Количество катастроф перекрыло все нормы. Пленку объявили опасной зоной, на нее продолжали высаживаться, ее забросали роботами и киборгами, и все с тем же результатом.
Однако дело освоения все же сдвинулось с мертвой точки, потому что в этих необъяснимых тогда авариях — в чем некогда с удивлением убедился Холл, познакомившись со статистикой — уцелело не так уж мало народа, ибо интуиция и опыт перед лицом надвигающейся гибели творят порой любопытные вещи. Какой-то Патрик Флеминг, закрутив с перепугу и вопреки всякой логике непостижимый сверхъестественный штопор, умудрился посадить на Пленку целый десантный крейсер. Первые поселения таких робинзонов и наметили тот район с неопределенными границами, который впоследствии нарекли Территорией.
Лет через двадцать с физической сущностью Барьера разобрались, и аварий больше не было. При ООН создали Комитет содействия, и на Пленку по несколько раз в год сбрасывали медикаменты, почту, оружие и прочее, используя для этого планерную авиацию, всевозможные слабосильные моторчики и парашютную технику.
Тем не менее население Территории продолжало увеличиваться, и отнюдь не только за счет естественного прироста. Уже в те времена на Территорию ссылали, учитывая стопроцентную гарантию невозвращения; сюда бежали — от закона и от беззакония, от непонимания и от понимания слишком хорошего. В больших количествах на Территорию мигрировали отшельники, сектанты и представители нетрадиционных религиозных течений в надежде основать что-то нетривиальное в церковном плане. В результате в местной политике значительную роль играл клерикальный элемент, и даже Холл — довольно закоренелый безбожник — был короткое время членом приходского совета.
Второй этап в развитии Территории наступил в начале прошлого века. В это время в Стимфале и на Дархане практически одновременно было изобретено устройство, названное в одном случае «ромашка», а в другом — «медуза», которое своеобразным лифтовым путем дало возможность покончить с обособленностью Территорий. Около двухсот маломощных двигателей, не попадающих под действие рефракции, закольцованные в один пакет, поднимали вполне солидный даже для современных масштабов контейнер к верхней границе Барьера, сюда подходил ракетный катер — в холловские времена «Ял-Скевенджер-601» — и на инерционной траектории контейнер забирал, на его место пристыковывая новый, после чего направлялся к дрейфующему на безопасном расстоянии стандартному грузовику, а «ромашка» тем же порядком возвращалась на землю.
Никаких особенных изменений новая эпоха, однако, не принесла. Появились стимфальская и дарханская Территории, появилась администрация, не очень понятно что администрирующая, поскольку малочисленность и колоссальная распыленность территориальных поселений, между которыми лежали многие сотни, а порой и тысячи миль никем не хоженых лесных дебрей, лишала централизованную власть всякого смысла. Началась торговля — в основном кое-какой дичью и натуральными мехами — в смехотворных масштабах из-за полнейшей нерентабельности; до крайности чахлый туризм — все то же самое можно было найти гораздо ближе и дешевле. Единственное, для чего годились эти места — для тюрьмы и ссылки, Для этого они и использовались, и даже это не окупалось.
Так безрадостно выглядели края, куда в феврале шестьдесят первого вместе с партией других ссыльных прибыл, завернутый во вкладыш от спального мешка, спящий безмятежным химическим сном государственный преступник Хедли Холл. Ему предстояло воевать почти во всех районах Территории, на Границе и за Границей, поэтому, покончив с историей, придется сказать несколько слов о здешней географии.
В отличие от Галлии, Территория делится на четыре части, хотя деление это весьма и весьма условное. Северо-Запад (истинный Северо-Запад, так как первопоселенцы, лишенные компаса и сбитые с толку особенностями вращения Пленки вокруг солнца, последовали земным аналогиям и перепутали стороны света, что отразилось в названиях) — это земля обетованная. Здесь находится полуофициальная столица — Монтерей, здесь резиденция генерал-губернатора, здесь взлетают и садятся «ромашки» и можно говорить о таком нереальном для Территории показателе, как плотность населения.
Южнее, а точнее, экваториальное монтерейских баз лежит Глостеровский Биосферный Заповедник, по площади равный не то трем, не то пяти Европам — по большей части непроходимые тростниковые топи, населенные всякой ползающей и прыгающей нечистью. Тут царит Глостеровский институт молекулярных и субмолекулярных структур — с бесчисленными отделениями и филиалами; здесь в территориальную болотную жижу вгоняются сумасшедшие деньги, на девственных ландшафтах ставятся эксперименты, рассчитанные на тридцать и пятьдесят лет; службы Заповедника оснащаются самой первоклассной техникой, сконструированной с учетом местных особенностей, — во времена Холла Заповедник считался самой влиятельной организацией на Территории.
На восток и северо-восток от Монтерея простирается равнина, неизвестно почему названная Колонией — тысячи миль заболоченной тайги и буреломов, людей там можно найти лишь по берегам двух крупнейших рек — Учура и Пудожа, где по мшистым ягодникам бродят лоси и о белый сухостой вычесывают из шкуры энцефалитных клещей колониального издания.
Юго-Восток, малярийные земли, там горная сельва забирается на Главный Водораздел, а на самом Востоке берет начало уж и вовсе гибельная низина, которая, как рассказывают, где-то выходит к океану. Теперь центр мира переместился на юг, за Водораздельный хребет, в кукурузный пояс, где клочковатые языки лесостепи врезаются в сходящие с гор леса, в тех местах Холл побывал уже после войны, и в ту пору это была такая же глухомань, как и везде.
Весной шестьдесят первого новоприбывших на Территорию спешно рассортировали — построили посреди пакгауза в чем мать родила, произвели перекличку, причем ни одного знакомого имени Холл не услышал, и большую часть сразу же куда-то увезли. Для Холла сделали исключение. Возможно, Гловбич сумел замолвить какое-то слово, или, что вероятнее всего, Кромвель, великий любитель вникать в мелочи, вспомнил о холловском Солнечном Кресте за Криптон и шевельнул пальцем — истины все равно не угадаешь, — но доктору предоставили выбор. Если он подпишет бумагу, в которой гарантирует свою лояльность к режиму, то получит серьезную привилегию — будет направлен в школу инструкторов.
Без раздумий — ах, не видела Анна! — Холл подписал все бумаги о желании добровольно вступить и кровью искупить, и из Форт-Бэннинга, Монтерей, его на военном грузовике отвезли в учебный лагерь 34-го полка рейнджеров Форт-Брэгг, где ему предстояло стать инструктором диверсионно-разведывательной службы.
После криптонской эпопеи война с Дарханом считалась делом решенным, и Территорию, несмотря на удаленность и экономическую бесперспективность. Генеральный штаб полагал вполне реальным театром военных действий — обе стороны имели на ней базы, недосягаемые хранилища и прочее. Но Пленка — случай особый, от обычной армии толку здесь было мало, тут требовалось специальное оборудование и специальные люди — в частности, обученные вести войну как партизанскую, так и противопартизанскую.
Проблема стояла нешуточная. Радиосвязь на Территории чудила как хотела — то пропадала, то вытворяла такое, во что и поверить трудно. Военные роботы и киборги не годились даже в металлолом. Прямоточная, гравитационная и Д-техника также, попадая в зону Барьера, едва успевала приказать долго жить. Электронное и импульсное оружие можно было с успехом использовать для устройства плетней и частоколов.
Смех и слезы, но пришлось вспомнить такое древнекитайское изобретение как порох, благо современная химия сказала тут несколько слов; воскресили и старого сморкача-отравителя — двигатель внутреннего сгорания, и великий немец Рудольф Дизель по приезде на Территорию мог бы рассчитывать на цветы и военные оркестры. Безусловно, композиционные материалы, синтет-смеси и тому подобное, но все равно, снаряжение защитников земель отдаленных выглядело достаточно курьезно.
Итак, Форт-Брэгг.
— Свои имена к такой-то матери забудьте, — сказал Мак-Говерн, лейтенант и старший инструктор. — Видите листок? Каждый выбирает себе прозвище по вкусу. Вот ты, каланча, — и он ткнул Холла двумя пальцами чуть ниже грудины, да так, что тот задохнулся на минуту, — ты будешь Джози. Память у меня прекрасная, кто ошибется — пеняйте на себя. Сзади вас склад. Теперь кругом и бегом.
Холла одели в камуфляж — хитро-пятнистый трехцветный комбинезон (тогда он еще не знал, что ему на многие и долгие годы предстоит забыть, что такое гражданская одежда), при помощи хитроумных датчиков на ноге с великой тщательностью подобрали шнурованные сапоги на вибраме, вручили знаменитый берет с эмблемой в форме троянского коня, и начались муки, длившиеся четырнадцать месяцев.
Были, не были ночные занятия — подъем в шесть. Кросс с полной выкладкой — пять километров, десять, пятнадцать, двадцать, потом все тридцать — не считая «контрольных бросков» на выживание. "Человек, — издевательски втолковывал Мак-Говерн своим полуживым и задыхающимся подопечным, — изначально устроен так, чтобы пробегать за день пятьдесят миль, и в конце этих пятидесяти миль убивать саблезубого тигра. Запомните, дурачье, вас могут перестрелять — на войне все бывает, вас могут перехитрить — если встретите гениального противника, но перебегать вас не должен никто. Без еды, без воды, когда вас уже считают трупами — все равно вы должны бежать. Тогда у вас есть шанс выжить". Завтрак. Затем обучение разным разностям: как устроен унитарный патрон центрального воспламенения, что такое шептало и затворная задержка, как в лесу определить где север, а где юг, как нужно есть сырой болотную крысу и как можно убить человека пустым магазином от автоматической винтовки, как сделать адскую машину из обыкновенной «лимонки» и пластиковой канистры, как надо бросать нож на шесть шагов, а как — на двенадцать, как снять товарища с мины-лягушки, и чем форменный берет может помочь против пулемета.
Инструктор обязан безукоризненно водить автомобиль и вездеход, а также уметь поднять в воздух вертолет класса «Ирокез». Полоса препятствий. Легкий водолазный костюм. Минный шлагбаум. Запалы бывают трех типов. Обед. Идеологический час. Коварный Дархан. Всемирно-историческая миссия землян и личная заслуга маршала Кромвеля. Пинки и нравоучения всевидящего Мак-Говерна: «Точка Син. Плохо. Встать. Точка пяти болезней — оп! Вставай, глиста с поволокой, никак я вас не научу».
Свою позицию старший инструктор излагал с предельной ясностью:
— Сейчас вы, дурачье, меня ненавидите и готовы убить. Но те из вас, кто попадет в дело, будут вспоминать меня, как родного отца. И если хотя бы половина из них останется в живых, я буду считать, что бился с вами не зря.
В Форт-Брэгге он познакомился с Кантором. Тот был студентом до овчинниковских пертурбаций — «левый фронт», реформисты...
Студентом.
Сырое дыхание Валентины вдруг снова долетело до Холла. Как это вышло? Как только он увидел нижний фланец, нет, зеркальную стену шахты, нет, еще раньше — когда увидел арматуру в тоннеле, он должен был приказать: «Все назад!» — и Кантор сейчас сидел бы рядом. Холла начало потихоньку трясти, в нем, неторопливо наращивая обороты, пошла центрифуга приступа — сейчас будет скручивать внутренности и он не сможет вести машину.
Но нет, его, слава богу, лечили и, слава богу, вылечили. Как и на кладбище, Холл усилием воли вынырнул из темной воды прошлого, затормозил, вышел из машины и перевел дух, прижав руки к полированному холоду металла. Его отпустило не сразу, и он сказал вслух:
— Да, я не дал команды. Да, я потащил бронетранспортер в эту чертову шахту. Назад? Куда назад?
Тут Холл наконец пришел в себя и огляделся. Пригород Нитры, мост, справа и слева проносятся контейнеровозы, сзади разноголосо сигналят — он загородил дорогу. Холл сел за руль, захлопнул дверцу и вернулся в строй. Да, посмотрели сейчас на каком-то экране, как он драл когтями эмаль на середине шоссе.
Дело не в этом. Ладно, хорошо, пусть тогда на Валентине он не полез бы в этот колодец. Что тогда? Идти через Дугу Колена? Чушь собачья. Он не мог обойти шахту и, в конце концов, большую часть людей он вывел. В чем же дело?
Ты отлично знаешь, в чем дело, сказала бы Анна, когда-то Сигрид тебе все очень хорошо объяснила.
Это другое дело. Спроси там у самого Кантора — обвиняет он меня в чем-нибудь?
Не болтай глупостей, ответила бы Анна, никогда Кантор тебя ни в чем не обвинит — ни на том, ни на этом свете.
В Нитре, покупая бутерброды в полиэтиленовых пакетах, Холл обнаружил, что руки еще подрагивают и покачал головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Однако дело освоения все же сдвинулось с мертвой точки, потому что в этих необъяснимых тогда авариях — в чем некогда с удивлением убедился Холл, познакомившись со статистикой — уцелело не так уж мало народа, ибо интуиция и опыт перед лицом надвигающейся гибели творят порой любопытные вещи. Какой-то Патрик Флеминг, закрутив с перепугу и вопреки всякой логике непостижимый сверхъестественный штопор, умудрился посадить на Пленку целый десантный крейсер. Первые поселения таких робинзонов и наметили тот район с неопределенными границами, который впоследствии нарекли Территорией.
Лет через двадцать с физической сущностью Барьера разобрались, и аварий больше не было. При ООН создали Комитет содействия, и на Пленку по несколько раз в год сбрасывали медикаменты, почту, оружие и прочее, используя для этого планерную авиацию, всевозможные слабосильные моторчики и парашютную технику.
Тем не менее население Территории продолжало увеличиваться, и отнюдь не только за счет естественного прироста. Уже в те времена на Территорию ссылали, учитывая стопроцентную гарантию невозвращения; сюда бежали — от закона и от беззакония, от непонимания и от понимания слишком хорошего. В больших количествах на Территорию мигрировали отшельники, сектанты и представители нетрадиционных религиозных течений в надежде основать что-то нетривиальное в церковном плане. В результате в местной политике значительную роль играл клерикальный элемент, и даже Холл — довольно закоренелый безбожник — был короткое время членом приходского совета.
Второй этап в развитии Территории наступил в начале прошлого века. В это время в Стимфале и на Дархане практически одновременно было изобретено устройство, названное в одном случае «ромашка», а в другом — «медуза», которое своеобразным лифтовым путем дало возможность покончить с обособленностью Территорий. Около двухсот маломощных двигателей, не попадающих под действие рефракции, закольцованные в один пакет, поднимали вполне солидный даже для современных масштабов контейнер к верхней границе Барьера, сюда подходил ракетный катер — в холловские времена «Ял-Скевенджер-601» — и на инерционной траектории контейнер забирал, на его место пристыковывая новый, после чего направлялся к дрейфующему на безопасном расстоянии стандартному грузовику, а «ромашка» тем же порядком возвращалась на землю.
Никаких особенных изменений новая эпоха, однако, не принесла. Появились стимфальская и дарханская Территории, появилась администрация, не очень понятно что администрирующая, поскольку малочисленность и колоссальная распыленность территориальных поселений, между которыми лежали многие сотни, а порой и тысячи миль никем не хоженых лесных дебрей, лишала централизованную власть всякого смысла. Началась торговля — в основном кое-какой дичью и натуральными мехами — в смехотворных масштабах из-за полнейшей нерентабельности; до крайности чахлый туризм — все то же самое можно было найти гораздо ближе и дешевле. Единственное, для чего годились эти места — для тюрьмы и ссылки, Для этого они и использовались, и даже это не окупалось.
Так безрадостно выглядели края, куда в феврале шестьдесят первого вместе с партией других ссыльных прибыл, завернутый во вкладыш от спального мешка, спящий безмятежным химическим сном государственный преступник Хедли Холл. Ему предстояло воевать почти во всех районах Территории, на Границе и за Границей, поэтому, покончив с историей, придется сказать несколько слов о здешней географии.
В отличие от Галлии, Территория делится на четыре части, хотя деление это весьма и весьма условное. Северо-Запад (истинный Северо-Запад, так как первопоселенцы, лишенные компаса и сбитые с толку особенностями вращения Пленки вокруг солнца, последовали земным аналогиям и перепутали стороны света, что отразилось в названиях) — это земля обетованная. Здесь находится полуофициальная столица — Монтерей, здесь резиденция генерал-губернатора, здесь взлетают и садятся «ромашки» и можно говорить о таком нереальном для Территории показателе, как плотность населения.
Южнее, а точнее, экваториальное монтерейских баз лежит Глостеровский Биосферный Заповедник, по площади равный не то трем, не то пяти Европам — по большей части непроходимые тростниковые топи, населенные всякой ползающей и прыгающей нечистью. Тут царит Глостеровский институт молекулярных и субмолекулярных структур — с бесчисленными отделениями и филиалами; здесь в территориальную болотную жижу вгоняются сумасшедшие деньги, на девственных ландшафтах ставятся эксперименты, рассчитанные на тридцать и пятьдесят лет; службы Заповедника оснащаются самой первоклассной техникой, сконструированной с учетом местных особенностей, — во времена Холла Заповедник считался самой влиятельной организацией на Территории.
На восток и северо-восток от Монтерея простирается равнина, неизвестно почему названная Колонией — тысячи миль заболоченной тайги и буреломов, людей там можно найти лишь по берегам двух крупнейших рек — Учура и Пудожа, где по мшистым ягодникам бродят лоси и о белый сухостой вычесывают из шкуры энцефалитных клещей колониального издания.
Юго-Восток, малярийные земли, там горная сельва забирается на Главный Водораздел, а на самом Востоке берет начало уж и вовсе гибельная низина, которая, как рассказывают, где-то выходит к океану. Теперь центр мира переместился на юг, за Водораздельный хребет, в кукурузный пояс, где клочковатые языки лесостепи врезаются в сходящие с гор леса, в тех местах Холл побывал уже после войны, и в ту пору это была такая же глухомань, как и везде.
Весной шестьдесят первого новоприбывших на Территорию спешно рассортировали — построили посреди пакгауза в чем мать родила, произвели перекличку, причем ни одного знакомого имени Холл не услышал, и большую часть сразу же куда-то увезли. Для Холла сделали исключение. Возможно, Гловбич сумел замолвить какое-то слово, или, что вероятнее всего, Кромвель, великий любитель вникать в мелочи, вспомнил о холловском Солнечном Кресте за Криптон и шевельнул пальцем — истины все равно не угадаешь, — но доктору предоставили выбор. Если он подпишет бумагу, в которой гарантирует свою лояльность к режиму, то получит серьезную привилегию — будет направлен в школу инструкторов.
Без раздумий — ах, не видела Анна! — Холл подписал все бумаги о желании добровольно вступить и кровью искупить, и из Форт-Бэннинга, Монтерей, его на военном грузовике отвезли в учебный лагерь 34-го полка рейнджеров Форт-Брэгг, где ему предстояло стать инструктором диверсионно-разведывательной службы.
После криптонской эпопеи война с Дарханом считалась делом решенным, и Территорию, несмотря на удаленность и экономическую бесперспективность. Генеральный штаб полагал вполне реальным театром военных действий — обе стороны имели на ней базы, недосягаемые хранилища и прочее. Но Пленка — случай особый, от обычной армии толку здесь было мало, тут требовалось специальное оборудование и специальные люди — в частности, обученные вести войну как партизанскую, так и противопартизанскую.
Проблема стояла нешуточная. Радиосвязь на Территории чудила как хотела — то пропадала, то вытворяла такое, во что и поверить трудно. Военные роботы и киборги не годились даже в металлолом. Прямоточная, гравитационная и Д-техника также, попадая в зону Барьера, едва успевала приказать долго жить. Электронное и импульсное оружие можно было с успехом использовать для устройства плетней и частоколов.
Смех и слезы, но пришлось вспомнить такое древнекитайское изобретение как порох, благо современная химия сказала тут несколько слов; воскресили и старого сморкача-отравителя — двигатель внутреннего сгорания, и великий немец Рудольф Дизель по приезде на Территорию мог бы рассчитывать на цветы и военные оркестры. Безусловно, композиционные материалы, синтет-смеси и тому подобное, но все равно, снаряжение защитников земель отдаленных выглядело достаточно курьезно.
Итак, Форт-Брэгг.
— Свои имена к такой-то матери забудьте, — сказал Мак-Говерн, лейтенант и старший инструктор. — Видите листок? Каждый выбирает себе прозвище по вкусу. Вот ты, каланча, — и он ткнул Холла двумя пальцами чуть ниже грудины, да так, что тот задохнулся на минуту, — ты будешь Джози. Память у меня прекрасная, кто ошибется — пеняйте на себя. Сзади вас склад. Теперь кругом и бегом.
Холла одели в камуфляж — хитро-пятнистый трехцветный комбинезон (тогда он еще не знал, что ему на многие и долгие годы предстоит забыть, что такое гражданская одежда), при помощи хитроумных датчиков на ноге с великой тщательностью подобрали шнурованные сапоги на вибраме, вручили знаменитый берет с эмблемой в форме троянского коня, и начались муки, длившиеся четырнадцать месяцев.
Были, не были ночные занятия — подъем в шесть. Кросс с полной выкладкой — пять километров, десять, пятнадцать, двадцать, потом все тридцать — не считая «контрольных бросков» на выживание. "Человек, — издевательски втолковывал Мак-Говерн своим полуживым и задыхающимся подопечным, — изначально устроен так, чтобы пробегать за день пятьдесят миль, и в конце этих пятидесяти миль убивать саблезубого тигра. Запомните, дурачье, вас могут перестрелять — на войне все бывает, вас могут перехитрить — если встретите гениального противника, но перебегать вас не должен никто. Без еды, без воды, когда вас уже считают трупами — все равно вы должны бежать. Тогда у вас есть шанс выжить". Завтрак. Затем обучение разным разностям: как устроен унитарный патрон центрального воспламенения, что такое шептало и затворная задержка, как в лесу определить где север, а где юг, как нужно есть сырой болотную крысу и как можно убить человека пустым магазином от автоматической винтовки, как сделать адскую машину из обыкновенной «лимонки» и пластиковой канистры, как надо бросать нож на шесть шагов, а как — на двенадцать, как снять товарища с мины-лягушки, и чем форменный берет может помочь против пулемета.
Инструктор обязан безукоризненно водить автомобиль и вездеход, а также уметь поднять в воздух вертолет класса «Ирокез». Полоса препятствий. Легкий водолазный костюм. Минный шлагбаум. Запалы бывают трех типов. Обед. Идеологический час. Коварный Дархан. Всемирно-историческая миссия землян и личная заслуга маршала Кромвеля. Пинки и нравоучения всевидящего Мак-Говерна: «Точка Син. Плохо. Встать. Точка пяти болезней — оп! Вставай, глиста с поволокой, никак я вас не научу».
Свою позицию старший инструктор излагал с предельной ясностью:
— Сейчас вы, дурачье, меня ненавидите и готовы убить. Но те из вас, кто попадет в дело, будут вспоминать меня, как родного отца. И если хотя бы половина из них останется в живых, я буду считать, что бился с вами не зря.
В Форт-Брэгге он познакомился с Кантором. Тот был студентом до овчинниковских пертурбаций — «левый фронт», реформисты...
Студентом.
Сырое дыхание Валентины вдруг снова долетело до Холла. Как это вышло? Как только он увидел нижний фланец, нет, зеркальную стену шахты, нет, еще раньше — когда увидел арматуру в тоннеле, он должен был приказать: «Все назад!» — и Кантор сейчас сидел бы рядом. Холла начало потихоньку трясти, в нем, неторопливо наращивая обороты, пошла центрифуга приступа — сейчас будет скручивать внутренности и он не сможет вести машину.
Но нет, его, слава богу, лечили и, слава богу, вылечили. Как и на кладбище, Холл усилием воли вынырнул из темной воды прошлого, затормозил, вышел из машины и перевел дух, прижав руки к полированному холоду металла. Его отпустило не сразу, и он сказал вслух:
— Да, я не дал команды. Да, я потащил бронетранспортер в эту чертову шахту. Назад? Куда назад?
Тут Холл наконец пришел в себя и огляделся. Пригород Нитры, мост, справа и слева проносятся контейнеровозы, сзади разноголосо сигналят — он загородил дорогу. Холл сел за руль, захлопнул дверцу и вернулся в строй. Да, посмотрели сейчас на каком-то экране, как он драл когтями эмаль на середине шоссе.
Дело не в этом. Ладно, хорошо, пусть тогда на Валентине он не полез бы в этот колодец. Что тогда? Идти через Дугу Колена? Чушь собачья. Он не мог обойти шахту и, в конце концов, большую часть людей он вывел. В чем же дело?
Ты отлично знаешь, в чем дело, сказала бы Анна, когда-то Сигрид тебе все очень хорошо объяснила.
Это другое дело. Спроси там у самого Кантора — обвиняет он меня в чем-нибудь?
Не болтай глупостей, ответила бы Анна, никогда Кантор тебя ни в чем не обвинит — ни на том, ни на этом свете.
В Нитре, покупая бутерброды в полиэтиленовых пакетах, Холл обнаружил, что руки еще подрагивают и покачал головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27