Сырость в спальне была большей, чем в других помещениях. Все стены оказались здесь в потеках нечистой влаги. В комнате застоялся сильный запах пота.
— Эту пакость даже не сжечь, — проговорил Аллек, сильно морщась. — Она насквозь мокрая.
Конан потрогал постель пальцем и поднес его к носу.
— Пот, — объявил варвар. — Это не вода. Пот.
— Ты хочешь сказать, что вся постель пропитана потом? — недоверчиво переспросил Ловес. — Весь этот матрас, и одеяла, и три подушки?
— Понюхай сам, если не веришь, — фыркнул варвар.
Ловес скривился так, как будто его вот-вот стошнит.
— Нет уж, спасибо. Лучше я поверю тебе на слово.
— Странно здесь, — произнес Элваэл задумчиво.
Что-то в его тоне заставило Аллека насторожиться. Резко повернувшись, он посмотрел на приятеля:
— О чем ты?
Тот неопределенно пожал плечами.
Одним прыжком Конан оказался возле него.
— Тебе задали вопрос! — рявкнул варвар. — Кто знает, может быть, от твоей искренности зависят наши жизни! Лучше отвечай, не то я вышибу ответ из тебя кулаками!
— Оставь его, — вмешался Ловес. — Не место и не время для ссор.
— Помолчи, миротворец, — огрызнулся Конан.
Элваэл высвободился с недовольным видом.
— Ладно, я скажу, — проговорил он наконец. — Только вот что: если кто-нибудь из вас вздумает надо мной смеяться, я сам вышибу из него дух.
— Никогда в жизни я не был так серьезен, как теперь, — заверил Конан, а Аллек просто кивнул. Мнением юного Ловеса мало интересовались.
— Когда я посмотрел на эту гнилую постель, — медленно начал Элваэл, — мне вдруг пришла в голову странная фантазия. Мне захотелось подняться в эту комнату ночью и лечь спать прямо здесь. На этих вонючих одеялах. Как будто в этом есть что-то необыкновенно привлекательное. Не знаю, откуда это желание, но оно было очень острым.
— Вот так дела! — протянул Конан. — Да, здесь нечисто. Знаешь что, Элваэл, я тебе скажу: ночью нужно будет за тобой последить. Неровен час, ты и впрямь во сне сюда явишься.
Элваэл еще раз бросил взгляд на постель и содрогнулся.
— Надеюсь, этого не случится, — сказал он. — Ну, идемте. Мы должны найти покойников, а пока что не нашли ни одного.
— Скоро отыщем, — обещал Конан с мрачным видом.
Они нашли одного. Это был, судя по одежде, немолодой мужчина, занимавший довольно высокое положение. Может быть, управляющий. Он лежал возле двери одной из комнат, скорчившись и слегка откинув назад голову.
— Перед смертью были судороги, — уверенно определил Ловес. — Он здорово мучился, прежде чем предстать перед вечностью.
— Я скажу графу, — зачем-то высказался Аллек.
Конан остановил его.
— Не стоит, по-моему, заговаривать об этом лишний раз.
— Почему? — Аллек смерил его взглядом с ног до головы. — Ты ведь у нас новое доверенное лицо его сиятельства, не так ли? Жалеешь его? По его вине погибли люди!
И погибнут еще, — сказал Конан. — И все же этот человек бросил занятия магией и предпринял самые решительные меры, чтобы не дать злу распространиться по земле. Оно ограничено этим замком. И мы здесь для того, чтобы очистить землю от последствий черного колдовства. По-моему, достойное занятие.
И он плюнул себе под ноги.
Ловес с восхищением посмотрел на варвара.
— Он прав, — объявил юноша. — Просто возьмем мертвеца и предадим его земле.
— Должны быть и другие, — добавил Конан. — Нужно хорошенько обыскать все помещения. Граф говорил о каком-то горбуне. Мол, перед ним особенно виноват.
Они спустились этажом ниже. Там «улов» оказался больше — целых три трупа. За десять лет от них остались только кости, да обрывки одежды. На костяной шее одного из скелетов до сих пор сохранилась нитка красных бус. Двое других, судя по всему, были воинами. Их шлемы заржавели, но еще не рассыпались, а мечи, источенные почти до толщины иглы, бессильно грозили кому-то невидимому.
Горбуна среди них не оказалось.
* * *
Похоронный обряд был коротким. Призвали богов потустороннего мира и принесли им в жертву немного хлеба, воды и пойманного Конаном зайца; затем все скелеты закопали в одной могиле. Граф Леофрик запечатал ее магическим знаком.
Узнав о том, что горбуна так и не нашли, он не на шутку встревожился.
— Кто он, этот горбун, о котором вы так беспокоитесь? — спросил Конан. — Что еще нам нужно знать для того, чтобы помогать вам?
— Горбун… Его звали Килдор, — заговорил граф Леофрик. — Я подобрал его мать много лет назад на большой дороге. Это была молодая нищенка, красивая, как юное божество любви. Она утратила рассудок — уж не знаю, почему. Может быть, родилась такой. Иногда я вижу ее во сне. Как она идет, пошатываясь и простирая руки. Эти белые, как будто светящиеся руки! А ведь она была настоящей нищенкой, бродяжкой без крова над головой, она побиралась у чужих людей, добрых и не очень. Одни кормили ее из жалости, другие били и прогоняли прочь, некоторые пытались травить собаками. И находились такие, что брали с нее плату за пропитание. «Это, — говорили они, — такая вещь, которую можно давать всем подряд и все же не нести ущерба». Одним богам известно, сколько раз она раздвигала ноги перед разными негодяями.
Когда я подобрал ее, она была беременна. Я узнал об этом далеко не сразу. Сама она, разумеется, ни о чем подобном и не подозревала. У нее был рассудок, как у маленькой птицы, что не вьет себе гнезд под небом, а летает и поет и в этом видит свое предназначение.
Несколько месяцев она прожила у меня в замке. Я пытался исцелить ее бедную головку разными алхимическими снадобьями, но ничего не помогало. Как доверчиво она брала из моих рук любую отраву! Я составлял микстуры и сдабривал их изрядными порциями заклинаний. Мне казалось — еще немного, и я найду правильный состав. К моей красавице вернется разум, и мы с нею заживем как брат и сестра в моем прекрасном богатом замке. Как мы будем счастливы! Сколько хорошего сумеем сделать!
Ничему этому не суждено было сбыться. С каждым днем она все больше угасала, хотя встречала мое появление по-прежнему доброй улыбкой. И по-прежнему была мне благодарна. Ребенок уже шевелился в ее чреве, когда я понял, что она умирает.
Не знаю, что стало причиной этого раннего угасания: естественная ли ее болезнь, которой она была подвержена с раннего детства, или мои неудачные попытки исцелить ее. Может быть, и то, и другое. Я понял, что женщину не спасти, и попытался — ради нее самой — уберечь хотя бы ее нерожденное дитя. Когда молодая мать корчилась в агонии, я взял большой нож и вырезал младенца из ее живота.
Она скончалась с тихой улыбкой на лице. Как она была хороша! Все ее страдания, которые она претерпевала столько лет и так кротко, остались позади. А на руках у меня плакал маленький, весь красный ребенок, и кровь его матери стекала у меня по рукам…
— Где это произошло? — спросил Конан. — Где была комната безумной красавицы?
Граф слегка смешался, когда его воспоминания были так резко перебиты.
— Комната? — переспросил он, как будто плохо понимал, о чем идет речь. — А, это… Да, она была наверху. Там и сейчас, наверное, стоит ее постель.
— Какой она была, эта постель? Под большим балдахином? С резными фигурками в ногах?
— Да. Ты видел ее?
Конан кивнул.
— Там все сгнило. Странно — до сих пор все пахнет потом.
— А крови ты там не видел? — содрогаясь, спросил граф.
— Только пот. Но и это достаточно странно, если учесть, что женщина в последний раз спала на этой постели много лет назад.
— Больше двадцати, — подтвердил граф. — Ребенок, который таким ужасным образом появился на свет, и был тем самым мальчиком, я дал ему имя Килдор. Я воспитывал его у себя в замке. К нему был приставлен специальный слуга. Ребенок оказался уродом. Мы поняли это года через два, когда он начал неправильно развиваться. Одно плечо у него было выше другого, спина изгибалась, как кривое колесо. Он хромал — волочил ногу. Поэтому он поздно научился ходить. Лет в пять, не раньше.
Но на этом безобразном теле сидела прелестная голова. Только маленькая. Непропорционально маленькая, как будто она принадлежала крошечной девочке. Хорошенькое личико, бледное, почти прозрачное, огромные глаза, красивые губы, тонкий нос. Когда я смотрел на него, мне казалось, будто в недрах уродливой плоти скрывается очаровательное неземное существо. Может быть, такими были дети лемурийцев — кто знает?
— Судя по остаткам их магии, лемурийцы были довольно неприятными созданиями, — проворчал Конан. — Да и этот Килдор, о котором вы так проникновенно рассказываете, честно говоря, ничего, кроме ужаса, у меня не вызывает. В былые времена, если киммерийка производила на свет уродливое дитя, его относили в лес и оставляли на милость волков и медведей.
— Это жестоко! — содрогнулся граф Леофрик.
— Не менее жестоко, чем воспитать урода в своем замке, а потом бросить его замуровав, на милость черной магии.
— Твои слова поражают меня в самое сердце, — признался Леофрик. — Я и сам так думаю. Но обстоятельства повернулись таким образом, что мне пришлось так поступить.
— И все-таки лучше было не трогать эту безумную нищенку, — настаивал Конан. — Пусть бы бродила себе и умерла бы в свой час. Сдается мне, господин, вы вмешались в естественный ход событий. Боги не любят, когда человек насильственно изменяет судьбу, определенную ими какому-либо существу.
— Но разве тебе не доводилось спасать женщину из рук насильника? — возразил Леофрик. — Разве не приходите вы, воины, на помощь друг другу на поле боя, во время сражения?
— Это так, — согласился Конан. — Но здесь есть кое-какая разница. Одно дело — обычный человек, какой-нибудь рубака или красотка из хорошей семьи, которую пытаются умыкнуть и продать за большие деньги. Тут нет ничего особенного. Но, судя но вашему рассказу, та нищенка была особенной. Избранницей богов. Разве я неправ? И уж вы-то, господин граф, не могли этого не почувствовать. Если уж я понял — из одного только вашего рассказа… Что, не так? Я ошибаюсь?
— Нет, Конан, ты совершенно прав, — со вздохом признал Леофрик. — Она была избранницей. В ней таилась какая-то могущественная светлая сила. Кто знает, может, своим вмешательством я сломал один из лучших замыслов тех, чьи мысли для нас непостижимы. Может, пытаясь спасти ее, я ее погубил. Кто знает! Нужен ли был обыкновенный человеческий рассудок той, которая несла в себе тихий свет нерассуждающей радости?
— Вот как вы заговорили! — хмуро обрадовался Конан. — Наверное, вы все это и раньше понимали. Ну так вот. Когда человек вмешивается в судьбу избранных и начинает перекраивать ее по-своему, на свет появляются чудовища.
— Ты неправ, — запротестовал Леофрик. — Килдор вовсе не был чудовищем. Он был веселым и преданным мальчиком. Он очень любил меня. Думаю, он даже меня боготворил. И я его любил. Учил всему, что знал. Обучил его грамоте, показывал книги.
— Даже магические?
— Нет! — Граф решительно взмахнул рукой. — Разумеется, нет. Только по истории. А сказки ему рассказывала кормилица, которую мы взяли из деревни. Она оставалась при нем до самой… его смерти.
— Это ее скелет с бусами мы нашли наверху? — уточнил Конан.
Граф молча кивнул, погруженный в воспоминания.
— Когда случилась катастрофа, Килдор находился наверху. Он не мог спастись. Он был… боюсь, он был в лаборатории.
— Но там не оказалось никаких скелетов, — напомнил Конан. — Может быть, ему удалось выбраться через окно.
— Исключено. Он застрял бы среди камней. Он был таким неловким, таким… угловатым! Его горб цеплялся даже за косяки дверей. Что уж тут говорить об узком окне! Нет, произошло что-то другое. Возможно, настолько ужасное, что об этом вообще лучше не думать.
* * *
Ночью Элваэл спал плохо. Стряпуха Танет успела с ним помириться и даже устроилась ночевать рядом, положив голову ему на плечо, но даже ее присутствие не согревало охранника. Его как будто знобило, хотя трогая свой лоб, он убеждался, что лихорадки у него нет.
Неожиданно его щеки запылали, как будто жаркий пламень дохнул ему в лицо. Не веря этому новому ощущению, Элваэл осторожно прикоснулся к щекам тыльной стороной ладони. И тотчас ощутил горячее. Он откинулся на соломенном ложе, сердясь и недоумевая. Когда он успел подцепить болезнь? И насколько она опасна? Когда-то, очень давно, во влажных и опасных лесах Черных Королевств, он страдал от тропической лихорадки. Но с тех пор она о себе не напоминала.
И тут чьи-то нежные прохладные руки провели по его лицу. Прикосновение было настолько приятным, что Элваэл даже застонал от удовольствия. Руки гладили его все настойчивее, а затем потянули за одежду, как будто призывая подняться и куда-то идти.
Плохо соображая спросонок, Элваэл высвободился из объятий Танет и встал. Пошатываясь, он побрел следом за неясной беловатой тенью, которая как будто светилась в темноте собственным тусклым светом. Возле лестницы тень остановилась.
Теперь Элваэл явственно видел, что это молодая женщина, почти девочка. Ее черты показались ему необычайно привлекательными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9