Похоже, он все-таки побывал здесь не первым и не ему одному пришла в голову мысль спуститься в кратер.
Он нагнулся и осмотрел стержень. Слишком гладкий и слишком прочный, тот никак не мог выйти из-под молота деревенского кузнеца. Это была продукция машины, принадлежащей Консилиуму, – а быть может, и чему-то, превосходящему Консилиум. Веревка, чересчур толстая и чересчур сложного плетения, тоже явно не могла быть изготовлена вручную.
Распластавшись на скале, он подполз к кромке кратера и заглянул вниз, в просвет между лицами старика и женщины с раскосыми глазами. Что здесь произошло? Быть может, веревка просто перетерлась об острый камень? Он вытянул шею, чтобы получше разглядеть стенки, и, вздрогнув, едва не свалился вниз.
Скелеты. Остатки веревки и останки людей. Все, кто пришел сюда до него, умерли на дне кратера.
Итак, это, судя по всему, какая-то ловушка… Но в любой ловушке должна быть приманка – и здесь приманкой служило явно не простое любопытство. Видимо, лица духов – а теперь он уже ни капли не сомневался, что это именно духи, – сторожат нечто, спрятанное глубоко внизу. Он попытался представить себе ценность того, что могло подвигнуть людей на такой риск, – и не смог: это было выше его понимания.
Переведя дыхание, он еще раз внимательно осмотрел дно кратера. На самой решетке, кроме рисунков, ничего не было; видимо, то, что здесь искали, находится ниже – но тогда где-то должен быть вход, какая-то дверь или пещера… Присмотревшись, он увидел нечто, похожее на фреску, какой-то рисунок на скале, метрах в полутора от пола. За исключением этого стены выглядели вполне обычно.
Он вновь опасливо покосился на лица. Под неподвижным камнем могла скрываться любая угроза, глаза могли в любой момент распахнуться, превратившись в бойницы. Судя по положению стержня, тот, кто его вмуровывал, тоже об этом подумал. Но что-то обрезало веревку, и смельчак рухнул на решетку далеко внизу. Кратер был средоточием могущества, но вместе с тем и средоточием смерти, и у него хватило здравого смысла понять, что, спустившись туда сейчас, не имея ни малейшего понятия, что его там ожидает, он докажет отнюдь не свою отвагу, а только глупость. Возможно, кто-нибудь когда-нибудь сумеет объяснить ему увиденное, но для этого нужно вернуться и рассказать обо всем.
Принятое решение успокоило его. Он отполз от края воронки и, немного передохнув, проверил свои припасы. Солонины осталось совсем чуть-чуть, хоть он и старался экономить. Восхождение заняло пять суток, однако на обратном пути он надеялся уложиться за пару дней.
Но перед тем, как отправиться назад, он решил немного поспать. Он сильно устал, в тепле его разморило, и все же заснуть оказалось нелегко. А заснув, он увидел сон, зловещий сон…
* * *
…Он стоял на дне кратера и, задрав голову, смотрел вверх, на кольцо скульптур. Каменные лица ожили, глаза их открылись и созерцали его, насмешливо и высокомерно.
Оглядевшись, он увидел, что стоит по колено в груде скелетов. В ужасе он попятился, но, запутавшись в собственной веревке, упал. Кости хрустнули под его тяжестью, в лицо оскалился белый череп. Вскрикнув, он отпихнул его и вскочил, опираясь о стену.
Теперь он отчетливо видел странный рисунок на противоположной стене кратера. Это была не фреска, а скорее мозаика – и так же, как рисунки на полу, представляла собой узор из пяти колец, расположенных квадратом, правда, более четкий. Изображения в кольцах живо напомнили ему наскальные рисунки художников его племени, и он не сразу обратил внимание, что в каждом рисунке имеется небольшой черный квадратик, словно в этом месте выпал кусочек мозаики.
Внезапно по кратеру пронесся порыв ветра – это заговорили каменные изваяния. Язык был незнакомый, но почему-то он понимал каждое слово.
– Кольца… Кольца… – шептали они. – Пять золотых колец… Ты принес кольца?
– Какие кольца? – услышал он свой собственный крик. – Я не знаю никаких колец!
– У него нет колец… – прошептал морщинистый старик, и остальные мужчины подхватили:
– Нет колец… Нет колец…
– Нет плодов, нет птиц, нет колец… – вступили женщины.
– Тогда зачем же ты здесь? – спросили мужчины.
– Я хотел лишь узнать, что тут такое, почему эта гора стоит на священной земле моего народа… Я хотел только увидеть… Больше мне ничего не нужно!
Все пятеро дружно вздохнули.
– Нам жаль… – прошептали они, и эхо гулко повторило их шепот. – Нам очень жаль тебя… Но, видишь ли, любопытство здесь не дозволено…
И останки тех, кто пришел сюда до него, зашевелились, поднялись и двинулись к нему, чтобы сделать его одним из них…
* * *
…Он вздрогнул и проснулся, весь в холодном поту. Ветер крепчал, и заметно похолодало. Облачные кольца, разделенные тепловой завесой, вращались с немыслимой быстротой, и так же быстро крутились облака внизу. Он поспешно вскочил, мечтая как можно скорее убраться подальше от этого жуткого места. Теперь в отступлении не было ни трусости, ни позора: это место было средоточием величайшего колдовства, противостоять которому может лишь тот, кто обладает несравненно большим могуществом, чем простой воин. В самоубийстве нет никакой чести, а оставаться здесь было бы равносильно самоубийству.
Он быстро достиг нижнего слоя облаков, вступил в него – и в этот момент налетел шквал.
Человеческий крик потонул в завывании ветра. Вихрь подхватил его, оторвал от земли и швырнул о скалу в нескольких сотнях метров ниже по склону.
2. ПРОКЛЯТИЯ ИСТОРИИ
Согбенно Ходящий, верховный знахарь и хилер народа хайакутов, который на самом деле был прям как стрела, даже сейчас, на восьмом десятке, медленно поднимался по склону холма к хижине Бегущего с Козодоями. Он собирался нанести обычный визит вежливости и изложить привычные жалобы. Летающие блюдца опять распугали бизонов. Вот уже более двадцати лет Козодой проводил свои рекреации в это время года и в этом месте. Несмотря на свое относительно привилегированное положение и высокий ранг, он был обязан по меньшей мере четверть года жить среди своих соплеменников, жить той же жизнью, что и они. В общем-то это его не особенно беспокоило, за исключением некоторых небольших неудобств, вроде предстоящей беседы со знахарем, да неизбежных задержек в работе над текущими проектами. И все же насильственный переход от электрического освещения, кондиционированного воздуха и компьютерной обработки данных к бревенчатой хижине, обмазанной глиной, был довольно болезненным.
Он знал, конечно, что в прежние времена его коллеги вполне успешно трудились при свете костра, свечей или факелов, но при этом они имели перед ним одно существенное преимущество – тому, кто не знает, что такие удобства и такая технология вообще могут существовать, не приходится и мечтать о них.
Прожитые годы избороздили морщинами лицо старого знахаря и выбелили его длинные волосы, но глаза его смотрели молодо, а гордая осанка ясно говорила, что этот человек не выбрал бы себе в жизни иного места и иного дела.
– Приветствую тебя, Бегущий с Козодоями, и добро пожаловать на родную землю, к своему народу, – произнес старик на мелодичном языке своих предков. – Ты не очень изменился, хотя и начинаешь округляться, особенно в животе.
Его собеседник улыбнулся:
– И я приветствую тебя, почтенный мудрец. Добро пожаловать в мою небогатую хижину, к моему очагу. Прошу тебя, садись и поговори со мной.
Был ясный звездный вечер, тонкий серпик луны неторопливо плыл в темном небе. Старик устроился возле небольшого костра, а Козодой, согласно обычаю, сел напротив.
– Не случилось ли тебе протащить потихоньку немного доброго хуча, сын мой? – спросил старик, смешивая слова двух языков.
Молодой весело ухмыльнулся:
– Ты же знаешь, что это запрещено, почтенный старец. Я не хочу наживать себе неприятности.
Старик обеспокоенно покачал головой, несмотря на то что эта сценка разыгрывалась неизменно из года в год.
– Однако, – добавил Козодой, – ты оказал бы мне честь, разделив со мною освежающую настойку из целебных трав.
С этими словами он достал большую тыквенную бутыль и протянул ее собеседнику.
Старик принял ее, выдернул грубую затычку и сделал большой глоток. На его лице появилось восторженное выражение.
– Отменно! – прохрипел он. – Да, ты и впрямь хитроумен, мой мальчик!
Он хотел было вернуть бутыль, но собеседник жестом остановил его.
– Нет-нет, это все твое. Это подарок, пусть он отгоняет от тебя холод в зимние ночи.
Старик улыбнулся и благодарно покивал:
– У нас кое-кто гонит довольно сносное питье из кукурузы, но, боюсь, я уже для него староват. Чтобы его пить, надо иметь внутри несколько лишних молодых слоев, потому что каждая выпивка смывает один слой, а по этой части, похоже, я давно уже в долгу у Творца.
Эта тема разговора была исчерпана, и пора было переходить к следующей.
– Хороши ли дела нашего племени, старейшина? Я отсутствовал довольно долго.
– Не так уж плохи, – ответил старик. – Хайакуты ныне исчисляются тысячами, а наше племя насчитывает почти три сотни. В это лето было много рождений и мало смертей. Конечно, на севере черноногие и эти проклятые дакота превысили свои квоты на охоту, а на юге апачи опять нарушили границы – и я опасаюсь, что скоро нам придется воевать с теми или с другими. Откочевка на юг проходит мирно, но эти проклятые летающие блюдца распугивают бизонов, из-за этого у нас было немало трудных и голодных дней. С жадными соседями мы управимся сами, но только ты можешь хоть что-то поделать с этими окаянными летучими штуковинами.
Бегущий с Козодоями вздохнул:
– Каждый год я как представитель племени вношу протест, и меня уверяют, что маршруты полетов будут пересмотрены, а в конечном счете оказывается, что так ничего и не сделано. Ты говоришь, что я разжирел, но те, кто может изменить положение дел, разжирели еще больше, и жир у них не только на брюхе. – Он снова вздохнул. – Частенько я испытываю желание собрать Совет Войны и проделать с нашими администраторами то, что мы когда-то проделали с сиу.
– Но ведь у вас есть и другие хайакуты, и все твердят об одном и том же. Почему это не прибавляет понимания?
– Ты и сам знаешь почему. В Высшем Консилиуме преобладают ацтеки, майя, навахо, нецперсе и им подобные.
– Фермеры и горожане! Никто не смог бы прожить здесь хотя бы неделю, не говоря уже о четверти года! Будь проклято время, когда миром стали править старухи. В особенности те старухи, которые состарились задолго до собственного рождения!
– Ты стар и мудр. Ты знаешь, что это всего лишь вопрос численности. Те, кто свободно следует за стадами бизонов и гуляет по равнинам, как ветер, никогда не сравняются числом с теми, кто занимается фермерством и ремеслами.
Старик отпил еще глоток и вздохнул:
– Знаешь, мальчик мой, я часто думаю, что неплохо бы им совсем убраться прочь, после того как они вернули нам землю наших предков и восстановили наши обычаи. Моя душа никогда еще не была так полна, как здесь, под этими звездами, когда я смотрю на траву, что волнуется под ветром, и внимаю ласковому шепоту Творца.
– Не забывай, что тогда у нас не было бы лошадей, – в очередной раз напомнил старику Козодой. – Древние дни были не такими уж чудесными. Женщин выдавали замуж по первой крови, и они рожали по двадцать детей в надежде, что выживет хотя бы один. Наши предки едва доживали до тридцати пяти лет. Болезни косили наш народ. Быть может, несколько летучих кораблей, которые время от времени распугивают нескольких бизонов, – не такая уж большая цена за то, что мы избавлены от подобных бедствий.
– Знаю, знаю… Тебе вовсе не обязательно поучать меня.
– Прости… В конце концов я всего лишь историк. Чтение лекций у меня в крови. – Он вздохнул. – Я давно не был дома и забыл обычаи. Ты мой гость, а я спорю с тобой.
– Ничего. Я всего лишь невежественный старик, я скитаюсь по равнинам в ожидании того часа, когда прах мой станет пылью, гонимой ветром. Не принимай мое дурное настроение как знак осуждения. Минувшим летом к нам вернулись трое из Малого Консилиума. Я горжусь твоими заслугами, мой мальчик, так же, как горжусь тем, кто, достигнув должного возраста, проходит положенные испытания и становится охотником и воином. Каждый должен следовать собственному пути, и я скорблю о тех, кто был возвращен к нам помимо своей воли.
Козодой нахмурился:
– Я их знаю?
– Думаю, что нет. Молодая чета, Хитрый Койот и Песня Луны. Не могу точно сказать, где они работали, но кажется, где-то на востоке. Чем они занимались, я так и не понял, но он всегда умел хорошо обращаться с числами. С тобой все иначе. Историю мне понять куда легче. Я не могу постичь смысл науки, которая не приносит прямой пользы.
Козодой рассеянно кивнул. В страхе перед подобной участью жил любой, кто благодаря каким-то особым талантам или способностям был принят в Консилиум. Ему становились доступны все чудеса и удобства цивилизации, но взамен он обязан был вести себя осторожно и никогда не бросать вызова установленному порядку, хотя бы случайно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Он нагнулся и осмотрел стержень. Слишком гладкий и слишком прочный, тот никак не мог выйти из-под молота деревенского кузнеца. Это была продукция машины, принадлежащей Консилиуму, – а быть может, и чему-то, превосходящему Консилиум. Веревка, чересчур толстая и чересчур сложного плетения, тоже явно не могла быть изготовлена вручную.
Распластавшись на скале, он подполз к кромке кратера и заглянул вниз, в просвет между лицами старика и женщины с раскосыми глазами. Что здесь произошло? Быть может, веревка просто перетерлась об острый камень? Он вытянул шею, чтобы получше разглядеть стенки, и, вздрогнув, едва не свалился вниз.
Скелеты. Остатки веревки и останки людей. Все, кто пришел сюда до него, умерли на дне кратера.
Итак, это, судя по всему, какая-то ловушка… Но в любой ловушке должна быть приманка – и здесь приманкой служило явно не простое любопытство. Видимо, лица духов – а теперь он уже ни капли не сомневался, что это именно духи, – сторожат нечто, спрятанное глубоко внизу. Он попытался представить себе ценность того, что могло подвигнуть людей на такой риск, – и не смог: это было выше его понимания.
Переведя дыхание, он еще раз внимательно осмотрел дно кратера. На самой решетке, кроме рисунков, ничего не было; видимо, то, что здесь искали, находится ниже – но тогда где-то должен быть вход, какая-то дверь или пещера… Присмотревшись, он увидел нечто, похожее на фреску, какой-то рисунок на скале, метрах в полутора от пола. За исключением этого стены выглядели вполне обычно.
Он вновь опасливо покосился на лица. Под неподвижным камнем могла скрываться любая угроза, глаза могли в любой момент распахнуться, превратившись в бойницы. Судя по положению стержня, тот, кто его вмуровывал, тоже об этом подумал. Но что-то обрезало веревку, и смельчак рухнул на решетку далеко внизу. Кратер был средоточием могущества, но вместе с тем и средоточием смерти, и у него хватило здравого смысла понять, что, спустившись туда сейчас, не имея ни малейшего понятия, что его там ожидает, он докажет отнюдь не свою отвагу, а только глупость. Возможно, кто-нибудь когда-нибудь сумеет объяснить ему увиденное, но для этого нужно вернуться и рассказать обо всем.
Принятое решение успокоило его. Он отполз от края воронки и, немного передохнув, проверил свои припасы. Солонины осталось совсем чуть-чуть, хоть он и старался экономить. Восхождение заняло пять суток, однако на обратном пути он надеялся уложиться за пару дней.
Но перед тем, как отправиться назад, он решил немного поспать. Он сильно устал, в тепле его разморило, и все же заснуть оказалось нелегко. А заснув, он увидел сон, зловещий сон…
* * *
…Он стоял на дне кратера и, задрав голову, смотрел вверх, на кольцо скульптур. Каменные лица ожили, глаза их открылись и созерцали его, насмешливо и высокомерно.
Оглядевшись, он увидел, что стоит по колено в груде скелетов. В ужасе он попятился, но, запутавшись в собственной веревке, упал. Кости хрустнули под его тяжестью, в лицо оскалился белый череп. Вскрикнув, он отпихнул его и вскочил, опираясь о стену.
Теперь он отчетливо видел странный рисунок на противоположной стене кратера. Это была не фреска, а скорее мозаика – и так же, как рисунки на полу, представляла собой узор из пяти колец, расположенных квадратом, правда, более четкий. Изображения в кольцах живо напомнили ему наскальные рисунки художников его племени, и он не сразу обратил внимание, что в каждом рисунке имеется небольшой черный квадратик, словно в этом месте выпал кусочек мозаики.
Внезапно по кратеру пронесся порыв ветра – это заговорили каменные изваяния. Язык был незнакомый, но почему-то он понимал каждое слово.
– Кольца… Кольца… – шептали они. – Пять золотых колец… Ты принес кольца?
– Какие кольца? – услышал он свой собственный крик. – Я не знаю никаких колец!
– У него нет колец… – прошептал морщинистый старик, и остальные мужчины подхватили:
– Нет колец… Нет колец…
– Нет плодов, нет птиц, нет колец… – вступили женщины.
– Тогда зачем же ты здесь? – спросили мужчины.
– Я хотел лишь узнать, что тут такое, почему эта гора стоит на священной земле моего народа… Я хотел только увидеть… Больше мне ничего не нужно!
Все пятеро дружно вздохнули.
– Нам жаль… – прошептали они, и эхо гулко повторило их шепот. – Нам очень жаль тебя… Но, видишь ли, любопытство здесь не дозволено…
И останки тех, кто пришел сюда до него, зашевелились, поднялись и двинулись к нему, чтобы сделать его одним из них…
* * *
…Он вздрогнул и проснулся, весь в холодном поту. Ветер крепчал, и заметно похолодало. Облачные кольца, разделенные тепловой завесой, вращались с немыслимой быстротой, и так же быстро крутились облака внизу. Он поспешно вскочил, мечтая как можно скорее убраться подальше от этого жуткого места. Теперь в отступлении не было ни трусости, ни позора: это место было средоточием величайшего колдовства, противостоять которому может лишь тот, кто обладает несравненно большим могуществом, чем простой воин. В самоубийстве нет никакой чести, а оставаться здесь было бы равносильно самоубийству.
Он быстро достиг нижнего слоя облаков, вступил в него – и в этот момент налетел шквал.
Человеческий крик потонул в завывании ветра. Вихрь подхватил его, оторвал от земли и швырнул о скалу в нескольких сотнях метров ниже по склону.
2. ПРОКЛЯТИЯ ИСТОРИИ
Согбенно Ходящий, верховный знахарь и хилер народа хайакутов, который на самом деле был прям как стрела, даже сейчас, на восьмом десятке, медленно поднимался по склону холма к хижине Бегущего с Козодоями. Он собирался нанести обычный визит вежливости и изложить привычные жалобы. Летающие блюдца опять распугали бизонов. Вот уже более двадцати лет Козодой проводил свои рекреации в это время года и в этом месте. Несмотря на свое относительно привилегированное положение и высокий ранг, он был обязан по меньшей мере четверть года жить среди своих соплеменников, жить той же жизнью, что и они. В общем-то это его не особенно беспокоило, за исключением некоторых небольших неудобств, вроде предстоящей беседы со знахарем, да неизбежных задержек в работе над текущими проектами. И все же насильственный переход от электрического освещения, кондиционированного воздуха и компьютерной обработки данных к бревенчатой хижине, обмазанной глиной, был довольно болезненным.
Он знал, конечно, что в прежние времена его коллеги вполне успешно трудились при свете костра, свечей или факелов, но при этом они имели перед ним одно существенное преимущество – тому, кто не знает, что такие удобства и такая технология вообще могут существовать, не приходится и мечтать о них.
Прожитые годы избороздили морщинами лицо старого знахаря и выбелили его длинные волосы, но глаза его смотрели молодо, а гордая осанка ясно говорила, что этот человек не выбрал бы себе в жизни иного места и иного дела.
– Приветствую тебя, Бегущий с Козодоями, и добро пожаловать на родную землю, к своему народу, – произнес старик на мелодичном языке своих предков. – Ты не очень изменился, хотя и начинаешь округляться, особенно в животе.
Его собеседник улыбнулся:
– И я приветствую тебя, почтенный мудрец. Добро пожаловать в мою небогатую хижину, к моему очагу. Прошу тебя, садись и поговори со мной.
Был ясный звездный вечер, тонкий серпик луны неторопливо плыл в темном небе. Старик устроился возле небольшого костра, а Козодой, согласно обычаю, сел напротив.
– Не случилось ли тебе протащить потихоньку немного доброго хуча, сын мой? – спросил старик, смешивая слова двух языков.
Молодой весело ухмыльнулся:
– Ты же знаешь, что это запрещено, почтенный старец. Я не хочу наживать себе неприятности.
Старик обеспокоенно покачал головой, несмотря на то что эта сценка разыгрывалась неизменно из года в год.
– Однако, – добавил Козодой, – ты оказал бы мне честь, разделив со мною освежающую настойку из целебных трав.
С этими словами он достал большую тыквенную бутыль и протянул ее собеседнику.
Старик принял ее, выдернул грубую затычку и сделал большой глоток. На его лице появилось восторженное выражение.
– Отменно! – прохрипел он. – Да, ты и впрямь хитроумен, мой мальчик!
Он хотел было вернуть бутыль, но собеседник жестом остановил его.
– Нет-нет, это все твое. Это подарок, пусть он отгоняет от тебя холод в зимние ночи.
Старик улыбнулся и благодарно покивал:
– У нас кое-кто гонит довольно сносное питье из кукурузы, но, боюсь, я уже для него староват. Чтобы его пить, надо иметь внутри несколько лишних молодых слоев, потому что каждая выпивка смывает один слой, а по этой части, похоже, я давно уже в долгу у Творца.
Эта тема разговора была исчерпана, и пора было переходить к следующей.
– Хороши ли дела нашего племени, старейшина? Я отсутствовал довольно долго.
– Не так уж плохи, – ответил старик. – Хайакуты ныне исчисляются тысячами, а наше племя насчитывает почти три сотни. В это лето было много рождений и мало смертей. Конечно, на севере черноногие и эти проклятые дакота превысили свои квоты на охоту, а на юге апачи опять нарушили границы – и я опасаюсь, что скоро нам придется воевать с теми или с другими. Откочевка на юг проходит мирно, но эти проклятые летающие блюдца распугивают бизонов, из-за этого у нас было немало трудных и голодных дней. С жадными соседями мы управимся сами, но только ты можешь хоть что-то поделать с этими окаянными летучими штуковинами.
Бегущий с Козодоями вздохнул:
– Каждый год я как представитель племени вношу протест, и меня уверяют, что маршруты полетов будут пересмотрены, а в конечном счете оказывается, что так ничего и не сделано. Ты говоришь, что я разжирел, но те, кто может изменить положение дел, разжирели еще больше, и жир у них не только на брюхе. – Он снова вздохнул. – Частенько я испытываю желание собрать Совет Войны и проделать с нашими администраторами то, что мы когда-то проделали с сиу.
– Но ведь у вас есть и другие хайакуты, и все твердят об одном и том же. Почему это не прибавляет понимания?
– Ты и сам знаешь почему. В Высшем Консилиуме преобладают ацтеки, майя, навахо, нецперсе и им подобные.
– Фермеры и горожане! Никто не смог бы прожить здесь хотя бы неделю, не говоря уже о четверти года! Будь проклято время, когда миром стали править старухи. В особенности те старухи, которые состарились задолго до собственного рождения!
– Ты стар и мудр. Ты знаешь, что это всего лишь вопрос численности. Те, кто свободно следует за стадами бизонов и гуляет по равнинам, как ветер, никогда не сравняются числом с теми, кто занимается фермерством и ремеслами.
Старик отпил еще глоток и вздохнул:
– Знаешь, мальчик мой, я часто думаю, что неплохо бы им совсем убраться прочь, после того как они вернули нам землю наших предков и восстановили наши обычаи. Моя душа никогда еще не была так полна, как здесь, под этими звездами, когда я смотрю на траву, что волнуется под ветром, и внимаю ласковому шепоту Творца.
– Не забывай, что тогда у нас не было бы лошадей, – в очередной раз напомнил старику Козодой. – Древние дни были не такими уж чудесными. Женщин выдавали замуж по первой крови, и они рожали по двадцать детей в надежде, что выживет хотя бы один. Наши предки едва доживали до тридцати пяти лет. Болезни косили наш народ. Быть может, несколько летучих кораблей, которые время от времени распугивают нескольких бизонов, – не такая уж большая цена за то, что мы избавлены от подобных бедствий.
– Знаю, знаю… Тебе вовсе не обязательно поучать меня.
– Прости… В конце концов я всего лишь историк. Чтение лекций у меня в крови. – Он вздохнул. – Я давно не был дома и забыл обычаи. Ты мой гость, а я спорю с тобой.
– Ничего. Я всего лишь невежественный старик, я скитаюсь по равнинам в ожидании того часа, когда прах мой станет пылью, гонимой ветром. Не принимай мое дурное настроение как знак осуждения. Минувшим летом к нам вернулись трое из Малого Консилиума. Я горжусь твоими заслугами, мой мальчик, так же, как горжусь тем, кто, достигнув должного возраста, проходит положенные испытания и становится охотником и воином. Каждый должен следовать собственному пути, и я скорблю о тех, кто был возвращен к нам помимо своей воли.
Козодой нахмурился:
– Я их знаю?
– Думаю, что нет. Молодая чета, Хитрый Койот и Песня Луны. Не могу точно сказать, где они работали, но кажется, где-то на востоке. Чем они занимались, я так и не понял, но он всегда умел хорошо обращаться с числами. С тобой все иначе. Историю мне понять куда легче. Я не могу постичь смысл науки, которая не приносит прямой пользы.
Козодой рассеянно кивнул. В страхе перед подобной участью жил любой, кто благодаря каким-то особым талантам или способностям был принят в Консилиум. Ему становились доступны все чудеса и удобства цивилизации, но взамен он обязан был вести себя осторожно и никогда не бросать вызова установленному порядку, хотя бы случайно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46