Яковизий поскрипел стилем и поднял табличку:
«Выяснили».
– Воистину так, – печально согласился Гнатий. – За какие-то десять лет границы были прорваны, а треть видесской земли отнята. Варвары грабили нас, не встречая препятствий, ибо за границей они не встретили сопротивления. Город Видесс был осажден. Скопензана – пала.
– Скопензана? – Крисп нахмурился. – Я не слышал об этом городе. – Он повернулся к Яковизию, опасаясь, что Гнатий просто придумал название на ходу.
Но Яковизий написал:
«Теперь это руины. Они лежат в нынешнем Татагуше, а тамошние жители в городах покамест не нуждаются. Однако в свое время это был великий город, наверное, второй в империи после города Видесса; ни в чем не уступал он более чем двум городам».
– Могу я продолжить? – спросил Гнатий, увидев, что Крисп закончил чтение. – Как я сказал, Скопензана пала. Сколько мы можем судить, разорение ее было ужасно, ибо обычные убийства, грабеж и насилие усугублялись как величиной павшего города, так и тем, что никто не мог вообразить ему подобной судьбы. Среди выживших был и иерарх города, некий Ршава.
Крисп очертил над сердцем солнечный круг.
– Должно быть, благой бог сберег его.
– При иных обстоятельствах я согласился бы с вами, ваше величество. Теперь же… могу я немного отклониться от темы?
– Покуда я вовсе не заметил темы, – ответил Крисп, – так откуда мне знать, что ты от нее отклоняешься? – История, рассказанная Гнатием, была интересна – он был хорошим оратором, – но к Арвашу Черному Плащу покамест не имела никакого отношения. «Если это все, на что Гнатий способен, – подумал Крисп, – он до девяноста лет будет в монастыре сидеть».
– Я надеюсь сплести нити своего рассказа в единый узор, ответил Гнатий.
«В одну холстину, ты хочешь сказать», – нацарапал Яковизий, но Крисп сделал Гнатию знак продолжать.
– Благодарю, ваше величество. Вы, как мне известно, не изучали богословия специально, но, без сомнения, поймете, почему вторжение кочевников внесло смятение в души священнослужителей.
Мы верили – это было так удобно! – что, как мы шли от победы к победе на земле, так Фос не может не восторжествовать во вселенной в целом. Такова наша правая вера и по сей день, Гнатий осенил себя солнечным знаком, – но в те годы она подверглась суровым испытаниям.
Как вы понимаете, столь много людей познали горе и истинное зло, что в души их закралось сомнение в могуществе Фоса. Отсюда растут корни ереси «весовщиков», по сию пору преобладающей в Хатрише и Татагуше – да и в Агдере близ земли Халога, хотя там и правит царь видесской крови. Однако возникла и иная ересь, куда худшая. Как я сказал, иерарх Ршава уцелел при взятии Скопензаны.
Крисп поднял брови.
– Худшую ересь породил предстоятель крупного города?
– Воистину так, ваше величество. Сколько могу я судить, Ршава был весьма близко связан с тогдашним императорским родом, но пост свой занял благодаря способностям, а не по протекции. Не рухни Скопензана, он мог бы стать вселенским патриархом, и притом одним из великих. Но когда он вернулся в город Видесс, он… изменился. Когда хаморы захватили Скопензану, он видел слишком много зла; он решил, что Скотос сильнее Фоса.
Даже не слишком благочестивый Яковизий при этих словах осенил себя солнечным знаком.
– И как отнеслись к этому тогдашние священнослужители? спросил Крисп.
– Как вы догадываетесь, ваше величество – без удовольствия. Ответ Пирра был бы полон ужаса и отвращения. Гнатий добился своего преуменьшением. Крисп обнаружил, что способ Гнатия нравится ему больше. А монах-историк продолжил:
– Но Ршава стал столь же ревностным последователем темного бога, каким верным слугой был когда-то Фосу. Он проповедовал новую веру всем, кто готов был слушать, поначалу в храмах, а, лишенный патриархом сана – на улицах.
Крисп против своей воли заинтересовался этой историей.
– Вряд ли ему долго это позволяли?
Он представил себе город Видесс, наполненный поклонниками зла, и ужаснулся.
– Совершенно верно, – откликнулся Гнатий. – Но из-за связей Ршавы его пришлось судить публично, судом церкви, а это значило дать ему возможность защищать себя от выдвинутых обвинений. А он был весьма способен… да что там – он был гениален. Я читал его речь в свою защиту, ваше величество. Она меня пугает. И тогдашних отцов церкви она тоже, видно, испугала. Ршаву приговорили к смерти.
– Я еще раз спрашиваю, святой отец, – какое отношение это имеет к нашим нынешним бедам? Если этот Ршава уже триста лет как мертв, то при всех его грехах…
– Ваше величество, – веско произнес Гнатий, – я не уверен, что Ршава мертв уже триста лет. Я вообще не уверен, что он мертв. Он расхохотался, выслушав приговор, и заявил, что не в людской власти предать его смерти. Его оставили на ночь в камере размышлять над неверием его и преступлениями, совершенными им во славу его бога. Но стража, явившаяся утром, чтобы отвести его на казнь, нашла камеру пустой. Замок был цел, и стены нетронуты. Но Ршава исчез.
– Чародейство, – пробормотал Крисп. Волоски на его шее встали дыбом.
– Вы, без сомнения, правы, ваше величество, но по причине тяжких преступлений Ршавы его камеру зачаровали лучшие тогдашние маги. Они поклялись, что их защиты остались нетронуты. Но Ршава все же исчез.
Яковизий опять склонился над табличкой.
«Ты хочешь сказать, что Ршава – это Арваш?» – показал он и скривился, демонстрируя, что он об этом думает, но вдруг опустил табличку и вгляделся в свои слова. Потом поднял ее и по очереди указал стилем на оба имени.
Крисп не сразу понял, на что он намекает. Арваш – обычное халогайское имя. Ршава – достаточно обычное видесское. Но по простому ли совпадению оба составлены из одних и тех же букв?
«Нет», – сказали пробегавшие по коже мурашки.
Гнатий уставился на имена, словно видел их впервые. Глаза его бегали.
– Я не заметил… – выдохнул он.
Яковизий положил табличку на колени, поскрипел стилем и отдал Криспу. Тот прочел вслух: «Неудивительно, что он не стал клясться Фосом».
Яковизий тоже верил.
– Но если мы сражаемся с… с трехсотлетним колдуном, – голос изменил Криспу, – то как мы можем надеяться победить его?
– Я не знаю, ваше величество. Я надеялся, что вы мне скажете, – ответил Гнатий совершенно серьезно. Крисп был Автократором; битвы с чужеземными врагами – его дело.
«Если это и правда бессмертный колдун, поклоняющийся Скотосу и ненавидящий Фоса, – написал Яковизий, – то почему он прежде не беспокоил Видесс?»
Сомнения Криспа пробудились было вновь, но Гнатий решительно ответил:
– Откуда мы это знаем? Бог благой и премудрый знает, ваше высочество, за эти годы империя получила несчастий полной мерой.
Сколько из них породил или усугубил Ршава? Наше незнание тайных причин не доказывает, что их нет.
– Святой отец, мне кажется – я боюсь, – что ты прав, сказал Крисп. Только тот человек – если этот Ршава или Арваш еще человек, – кто поклонялся Скотосу, мог учинить жестокую резню в Имбросе. И только колдун с опытом трех веков за плечами мог так испугать столь умелого и сильного чародея, как Трокунд.
Детали складывались, как кусочки деревянной мозаики, но рисуемый ими облик вызывал у Криспа дрожь.
– Теперь поступайте со мною, как знаете, ваше величество, сказал Гнатий. – Я знаю, что у вас нет причин любить меня, да и у меня, правду говоря, – вас. Но эту историю следовало донести до вас не ради вас или меня, но ради империи.
«Странно, – написал Яковизий. – Я-то полагал его совершенно бесчестным типом. Вот и полагайся после этого на прилагательные».
– Э… да. – Крисп вернул табличку Яковизию. Когда Гнатий понял, что это не для его глаз, он только поднял бровь. Крисп не обратил внимания. Он думал. – Как ты прекрасно понимаешь, Гнатий, – выговорил он в конце концов, – такая весть заслуживает награды.
– Прогулка за стенами монастыря, пусть краткая, сама по себе служит мне наградой. – Гнатий снова поднял бровь. – Кстати, ваше величество, как вам удалось заставить пресвятого вселенского патриарха видессиан, – капелька иронии в его голосе обжигала сильнее яда, – согласиться на мое временное освобождение?
– Верно, мы ведь должны были оба подписать разрешение… Крисп смущенно улыбнулся. – Честно сказать, святой отец, я просто забыл его спросить, а требования с императорской печатью хватило, как я понимаю, чтобы запугать вашего настоятеля до смерти.
– Очевидно. – Гнатий помолчал и продолжил:
– Пресвятой патриарх будет очень недоволен, узнав, что вы проявили ко мне такое снисхождение.
– Ну и Фос с ним. Я им тоже не слишком доволен. – Только когда эти слова слетели с его губ, Крисп сообразил, что не слишком хорошо хаять нынешнего неуемного патриарха перед бывшим.
Гнатий даже бровью не повел; Крисп восхитился его выдержкой. Но слова он подбирал исключительно осторожно:
– И насколько крупную награду рассчитывает вручить мне ваше величество?
Яковизий забулькал. Гнатий тревожно обернулся; Крисп к этому времени уже привык к странному смеху немого. Ему и самому хотелось расхохотаться.
– Обратно в старые сапоги захотелось, святой отец?
– Вероятно, мне следовало бы смутиться, ваше величество, но вы правы. Честно говоря, – Крисп решил, что Гнатию такой подвиг вряд ли под силу, – у меня кровь закипает при мысли, что на патриаршем троне восседает этот узколобый фанатик.
– Он тебя любит не больше, – заметил Крисп.
– Я знаю об этом. И уважаю его честность и искренность. Но разве вы не обнаружили, ваше величество, что от честных фанатиков – одни проблемы?
«А много ли ему известно о вызове Пирра в Тронную палату?» подумал Крисп. Или о бунтах у Собора. Наверное, почти все. Пусть Гнатий и был заключен в монастырь, но Крисп готов был поспорить, что ему ведом каждый городской слух.
– В ваших словах есть доля истины, святой отец, – признал он, наклоняясь вперед, точно торгуясь о цене на репу на имбросском рынке – в те времена, когда были еще Имброс и рынок. – Но как я могу довериться вам, когда вы предали меня не единожды, но дважды?
– Хороший вопрос, – вздохнул Гнатий, разводя руками. – У меня нет на него ответа, ваше величество. Могу сказать только, что буду вам лучшим патриархом, чем нынешний.
– Да, пока не решишь, что можешь посадить на трон императора получше нынешнего.
Гнатий склонил голову.
– Аргумент бесспорный.
– Вот что я сделаю, святой отец: отныне можешь выходить из монастыря в любое время, если настоятель не запретит. Полагаю, тебе потребуется письменное подтверждение. – Крисп послал евнуха за пером и пергаментом, набросал приказ, расписался, приложил печать и передал документ Гнатию:
– Надеюсь, ты простишь недочеты стиля и грамматики.
– За этот документ, ваше величество, я многое могу простить, ответил Гнатий. Эта фраза вместила в себя все различия между ним и Пирром. Пирр никогда и ничего не прощал.
– Если обнаружишь в летописях что-то еще, – предупредил Крисп, – немедля дай знать мне.
Гнатий понял, что аудиенция окончена. Он опустился ниц, встал и двинулся к выходу, где его перехватил Барсим.
– Сопроводить ли халогаям святого отца в монастырь? осведомился вестиарий.
– Нет, пусть добирается сам, – ответил Крисп, чем ухитрился удивить своего постельничего – задача нелегкая. Покорно поклонившись, но сохраняя на лице красноречивейшее выражение, Барсим вывел Гнатия из комнаты.
Крисп послушал, как удаляются шаги по коридору, и обратился к Яковизию:
– И что теперь?
«„Что теперь?“ в смысле „Отдать ли Гнатию Собор?“ или „Что с Арвашем делать?“», – написал Яковизий.
– Не знаю, – вздохнул Крисп, – и, богом благим клянусь, я не думал, что эти вопросы узлом завяжутся. Начнем с патриарха, решил он. – Пирр должен уйти. – За две недели, прошедшие с того дня, как Крисп вошел в императорскую ложу в Соборе, страже пришлось подавлять еще два бунта – по счастью, маленьких..
«Да уж, мой двоюродный братец не больно сговорчив, – нацарапал Яковизий. – Если хочешь вернуть Гнатия – быть может, он станет потише, если пригрозить сдать его на корм халогаям, коли слово «измена» хоть раз вступит в его кривомозглую голову».
– А в этом что-то есть. – Крисп вспомнил, как шарахнулся Гнатий от секиры телохранителя в ту ночь, когда Крисп захватил трон. Он с восхищением перевел взгляд на Яковизия:
– Знаешь, я слышу твой голос каждый раз, когда читаю эти заметки. Твои слова на воске или пергаменте передают тон твоей речи. А когда я пытаюсь выразить свои мысли в письме, получается невыразительно и скучно. Как тебе это удается?
«ГЕНИЙ», – нацарапал Яковизий. Крисп сделал вид, что ломает табличку о его голову. Аристократ перехватил табличку и довольно долго писал, прежде чем отдать ее императору.
«Если тебе нужен длинный ответ: для начала, писать я начал куда раньше твоего и делаю это куда дольше. А во-вторых, теперь это и есть мой голос. Разве я должен молчать, потеряв способность издавать более менее членораздельное карканье, именуемое большинством людей речью?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58