и со средней скоростью скрылся в северном направлении. Поиски, предпринятые ими, успехом не увенчались. Посему Тай Ань, распрощавшись с Немировским, отправился в магазин подержанной мебели на улицу Маипу; Немировский же – на встречу со мной в «Вестерн-бар».
– Halte lа! – произнес Монтенегро. – Забулдыга художник и ваш покорный слуга больше молчать не в силах. Полюбуйтесь на такую картину, Пароди: два дуэлянта решительно складывают оружие, потеря – общая, задеты – и самым чувствительным образом – оба. Тут есть некая особенность: цель одна, но действующие лица решительно не похожи друг на друга. Мрачные предчувствия овевают чело Тай Аня; он требует, расспрашивает, выясняет. Но, признаюсь, меня интересует третий персонаж: тот самый jeme'n-foutiste, что едет себе в повозке, выскальзывая из рамок нашей истории, – ведь это величина абсолютно неизвестная.
– Сеньоры, – вкрадчиво заговорил доктор Чжоу Тунг, – мое топкое повествование приблизилось к незабвенной ночи четырнадцатого октября. Позволю себе назвать ее незабвенной, поскольку мой неучтивый и старомодный желудок не сумел оценить двойную порцию масаморры, бывшей украшением трапезы и единственным блюдом на столе у Немировского. У меня имелся невинный план: а) поужинать у Немировского; б) настроившись на критический лад, посмотреть в кинотеатре «Онсе» три музыкальных фильма, которые, по словам Немировского, не пришлись по вкусу мадам Цинь; в) побаловать себя нугой с анисом в кондитерской «Жемчужина»; г) вернуться домой. Весьма сильное и, осмелюсь сказать, болезненное воспоминание о масаморре заставило меня отказаться от пунктов б) и в) и нарушить естественный порядок вашего уважаемого алфавита, перейдя сразу от а) к г). Добавлю также, что весь вечер и всю ночь я, несмотря на бессонницу, не покидал своего дома.
– Такие вкусы делают вам честь, – заметил Монтенегро. – Хотя местные блюда, знакомые нам с детства, и можно считать своего рода бесценными trouvaill из креольской сокровищницы, я целиком и полностью согласен с доктором: на вершинах haute cuisine галльская кухня не знает соперниц.
– Пятнадцатого числа два полицейских агента разбудили меня, – продолжил Чжоу Тунг, – и пригласили проследовать за ними до неприступного Центрального управления. Там я узнал то, что вам уже известно: любезнейший Немировский, обеспокоенный столь внезапно проснувшейся тягой Фанг Че к перемене мест, проник незадолго до явления сияющей Авроры в дом на улице Декана Фунеса. Правильно сказано в Книге обрядов: коли твоя почтенная сожительница знойным летом обитает под одной крышей с людьми ничтожными, кто-то из твоих детей окажется ублюдком; коли ты докучаешь друзьям, посещая их дворцы в неурочный час, загадочная улыбка украсит лица привратников. Немировский на собственной шкуре испытал справедливость этого изречения: мало сказать, что он не нашел Фанг Че; он нашел кое-что другое – едва присыпанный землей, под ивой, труп мага.
– Перспектива, уважаемый мой Пароди, – вмешался Монтенегро, – перспектива – вот ахиллесова пята даже самых знаменитых восточных палитр. Я же играючи, между двумя затяжками, добавлю в ваш воображаемый альбом искусное raccourci этой сцены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21