Я Пустынный Кода, я дух зла, насилия и смерти. Это меня отгоняли бесстрашные обитатели крепости Аш-Шахба, ударяя в свой огромный колокол, стоящий на пьедестале из цельного камня посреди центральной городской площади. И тогда я отступался от Аш-Шахба, хохоча и завывая. Этот глубокий звон наполнял меня яростью и жаждой разрушения и, скрывшись в пустыне, я бесчинствовал вовсю. Впрочем, тогда я был подростком и страдал всеми комплексами переходного возраста…
Конан ждал нападения врагов. Я понимал, что он их не боится, но вряд ли это ему поможет.
Я выпрямился. Прислушался к миру. Огромный и больной, он лежал вокруг меня и чутко отзывался на мои призывы. «Хороший ты мой, — подумал я, словно обращался к загнанному конго. — Сейчас мы с тобой устроим тут стихийное бедствие».
Я позвал огонь. Воду. Камни. Неожиданно мне ответил песок. В миле от нас находился песчаный карьер. Дорогу они тут когда-то строили, что ли?
Я вскинул руки, собирая ветер, и деревья на холмах внезапно зашумели. Я послал его на карьер, за песком, и велел вернуться.
И он вернулся. Я свил его в смерч. Извиваясь, он стремительно несся к нам с холмов. Я завил его так круто, что он почти не ронял песка.
— Конан! — крикнул я. — Ложись! Ложись лицом вниз! Прикрой голову!
Он все еще медлил, не решаясь опустить меч.
— Ложись! — заорал я в бешенстве.
Смерч обвился вокруг меня. Глаза мои засветились желтым светом, плащ взлетел над плечами, как драные крылья, шерсть встала дыбом. Я поднял руки и с силой выбросил их вперед, указывая на бандитов.
И вся ярость стихийного бедствия обрушилась на них. Песок забивался в глаза, в нос, в уши. Ветер швырял людей на деревья, тащил сквозь кусты, поднимал на высоту десяти-двенадцати ярдов и отпускал.
Давно я так не веселился. Не то, чтобы мне доставляли особую радость чужие страдания. Просто люблю хорошую работу. Приятно было видеть, что я не разучился еще соединять силы природы, направляя их разрушительную мощь на врагов.
Все стихло так же внезапно, как и началось. На холме образовалась изрядная куча песка. Я буквально стер бандитов с лица земли. Несколько деревьев, вырванные с корнем, лежали на берегу. Я был очень доволен собой.
Конан продолжал лежать на траве, не шевелясь. Немного испугавшись, я подбежал к нему и потрогал его за плечо.
— Вставай, — сказал я. — Все кончено.
Он тяжело оперся локтями о землю и встряхнул головой.
— Что это было, Кода? — спросил он сипло.
— Небольшое стихийное бедствие, — небрежным тоном бросил я… — Смерч.
— Кода, — сказал он, — а эти… которые хотят нас уничтожить… не знаю уж, кто они такие…
— Жалкие наемные убийцы, — вставил я.
— По-твоему, они жалкие? Мне так не показалось. Ты же видел этот смерч! — возразил он. — Кто его, по-твоему, на нас наслал?
Тут я обиделся:
— Во-первых, не на нас. А на них. А во-вторых… среди нас, между прочим, имеется дух насилия, разрушения и зла. За кого ты меня принимаешь, человек? — высокомерно произнес я, заворачиваясь в свой плащ. Уж очень я обозлился. — Я Пустынный Кода. Я могу, если хочешь знать, вызвать такой ураган, что от Боссонских топей не останется даже воспоминания. Все будет ровное, как сковородка. И присыпанное сверху песочком. Какой-то примитивный смерч вообще не стоит упоминаний.
Я, конечно, загнул, но он здорово меня разозлил. Ведь не первый же год меня знает, кажется, мог бы уже понять, что я вовсе не шучу, когда характеризую себя как прибежище зла и сеятеля стихийных бедствий.
Он сел. Взял меня обеими руками за уши и потерся носом о мою шерсть.
— Кода, — сказал он. — Я виноват. Ты настоящий герой, ты нас всех спас. Ты действительно великий злобный дух пустыни.
Я с достоинством высвободился.
— Это мне известно и без тебя, человек, — сказал я.
Из-под берега показалась Эрриэз — две торчащих косички, синяк под моргающим глазом. Я смерил ее взглядом. «Поняла, с кем имеешь дело?» — подумал я, не скрывая своего торжества.
Она, видимо, поняла. Потому что остаток дня я провалялся на травке, ковыряя щепочкой в зубах, а Эрриэз с Конаном, стоя по колено в ключевой воде, вдвоем оттирали котелок от подгоревшей каши.

* * *
Был уже поздний вечер. Мы решили провести па берегу черной речушки еще одну ночь и как следует отдохнуть после пережитых потрясений. В конце концов, торопиться нам было некуда.
Мы закончили дела, которые неизменно возникают в течение дня и которые Конан в минуты философских раздумий называет «хламом жизни», и теперь лениво развалились возле костерка. Жаркий свет костра заливал физиономию Конана, и я думал о том, что чертовски привязался к нему за эти годы и мне будет очень плохо и одиноко, когда его, наконец, убьют.
Неожиданно он насторожился. Сперва он замер, прислушиваясь к чему-то, потом поднялся на ноги и метнулся в кусты, росшие ярдах в пятнадцати от нашего лежбища.
Я ровным счетом ничего не слышал и теперь, привстав, Изо всех сил вытягивал шею, пытаясь разглядеть, что же там происходит в темноте.
Наконец, до меня докатилась такая волна чужого страха, что меня чуть не стошнило — уж на что я ко всему привычный!
Конан выволок из кустов белобрысую личность, у которой глаза на лоб лезли от ужаса, что придавало его роже, и без того малопривлекательной, вид совершенно идиотский. Личность была выше Конана почти на целую голову и шире ровно в два раза. Я предположил, что это единственный, кто уцелел после моего стихийного бедствия.
Эрриэз встала, тревожно вглядываясь в темные фигуры мужчин — Конана и его добычи.
— Сядь, — сказал я ей тоном бывалого рубаки. — Он его все равно сюда приволочет.
Я не ошибся. Белобрысый вскоре предстал перед нами. С ним можно было особенно не возиться. Я откинул капюшон, посмотрел на него своими круглыми светящимися в темноте глазами и подергал немного носом — этого хватило. Я чуть не помер со смеху, когда он разинул рот, поспешно зажал его ладонями (каждая размером с лопату) и вытаращился на меня с диким ужасом.
Потом он шарахнулся в сторону и снова столкнулся с Конаном, который стоял на границе светового круга с мечом в руке, словно охраняя костер от ночного мрака.
Белобрысый заметался, теряя на ходу остатки своего (и без того не слишком мощного) рассудка. Наконец, выбрав из нас двоих человека, он бросился Конану в ноги.
Мой киммериец так растерялся, что я снова захохотал. Неожиданно Конан рявкнул на меня:
— Заткнись, Кода! Я подавился.
Он отступил от громилы на шаг и еще более злобным голосом велел ему подниматься на ноги. Стоя на коленях, громила преданно мотал головой.
— Дурак, — со вздохом сказал Конан. Он обошел громилу по кривой и снова сел к костру. Пленник поспешно передвинулся так, чтобы стоять к нему лицом. Я заметил, что несмотря на свое сугубо мирное поведение, Конан все же держал меч наготове. Умница он у меня все-таки, подумал я растроганно.
Громила шумно вздохнул и помялся. — Иди сюда, — негромко произнес Конан. Он уже успокоился и хотел кое-что выяснить.
— Не убивай меня, — пробубнил громила, не трогаясь с места.
Конан брезгливо скривился.
— Кому ты нужен…
Громила осторожно подсел к костру, покосился па Эрриэз, которая глазела на него, по-детски приоткрыв рот, потом боязливо перевел взгляд на меня, и его передернуло. Надо же, какой чувствительный.
— Ты голодный? — спросил Конан. Громила тупо уставился на него, словно не понимая, о чем его спрашивают. Конан вытащил из мешка кусок хлеба, немного подмокший, но вполне съедобный.
— Есть хочешь? — повторил он.
Громила осторожно потянулся к хлебу. Взял, подержал на весу и принялся заталкивать в рот. Человек — ну что с него взять! Конан терпеливо ждал, пока он перестанет чавкать и, склонившись над мечом, лежавшим поперек его колен, к огню, смотрел, как корчится и догорает тонкая веточка. Мне показалось, что он был чем-то расстроен. Громила, наконец, расправился с хлебом. Не отводя глаз от огня, Конан заговорил с ним.
— Как тебя зовут?
Негодяя звали Хруотланд. Красивое имя. Оставалось только сожалеть о том, что оно досталось полоумному убийце.
— Зачем вы напали на нас, Хруотланд? — спросил Конан так равнодушно, как будто речь шла о каких-то посторонних людях.
Хруотланд заморгал и снова приоткрыл рот. Отвечать он, судя по всему, не собирался. Конан машинально тронул свой меч. Этот жест не ускользнул от внимания громилы, который вытянул вперед руки, словно отстраняясь, и жалобно взвыл:
— Не убивай меня, господин!
— Кром! — рявкнул Конан. — Где ты живешь?
— Местный, — с готовностью проговорил Хруотланд. — Мы все местные. Раньше по разным деревням жили, а теперь собрались в одну. Мало нас, жмемся поближе друг к другу…
— Зачем же вы на нас напали?
Белесые глазки Хруотланда бессмысленно замерли. Конан нахмурился, и неподвижное рыло этого тупицы снова ожило — от страха, надо полагать.
— Не знаю, господин, — произнес он с тяжелым вздохом. — Вы это… чужие. Да и нечистый с вами… — Он почему-то покосился при этих словах на Эрриэз, которая покраснела от негодования. — Девочка ваша тоже очень подозрительная. Кто вас знает, господин, — заключил он. — Мор, неурожай, то, се… Зачем рисковать, верно?
И он заискивающе улыбнулся. Вот ведь мерзость. Я вам тут устрою по полной программе — и мор, и неурожай. Все получите, голубчики, и в больших количествах.
Хруотланд замолчал, и я приметил, что он начинает косить глазами в темноту, помышляя о побеге. Но он боялся. Боялся человека, который не бил его, не ругал, не угрожал, а наоборот, угостил и предложил согреться у костра. — Здесь есть какие-нибудь чародеи? — спросил Конан неожиданно.
Этот вопрос почему-то не вызвал у местного жителя приступа тупоумия.
— Был да помер, — ответил он с готовностью.
— Кто научил вас нападать на всех чужих?
— Не знаю, — тоскливо сказал Хруотланд. Я видел, что он и в самом деле не знает. — Вы ищете Чудовище, правда?
Он с надеждой уставился на Конана. Это была его первая попытка сделать самостоятельное умозаключение.
Конан сразу насторожился.
— В первый раз слышу о каком-то чудовище, — заявил он.
— Ну… Чудовище… — протянул Хруотланд.
Ему явно не хватало слов для того, чтобы выразить обуревавшие его чувства. — Змей, можно сказать… Удав! — выпалил он, вскинув прояснившиеся на мгновение глаза. Затем они снова помутнели, и он добавил упавшим голосом: — Ядовитый…
— Откуда оно взялось?
— Оттуда, — многозначительно прошептал громила и замолчал, шевеля губами.
Конан вцепился в него мертвой хваткой. Наконец-то у зла появились и облик, и имя!
— Где оно, это ваше чудовище?
— Правильно идете, господин. Все прямо, прямо. За реку. Увидите.
Громила поднялся и втянул голову в плечи. Конан молчал угрожающе. Громила лихорадочно порыскал в своей памяти и выдавил:
— Вонючее оно…
Конан помолчал еще немного. Громила уже был готов пасть на колени, умоляя о пощаде. Наконец, Конан сказал:
— Убирайся отсюда… Смотреть на тебя противно.
Хруотланд не сразу осознал, что его отпускают на все четыре стороны, пока Конан не топнул ногой и не заорал на него, окончательно потеряв терпение:
— Убирайся, я сказал!
Громила шмыгнул носом и, пятясь, выбрался в темноту. Через секунду мы услышали топот — он удирал от нас со всех ног. Конан плюнул.
— Давайте спать, — предложил он и тут же начал устраиваться.
Я долго еще смотрел, как догорает костер. Спать мне совсем не хотелось. Эрриэз тоже долго не могла уснуть. «Ну вот, — подумал я специально для нее, — удав какой-то ядовитый выискался… Наконец-то мы нашли себе развлечение. Что скажешь?»
Эрриэз не ответила.

Глава седьмая
Мы встречаем чародея

Прошел еще один день. Конан ни за что не хотел поворачивать назад. Кроме того, как я понимаю, его терзало любопытство, Ах, как это, право, интересно — угробиться, но перед смерти все же выяснить, кому и с какой стати не понравилось, что он решил прогуляться здесь в компании своих друзей?
Мой подвиг остался на берегу черной речки, и о нем никто уже не вспоминал. Мы шли втроем по бесконечной холмистой равнине. Ветер свистел у нас в ушах, тучи неслись, регулярно поливая нас дождем — жары как не бывало.
— Вон, впереди, видишь дерево? — сказал мне Конан.
Я видел дерево. На много миль вокруг тянулась равнина, когда-то распаханная, а теперь заросшая лебедой и ромашкой, и только одно дерево маячило впереди на холме. На него-то и указывал Конан.
— Вот там мы передохнем, — сказал он.
Я уныло кивнул. До отдыха, стало быть, не так уж близко, но с Конаном спорить не приходится. Даже Эрриэз идет молча, а мне, разметавшему в одиночку полчища врагов, вообще не пристало доказывать свою слабость.
Я поплелся дальше. Когда конец пути виден, идти все-таки легче.
— Знаешь, Конан, — сказал я в порыве доброго чувства. — Ты хоть и профессиональный убийца, а все-таки хороший человек.
Не оборачиваясь ко мне, он подавился смехом. Я решил не обижаться. Привычка смеяться не вовремя — не самая худшая из его привычек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11