По отношению к Америке «Третья Революция» проводила ту же политику, какую когда-то проводили американские военные во Вьетнаме, – тут уместно вспомнить слова ветерана той далекой войны: «Чтобы спасти деревню от врага, нам пришлось её уничтожить».
Глава 25
Из дневника шпионки
(Написано мелким почерком на папиросной бумаге, хранящейся на дне коробки из-под тампонов, между двумя листами картона. Эту технику О’Хара позаимствовала у маркиза де Сада.)
29 октября. Вчера вечером в том же здании, где состоялась наша первая встреча, я представила Джеймсу отчет о проделанной мною работе. Казалось, он и слушал меня с большим интересом, и отнесся ко мне очень доброжелательно, что можно, впрочем, сказать и о других присутствующих, и согласился со мной, когда я высказала предположение о существовании алгоритма, который, увы, мне не дано было отыскать, но который будет, вероятно, найден математиком посильнее меня. Бенни здорово нервничал. Окружающие, по-моему, ничего не заподозрили. Аронс доложил о том, что ему удалось сделать, и был удостоен похвалы и теплых поздравлений. Понятно, что Джеймс предварительно ознакомился с копиями писем, которые сочинил Бенни. Законопроект должен был быть принят «во втором чтении» на следующей неделе – тогда-то мы и выясним, приведут ли письма Бенни к желаемому результату. В целом атмосфера встречи была удручающей, люди говорили тихо, помня о смерти Кэтрин. Дэймон – мусульманин, как и Кэтрин, – прочел короткую молитву по-арабски. Это был чистой воды фарс. Кто из них убил Кэтрин? Джеймс? Дэймон? Я предъявила Джеймсу свой «ультиматум», и он принял его без разговоров. Он лишь заметил, что на моем месте поступил бы точно так же. Под занавес встречи тон общения прямо-таки убаюкал меня. Это было сплошным кошмаром. Джеймс и его соратники казались обаятельнейшими людьми, заботящимися о ближнем и о социальном благе, словно о самих себе. Должно быть, кто-то из этих очаровашек и поставил под кровать Бенни «жучка», а также, не исключено, отправил на тот свет своего коллегу из-за того, что человек сел не на тот поезд. В глубине моей души поселился страх, но я сидела, завороженно слушая этих людей, и не могла выйти из оцепенения. До конца четверти оставалось семь недель – придет срок, и я уеду в Европу, не вызывая никаких подозрений у Джеймса и его компании. Но что будет с Бенни?
30 октября. Сегодня мы с Бенни обсуждали вопрос, к каким уловкам нам надлежит прибегнуть, если обстоятельства вынудят нас. Бенни был напуган даже больше, чем я. Мы убили уйму времени, рассматривая всевозможные варианты, и в результате пришли к тому же, с чего начали. Аронс был очень оживлен, вернее, возбужден, – ему не терпелось поверить в лучшее. Не достался ли электронный «жучок» Бенни в наследство от предыдущего жильца? До Бенни квартиру занимала мелкая торговка наркотиками. Отчего бы её хозяину-оптовику или полиции не заняться подслушиванием разговоров в такой квартире? Что же до Кэтрин… Что я знала о ней? То, что её энергии хватило бы на всех? Алварес, автор «Дикого Божества», как-то заметил, что каждое самоубийство «имеет свою внутреннюю логику и неповторимый оттенок отчаяния», – мне все хотелось спроецировать этот тезис на жизнь и смерть Кэтрин. Да и вообще, она ли была той женщиной, которую видел на эскалаторе Бенни? И мало ли двойников, не ведающих о существовании пары, обитает в таком гигантском городе, как Нью-Йорк!
6 ноября. Ну, ей-богу, не знаю, что и думать. Теперь мы с Бенни наперебой пытаемся убедить друг друга, что все наши страхи суть проявления прогрессирующей шизофрении. По отношению к властям, к закону мы все, включая Джеймса, вели себя на встрече практически безупречно. Не было сказано ничего такого, что заставило бы, скажем, завсегдатаев «Виноградной Косточки» хоть бровью повести. Но чувствует сердце – столько дерьмовых тайн вокруг всей этой, на первый взгляд, невинной возни! А сегодня, например, совершенно незнакомый мне человек вдруг уселся в ресторане за мой столик и затеял со мной беседу. Когда мы остались с ним за столиком вдвоем, он передал мне просьбу Джеймса: не соглашусь ли я выступить перед небольшой аудиторией с лекцией? В ней желательно дать сравнительный анализ: как обстоит дело с обеспечением прав человека граждан в Мирах и на Земле? Речь не получит общественного резонанса. Нечего бояться, придет-то человек сорок – считайте, частная беседа. Я согласилась выступить. По правде говоря, такие вещи всегда были мне в радость. И Джеймс, по-моему, догадался об этом.
12 ноября. А хорошо, что мои записи не разбросаны по комнате, а собраны воедино и хранятся в надежном месте.
О том, где и когда состоится мое выступление, меня предупредили менее чем за сутки. Это сделал Дэймон, встретив меня в «Виноградной Косточке».
Лекция, на мой взгляд, была не так интересна, как реакция на нее. Коммунистам старой закалки, похоже, не понравилась та часть моей речи, где я рассказывала о Мире Циолковского. Приверженцам – назовем условно – Народного Капитализма пришелся явно не по душе рассказ о системе социального неравенства Мира Девон. Среди этих «приверженцев», полагаю, было немало атеистов. Да, власть на Девоне фактически принадлежит церкви. Лично меня это не слишком тревожит. Кстати, антиклерикалом я себя не считаю. А работа есть работа. На выступлении меня почтил вниманием Уилл. Однако не сказал мне ни слова. Смотрю на них с Джеймсом и удивляюсь: кто из них кому начальник? Или они равны по своему положению в организации? Как я уже отметила, они даже не поздоровались со мной. Бенни не было в зале, его не пригласили, но мы с ним обговаривали тезисы моей речи перед лекцией. Итак, среди слушателей я обнаружила лишь три знакомых лица – Джеймса, Уилла и Дэймона. В зальчике царила весьма своеобразная атмосфера – я сделала вывод, что выступала перед лидерами, перед руководящим звеном. Мне кажется, там собралось около шестидесяти человек; ну, уж никак не сорок. Очень хотелось бы расспросить кого-нибудь о составе группы, об истинном количестве слушателей – но, как только я попыталась это сделать, вокруг меня возникла стена неприязни и отчуждения.
13 ноября. Сидящая рядом со мной на семинаре по религии женщина тихонько опустила записку мне на колени: «Делайте вид, что не узнаете меня». Ну, я и так её не узнаю – мы не знакомы. Должно быть, она присутствовала вчера вечером на моей лекции. Но я очень нервничала, выступая перед незнакомой аудиторией, и в основном разглядывала публику, сидящую в первых двух рядах.
17 ноября. Вечером ко мне в общежитие явился Уилл. Мы беседовали с ним в течение двух часов. Он держался гораздо раскованнее, нежели обычно.
Основной темой дискуссии стал вопрос о необходимости соблюдения конспирации членами организации. Уилл считал, что я могла бы наконец-то и понять те причины, что заставляют группу работать в режиме секретности. Здоровые консервативные силы есть в каждом лобби. Есть они даже в Трудовом лобби, среди тех, кто в качестве идеального либертарианца, то бишь – сторонника доктрины о Свободе Воли, видят в первую, очередь своего «рубаху-парня»: профсоюзного босса с кнутом в руке. Эта речь Уилла несколько удивила меня. В свете моих представлений об американской истории: кто как не консерваторы поддерживали доктрину о Свободе Воли? Но жизнь идет своим чередом, одни отношения развиваются, другие угасают, и термины наполняются новым содержанием, я полагаю. Джефферсон входил в историю как выдающийся либертарианец, что не мешало ему быть обыкновенным, рабовладельцем. Впрочем, куда большее раздражение вызывало у меня утверждение Уилла о том, что где-то здесь существует маленькая и чрезвычайно засекреченная террористическая группа, в прямом смысле слова занимающаяся подрывной деятельностью – тщательно спланированными, диверсионными актами и убийствами, – и деятельность этой группы тайно направляется, мол, правительством, которое и «прикрывает» террористов. Уилл не открыл мне источник информации и не привел в подтверждение сказанному никаких доказательств, за исключением, пожалуй, одного – слишком много политиков умирают неожиданно и довольно-таки молодыми. Он также обратил мое внимание на то, что ни один эксперт, инженер-электрик, не сумел до сих пор дать мало-мальски вразумительного объяснения: отчего это на прошлой неделе весь Бостон остался без света – об этом удивительном факте я слышала во вторник в «Космос-клубе». Волна заказных убийств прокатилась по Вашингтону, где правительство, в сущности, напрямую управляет средствами массовой информации. Уилл верил, что эта террористическая группа подчинена правительству, может быть – могущественному лобби, а может быть, она находится под тайным контролем ФБР и ЦРУ. Если у него и была цель – в чем-то убедить меня, то, кажется, он добился прямо противоположного результата. Если и существовала в моем воображении какая-то одна безымянная террористическая группа, то теперь их стало две.
Глава 26
На чаше весов
Когда бы все литераторы обладали Бенниной склонностью потреблять алкоголь, литература являлась бы самым легким из всех изучаемых в школах и колледжах предметов. Просто этой литературы было бы, что называется, – кот наплакал.
В среду днем мы с Бенни сидели в кафе возле дома Рассела, решив, что лучше немного переплатить за вино и печенье, но зато уж подальше убраться от «Виноградной Косточки» и от всего, что с ней связано. Вино и здесь оставляло желать лучшего, но если бы даже оно оказалось отменным, я все равно не могла бы позволить себе выпить много – вечером мне предстояло идти на семинар по менеджменту. Я выпила самое большее стакан, а Бенни прикончил все остальное меньше чем за час. Для него это было – в порядке вещей, так он расслаблялся.
Сейчас он находился в одном из своих странных полушизофренических состояний, когда спиртное на него практически не действовало. Он прихлебывал вино, словно чай. Прошло чуть больше месяца с тех пор, как его работы появились на выставке в Вашингтоне. От тех денег, что заплатили Аронсу владельцы галереи, у него оставалось ещё около половины.
Он сделал знак официанту, заказывая еще.
– Но ты представляешь? Это сработает любой идиот, у которого достаточно крепкая рука, а под этой рукой найдется чертежная доска, – сказал Аронс.
– Да ладно тебе, Бенни, – возразила я. – Мне не сработать. А что касается руки, так она у меня покрепче. За этим столиком, сегодня по крайней мере.
– Не-а.
Он положил свою руку передо мной, ладонью вниз. И прежде чем я сообразила, что ответить, из-под ладони выплыла пятидолларовая купюра. Он покатал её в пальцах, перевернул ладонь, подбросил купюру, щелкнув пальцами и поймал.
– Силой не хочешь помериться? – повернулся ко мне Аронс.
– Если честно, мне скоро на занятия. Так что я тебя здесь оставлю. Допьешься до того, что кто-нибудь из этих типов поволочет тебя домой. – Я оглядела зал кафе. – Типов или шлюх.
Мы находились в двух кварталах от Бродвея. Публика в кафе была весьма специфическая, куда ни глянь – ярко-раскрашенное трепло неопределенного пола в окружении свиты с довольно-таки определенными запросами.
– Может, и придется кому-нибудь заплатить, – кивнул Бенни.
– Что? – изумилась я.
– Заплатить, звездунья, заплатить. Чтоб до дома довел, – сказал Бенни. – Кое-кто из этих ещё способен оказать вам услугу за деньги.
– Тыл есть? Тогда дерзай, – разозлилась я. – Пока не выдуешь литра четыре. И не надоедает, а, Бенни?
Я ожидала, что сейчас он выдаст нечто нецензурное насчет вина и шлюх. Вместо этого он снова кивнул и пробормотал тихонько:
– Сегодня мне звонили из галереи. Просят ещё двенадцать работ.
Это было вдвое больше, чем у него купили в октябре.
– Замечательно… – начала я.
– Когда я отказался, – оборвал меня Аронс, – они предложили мне, что сбросят комиссионные до пятнадцати процентов.
– И ты все равно отказался?
Официант принес вино. Бенни дотронулся до бутылки, но наливать вино в стакан не стал.
– Искусство там и не ночевало, – сказал он. Насколько я могла понять, он говорил чистую правду. Что он писал-рисовал? Маленькие вещицы, так, чтобы оживить чей-нибудь интерьер. Одна из его картинок висела у меня в комнате.
– Лучше работать приходящей няней? – спросила я.
– О, приходящей няней! – воскликнул он. – Конечно, много свободного времени, я могу читать. Кроме того, я умею ладить с детьми.
– С карандашом и кистью ты тоже умеешь ладить, – сказала я. – Сколько времени потребовалось бы тебе, чтобы сделать дюжину картинок?
– Дня два. Три. Если совсем разленюсь – неделю.
– Неделя труда, и ты обеспечен деньгами на три месяца! И ты отказываешься? Да ты лунатик…
Он засмеялся, разлил вино по стаканам.
– Ты хоть пригуби, – попросил он и добавил: – Должно быть, и Джеймс в восторге от моих творческих успехов.
– Нельзя так просто посылать ко всем чертям то, что просто плывет к тебе в руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46