Имя этого колдуна символизировало зло в практически чистом виде, и даже теперь, сотни лет спустя после его смерти, люди говорили о нем со страхом и только шепотом.
Бенидормус бережно развернул свиток и положил его на край стола, потом наклонился вперед и пододвинул к себе маленькую книжицу, лежавшую на столе возле подсвечника. Тускло поблескивая в желтом свете свечи черным кожаным переплетом, она выглядела абсолютно новой. Открыв ее, он принялся листать страницы, которые тоже, казалось, светились. Аббат Теллоу видел, что их покрывает тонкая вязь ажурных иероглифов, делавших страницы похожими на легкую морскую зыбь.
– Книга была обнаружена в могиле Приапина рядом со свитком, – произнес Бенидормус. Аббат бросил на него вопрошающий взгляд. – Да, я знаю. Это значит, что книге более шести веков, хотя она выглядит так, словно была написана вчера. – Бенидормус сделал паузу. – Смотри.
Он наклонился вперед и без предупреждения задул свечу. Комната мгновенно погрузилась в темноту, но аббат поймал себя на том, что продолжает видеть. От страниц книги исходило слабое свечение.
– Теперь я начинаю понимать, почему ты пришел ко мне, – произнес он. Бенидормус фыркнул.
– Я еще ничего тебе не сказал! – буркнул он.
Некоторое время монах возился с огарком свечи, пытаясь зажечь фитиль. Когда ему это удалось, он снова обратился к книге.
– Я перевел примерно половину, – продолжил Бенидормус свой рассказ. – Похоже на то, что книга была написана Джейпом. Он был, как ты, вероятно, знаешь, придворным магом Альфара Чистого, последователя Приапина на троне. Как гласит легенда, к моменту смерти Приапина Адомо почти полностью растерял бусины магических четок и практически лишился колдовской силы. Говорят, он перестал отличать искусство черной магии от собственного носа. Однако перед тем как умереть, Адомо будто бы сделал несколько любопытных предсказаний. Джейп записал их для своего короля. Вот эти записи.
Бенидормус снова сделал паузу и нервно облизнул пересохшие от волнения губы. Только тут аббат Теллоу понял, что на самом деле монах был не просто встревожен, а напуган. Судя по тому, как дрожали руки Бенидормуса, пока он листал книгу, бедняга был испуган до смерти.
– Короче говоря, – голос монаха выдавал его взвинченное состояние, – некоторые из этих предсказаний поражают точностью. Не могу ручаться за правдивость их всех, потому что там полно всякого, как бы это помягче выразиться, бреда. Например, мы теперь уже никогда не узнаем, на самом ли деле король Прон из Сидора разгневался на мойщика окон в 824 году и был ли 917 год плохим для горностаев. Однако среди сделанных Адомо предсказаний нет ни одного, о котором можно было бы уверенно сказать, что оно ошибочно. Зато полно тех, которые сбылись. Причем достаточно точно.
Бенидормус открыл книгу посередине и протянул аббату, возбужденно ткнув в нужное место пальцем.
– Посмотри на это. Здесь говорится о налете орков в 785 году. Он не только правильно указал год, но и безошибочно назвал имя их предводителя – Газ Длинный, и перечислил названия разоренных городов. И все это было написано за три столетия до упомянутых событий!
Теллоу взял книгу и попытался прочитать аккуратный, четкий почерк. С тех пор, как он занимался переводами, прошло много времени. Однако описательные иероглифы древнего китальянского языка все еще были легко узнаваемы, и скрывавшиеся за ними слова послушно приходили на ум.
– В 944 году, – начал он неуверенно, – будет неурожай… да, неурожай моркови во всех северных землях. И других… хм… основных овощей, так что ли? Да нет же, корнеплодов! Господи боже мой! Как давно это было. И другие корнеплоды будет трудно отыскать. И тот, кто будет искать пастернак, его не найдет…
Теллоу прервал чтение. Он оторвал взгляд от рукописи и с удивлением посмотрел на монаха, комически приподняв одну бровь.
– Итак, он предсказал печально знаменитый на весь мир неурожай моркови 944 года, правильно? – произнес он лукаво.
Бенидормус смутился.
– Я же говорил, что у него не все было в порядке с шариками, – пробормотал он. – И некоторые из его предсказаний кажутся легким бредом…
– Легким?
– Ладно, абсолютным… Но пропусти их. Меня же беспокоят другие. Когда касается крупных, глобальных событий, Адомо никогда не ошибается. Вплоть до Шикарских войн и того прошлогоднего дела, связанного с корпорацией «Орбанский меч». Одним словом, я пытаюсь сказать, что если в книге написано, что что-то должно случиться, то это случится непременно. Голову даю на отсечение.
– Хм-м… – Аббат закрыл книгу и задумчиво погладил мягкую кожу обложки. Потом вернул ее монаху. – Тогда это, должно быть, подделка.
– Археологи клянутся, что этого не может быть. В гробнице до них никого не было. Она простояла запечатанная все эти столетия.
– А углеродный анализ проводили?
– Да. Он показал, что книга относится к 462 году Первого века. Дата полностью совпадает.
– Что ж, – задумчиво произнес аббат, – возможно, она и подлинная. Если так, то, безусловно, это ценная находка. Но я не вижу никаких причин для беспокойства.
– Потому что ты не прочитал ее. Проштудировать ее от корки до корки… ведь это все равно что учебник истории Среднемирья. Единственное, что отличает эту инкунабулу от других исторических книг, – большая точность. Но самое страшное в ней то, что привело меня в такой ужас, – последняя глава. Строго говоря, это не история. Во всяком случае, пока.
Бенидормус замолчал и глубоко вздохнул. Его голос, похоже, снова начал ему изменять. Незаметно для самого себя монах так сильно вцепился в книгу, что у него побелели костяшки пальцев.
– Продолжай, – приободрил его аббат.
– Там сказано, что колдовские чары Адомо оживут вновь и будут серьезной угрозой для всего Среднемирья. Дальше идет описание точных событий, которые затем последуют.
– И что это за события?
– Ты знаешь. Война, смерть, страдания, голод, болезни. Торжество зла, возвышение негодяев, избиение праведников. Пожары и пепелища, потопы и разорение всех земель, какие только есть под небесами. И насильственное разъединение. Похоже, что это заботило его больше всего.
– И ты веришь, что все это произойдет?
Бенидормус понуро кивнул. Свеча догорела почти до основания, и в ее призрачном свете кожа на лице монаха казалась желтым пергаментом, натянутым на голый череп.
– В книге сказано, когда это случится?
– Да. Ровно пять с половиной лунных месяцев спустя после третьего годового солнечного затмения Тысячелетия, наблюдаемого из района города Чи Кентика.
– Снова совпало?
– В прошлый вторник.
Внутри у аббата как будто разверзлась бездонная пропасть. Но он приказал себе не поддаваться панике и оставить эти глупые суеверия. Должно же быть этому какое-то более разумное объяснение…
– Вот что, Бенидормус, – сказал он и деланно улыбнулся. – Принеси-ка вина и замени свечу. И давай посмотрим книгу вместе. Я должен прочитать все это собственными глазами.
Наступила ночь, и дрова в крошечном очаге почти догорели, но мужчины продолжали сидеть, углубившись в изучение рукописных сведений. Расшифровка мелких рисованных символов продвигалась медленно и трудно. Чем больше аббат читал, тем яснее осознавал поразительную точность жутких пророчеств и содрогался.
Но еще больший ужас наводило описание тех бедствий, которые обрушатся на мир после того, как чары Адомо вырвутся на свободу. Вскоре Теллоу признал обоснованность опасений коллеги и не сомневался, что мир стоит накануне страшной катастрофы.
Но книга давала один лучик надежды. В заключительных параграфах рассказывалось о добродетельном молодом человеке, который один мог предотвратить грозные события. Из повествования явствовало, что юность он проведет послушником в одном из восточных монастырей. Из его описания аббат понял, что имеется в виду именно их монастырь, то бишь АБРАКАДАБРА.
Дрожа от волнения, Теллоу попросил брата Бенидормуса помочь ему с переводом последней страницы, желая как можно быстрее выяснить, что за добродетельный послушник обретался в его обители. Книга давала восемь признаков, по которым можно было опознать избранника.
Взяв журнал регистрации послушников, они вдвоем начали внимательно сопоставлять характеристики, постепенно отбрасывая юношей, которые не подходили. Мало-помалу в голову Теллоу закралась уверенность, что избранником, вероятно, является Рудольфо, эрудированный и благочестивый послушник из Минас Оргуна, его любимчик, из которого аббат надеялся воспитать себе надежную замену.
После того, как седьмая характеристика совпала, уверенность аббата в своем предположении окрепла окончательно. Но последний признак вычеркнул Рудольфо из списка кандидатов и вверг Теллоу в уныние.
– Ты уверен?…
– Боюсь, что это определенно, Анкос, – пробормотал Бенидормус, проверяя верность перевода. – Этот иероглиф означает «к западу от». Другого мнения быть не может. Что касается остальных трех, то первый читается как ирри, тот, что стоит в конце слова, означает гору, а этот, графически неприличный, в середине…
– Да, да, я понимаю, что он значит.
– Что ж, у нас есть только четыре послушника с запада Ирридских гор. Трех мы уже отсеяли.
– Так кто ж остался? Кто этот избранный?
Возникла пауза. Теллоу заметил, что его друг испытывает какую-то неловкость и старается не смотреть ему в глаза. Взгляд Бенидормуса бегал, как у человека, пришедшего сказать, что он только что случайно переехал повозкой вашу любимую собачку.
– Ну, так кто же это?
– Гларт, – едва выдавил из себя Бенидормус. Было видно, что это стоило ему громадных усилий.
Звук выпавшего из рук аббата карандаша прозвучал в тихой комнате, как удар грома. Он смерил монаха таким взглядом, словно только что получил по физиономии удар гнилой рыбиной, потом закрыл лицо руками.
Некоторое время оба молчали.
– Гларт?… – повторил аббат еле слышно, не отнимая от лица ладоней.
– Гларт…
Комната снова погрузилась в тишину. На этот раз пауза затянулась несколько дольше. Наконец аббат оторвал от лица руки.
– Что ж, тогда тебе лучше найти его и срочно прислать ко мне в кабинет, – проговорил он. – Я вкратце посвящу его в суть вопроса. А потом…
– Что потом, святой отец?
Аббат глубоко вздохнул. Будущее, каким он себе его представлял, не сулило ничего хорошего.
– А потом… потом я пойду и удавлюсь.
Когда Гларт должен был появиться на свет, а это произошло двадцать лет назад, его родители, крестьяне, планировали дать ему имя Каледор, означавшее «прекрасный дар». К несчастью, когда мальчик родился, он не совсем соответствовал этому идеалу. В действительности он, вероятно, был самым безобразным ребенком в округе. Повитуха, пожалев родителей, посоветовала им избавиться от младенца. Но те были людьми твердых устоев и решили любить свое дитя, несмотря ни на что.
Правда, осуществить это намерение оказалось не очень-то легко. Если к ним приходил гость и с улыбкой склонялся над колыбелью, чтобы похвалить малыша, то фраза, начинавшаяся словами «О, я просто поражен красотой этого…» после минутного замешательства получала продолжение – «одеяльца!». Гость в ужасе пятился и просил чего-нибудь выпить.
Вопреки обстоятельствам, родители все же хотели оставить ребенку имя, которое выбрали – то есть Каледор, – но судьба распорядилась по-своему. В самый ответственный момент на крестинах в раззявленный рот священника залетела муха, и ребенок стал Глартом.
Первые годы жизни не добавили малышу красоты, а, напротив, сделали его еще безобразнее. Родители пропускали мимо ушей издевки соседей и сдавленные смешки, не чая в сыне души. Но, как известно, капля камень точит. Злые языки и косые взгляды сделали свое. Понимая, что не могут предложить своему отпрыску ничего, кроме нищеты, и обеспокоенные беспечной жестокостью окружающего мира, родители приняли трудное решение – отправить мальчика в монастырь.
Так в возрасте трех с половиной лет Гларт со слезами на глазах простился с родными и переступил порог замкнутого мира религиозной общины, став послушником седриканского монастыря. Даже здесь его безобразная внешность не осталась незамеченной, но аббат пресек насмешки в корне, запретив дразнить новичка под страхом сурового наказания. Гларт рос в полном неведении, что его лицо может вызвать столбняк даже у стрелок часов.
Однако к моменту полового созревания начались положительные изменения. Казалось, природу наконец замучили угрызения совести. Сыграв с ребенком дурную шутку, она как будто решила опомниться и хоть немного исправить положение. По мере взросления черты юноши потихоньку менялись, и к двадцати годам Гларт преобразился в лучшую сторону.
Большой крючковатый нос уже не выглядел комически на вытянувшемся лице. Густые кустистые брови, вызывавшие раньше сходство с обезьяной, теперь придавали его облику мужественность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36