И понятно, что публика в его захудалом театрике совершенно переменилась. В зале яблоку было негде упасть от важных господ в цилиндрах, интеллектуалов, обожающих цитировать Корнеля и Расина. Сдается мне, старик был изрядно озадачен. Вскоре ему на очень выгодных условиях предложили гастроли в Америке. Гастроли превратились в сплошной триумф… — Морган перевел дыхание, помолчал, затем продолжил: — Как я уже говорил, все это мне рассказала мисс Гленн, которая служит у старого чудака кем-то вроде секретарши и управляющей. Она устроилась к нему задолго до того, как театр прославился. Мисс Гленн приходится ему дальней родственницей по материнской линии. Ее отец был сельским священником или школьным учителем — словом, кем-то в этом роде; после его смерти она приехала в Лондон и перебивалась с хлеба на воду. Тогда-то старый Жюль и взял ее в долю. Мисс Гленн очень хорошенькая девушка; пока вы не познакомитесь с ней поближе, кажется, что она несколько чопорна и жеманна, но стоит ей выпить несколько коктейлей подряд, как она становится сущим бесенком.
Значит, следующей к нашей компании присоединилась Пегги Гленн; а почти сразу же за ней явился и мой друг Кертис Уоррен.
Керт вам понравится. Он, правда, несколько легкомыслен, но, несмотря на это, любимый племянник одного важного чина в теперешнем американском правительстве…
— Кого именно? — поинтересовался доктор Фелл. — Не помню ни одного Уоррена в составе…
Морган кашлянул.
— Родство по материнской линии, — пояснил он. — Дядюшка Уоррена играет в моем рассказе довольно существенную роль; пока назову его просто «важной персоной», стоящей по положению не так далеко от самого Ф.Д. Рузвельта. Между прочим, в политических кругах наша важная персона славится достоинством и напыщенностью; цилиндр у него самый лощеный, стрелка на брюках безупречна. Он пользуется безоговорочным доверием большинства избирателей и обладает безукоризненными манерами… Словом, высокопоставленный дядюшка разослал несколько телеграмм — нам, простым смертным, такое недоступно — и устроил Керта на теплое местечко в консульской службе. Местечко, надо признаться, так себе: в каком-то богом забытом углу типа Палестины. Однако, прежде чем заживо похоронить себя в глуши, выписывая счета и всякую всякую всячину, Керт решил устроить себе каникулы и отправился в круиз вокруг Европы. Между прочим, его хобби — съемка любительских фильмов. Он богат; у него есть не только кинокамера, но также и звуковая установка — вроде тех, которые таскают журналисты из радионовостей. Раз уж речь зашла о важных персонах, упомяну еще об одной знаменитости на борту «Королевы Виктории», кстати, также пораженной морской болезнью. Это не кто иной, как лорд Стэртон — вы знаете, — тот, которого называют Отшельником с Джермин-стрит. Он ни к кому не ездит; у него нет друзей; он посвятил свою жизнь собиранию всевозможных редких драгоценностей… Доктор Фелл вытащил изо рта трубку и нахмурился.
— Прежде чем вы продолжите рассказ, мне хотелось бы кое-что выяснить. Вы, случайно, не собираетесь поведать мне старый, избитый анекдот о знаменитом бриллианте под названием «Озеро света», украденном из левого глаза бирманского божества, за которым охотятся темнолицые злодеи в тюрбанах? Если да, то будь я проклят, если стану слушать вас дальше…
Лицо Моргана исказила страдальческая гримаса.
— Нет, — возразил он. — Я предупреждал вас, что история уникальная, хотя украшение в ней тоже есть. Оно-то нас окончательно и запутало. Из-за него поднялась такая суматоха… Как вы догадываетесь, украшение, разумеется, украли…
Доктор Фелл внимательно посмотрел на собеседника и хмыкнул.
— Кто?
— Я, — неожиданно заявил Морган, но тут же поправился: — Точнее, нас было несколько. Просто кошмар какой-то! Наваждение! Драгоценность, о которой идет речь, — кулон на цепочке. Она известна как изумрудный слон. Исторической и художественной ценности не представляет, зато стоит целое состояние. Просто диковина, редкая вещица. Именно поэтому Стэртон и поехал за ней в Америку. Слона продавал один разорившийся нью-йоркский миллионер. Все знали, что Стэртон вел с ним долгие переговоры и, наконец, купил у него кулон. Я узнал это от Керта Уоррена. Дело в том, что дядюшка Керта — приятель Стэртона. Дядя и рассказал обо всем Керту еще до нашего отплытия. Впрочем, об этом знала примерно половина пассажиров «Королевы Виктории», и всем было любопытно взглянуть на чудака, который выкидывает огромные деньги на безделушки. А вид у Стэртона тот еще — эдакий рыжий старикан со старомодными бакенбардами и лошадиной физиономией. Путешествовал он в сопровождении лишь одной секретарши. И при этом так боялся простуды, что постоянно кутался в теплые шарфы и ругал всех, кто попадался ему на пути.
Странно, однако, что вам пришла в голову эта старая байка о сказочной драгоценности. Ибо в тот самый день, когда и начались все наши невзгоды, — случилось это на четвертый день плавания, а прийти в порт назначения нам предстояло через три дня, — Пегги Гленн, капитан Валвик и я как раз обсуждали этого изумрудного слона. Представьте себя на нашем месте: вы лежите в шезлонге, кутаетесь в плед, и вам совершенно нечего делать, кроме как ожидать, когда прозвучит сигнал на чай. Мы заспорили, где находится этот изумруд — в каюте лорда Стэртона или же заперт в капитанском сейфе, и смеха ради обсудили возможность его украсть в каждом из этих случаев. Насколько я помню, Пегги предложила очень изощренный и оригинальный план. Однако я слушал ее невнимательно. За прошедшие четыре дня мы успели достаточно хорошо познакомиться, поэтому общались друг с другом совершенно запросто, без церемоний. Собственно говоря, — уточнил Морган, — я клевал носом. И вдруг…
Глава 2
Выходка дядюшки Уорпаса
Небо вдали покрылось жемчужными разводами; начинало смеркаться, и на седых барашках волн заплясали разноцветные огоньки. «Королева Виктория» попала в полосу шторма. Линия горизонта накренилась и вздыбилась над кипящим, бурлящим котлом океана; почти пустынную палубу стало насквозь продувать ветром. Морган безвольно откинулся на спинку шезлонга, крепче закутался пледом. Качка ему нисколько не мешала, а грозный рев океана казался таким же уютным, как потрескивание поленьев в камине. Он сонно соображал: скоро на корабле зажгут свет, накроют чай, будет играть оркестр. Оба его спутника на некоторое время умолкли, и он посмотрел на них.
Маргарет Гленн лежала в шезлонге с полузакрытыми глазами, уронив на колени книгу. На ее хорошеньком, проказливом личике, которое чужакам могло показаться чопорным, застыло озадаченное и расстроенное выражение. Она вертела за дужку очки в массивной черепаховой оправе, а точно в центре ее лба, между карими глазами, собралась морщина. Маргарет была в меховой шубке, шею ее обвивал широкий шелковый расписной шарф. Прядка черных волос, выбившаяся из-под маленькой коричневой шляпки, развевалась по ветру.
— Почему же так долго нет Керта? — спросила она. — Он еще когда обещал выйти к нам, а ведь скоро чай; мы еще собирались подбить вас на пару коктейлей… — Она обернулась назад и сосредоточенно посмотрела в иллюминатор, словно ожидая найти Уоррена именно там.
— Я-то знаю, в чем дело, — лениво проговорил Морган. — Наверняка его задержала вертлявая блондиночка из Нэшвилла. Помните — та, что впервые в жизни едет в Париж и уверяет, будто жаждет набраться там духовного опыта.
Пегги повернулась к нему; лицо ее вспыхнуло и порозовело на ветру. Она уже приготовилась выпалить какую-нибудь ответную колкость, но тут заметила ехидную усмешку на лице Моргана и, вместо того чтобы что-нибудь съязвить, показала ему язык.
— А! — воскликнула она бесстрастно. — Знаю ее — бессовестная кривляка! Таких девиц я вижу насквозь. Одевается как дешевая шлюха, но при этом не подпускает к себе мужчин на пушечный выстрел. Послушайте моего совета, — мисс Гленн оживилась и подмигнула, — держитесь подальше от женщин, которые жаждут набраться духовного опыта. Знаете, что это значит? Это значит, что телесного опыта они попросту боятся! — И вдруг вновь нахмурилась. — Нет, серьезно, что такое приключилось с Кертом? Даже учитывая прославленную непунктуальность американцев…
— Ха-ха-ха! — оживился капитан Томассен Валвик. — Тавайте я фам расскашу. Мошет, это похоше на историю с лошадь.
— Что еще за лошадь? — спросил Морган. Капитан Валвик дружелюбно фыркнул и согнул могучие плечи. Даже в сильный шторм, когда палуба ходила ходуном и шезлонги скользили по ней, словно притягиваясь друг к другу, он стоял прямо без всякого труда. Его лошадиное веснушчатое лицо сморщилось от удовольствия; светло-голубые глаза за стеклами очочков в тонкой позолоченной оправе блестели почти нечестивым блеском. Капитан даже зажмурился, смакуя приятное воспоминание. Он снова хрипло фыркнул в песочные усы, сдвинул большую твидовую кепку на одно ухо и небрежно повел рукой в сторону. Если бы на том месте кто-нибудь стоял, беднягу отнесло бы к противоположному борту.
— Ха-ха-ха! — загремел капитан Валвик. — Сейшас я фам расскашу. На моей родине, в Норвегии, есть такой обышай. Кок-та фы хотите останофить лошадь, фы кофорите «Тпру!». А у нас не так. Мы кофорим: «Брубублу-о-о-о-блуу!»
Желваки на скулах капитана Валвика задвигались; он задрал голову, словно Тарзан над свежей добычей, и издал самый необычайный боевой клич, какой когда-либо доводилось слышать Моргану. Казалось, такое невозможно воспроизвести лишь обычным человеческим горлом. Вопль капитана походил на шум воды, выбегающей из ванны, когда вынимают пробку, и завершился на ликующей ноте, постепенно затихая, словно вода утекала по ржавым канализационным трубам, сокрушая все на своем пути; вопль был похож на симфонию, написанную каким-нибудь современным композитором для Духовых и струнных инструментов.
— Бру-блу-булу-у-у-ло-о-о-лу-у-булу-у-у! — вопил капитан Валвик, вначале опустив голову, но на самом кульминационном месте ее вскидывая.
— Наверное, это очень трудно? — осведомился Морган.
— Ах, нет! Я телать это легко, — широко осклабился его собеседник, кивая в подтверждение своих слов. — Но я хотел расскасать фам, про перфый раз, как я попробофал крикнуть так на лошадь, которая кофорить по-английски. Фаш лошадь меня не понял. Я расскасать фам как это было. В то фремя я был молотой и ухашивать са тефушка, который шил в штат Фермонт. Там фсегда идет снег, как в Норвегия. Фот я и решил прикласить ее покататься в санках — чинно-плакоротно. Нанял лучшую лошатку и санки, какие пыли, и фелел тефушка быть котов к тфа часа тня. Снаете, я хотел происфести хороший впешатлений на моя тефушка. И вот я примчался к ее дому и уфител, что он стоит на крыльцо и штет меня. Фот я решил потъехать, как кофорится, с шик, и я скасал: «Брубублу-о-о-о-блуу!» — кромко и отчетлифо, шштопы мой лошать пофернул ф форота. Но не останофился. И я тумаль: «Ну и тела! Шшто такое с этот проклятый лошадь?» — Капитан Валвик взволнованно взмахнул рукой. — И я пофториль: «Брубублу-оо-о-блуу!» — и наклонился к самый лошадь и крикнул еще раз. И на этот раз лошадь пофернуль голофа и смотрель на меня. Но он не останофился! Протолшал пешать и пропешал мимо тома, кте стоял мой тефушк, и только припафил скорость и перешел ф калоп, кок-та я кричаль: «Брубублу-о-о-о-блуу!» И мой тефушк открыл сфой клас и смотрел на меня так смешно, но лошадь несся все тальше и тальше; я только смог встать в санки и снял мой шляпа и махаль ей все фремя, пока ехал тальше и тальше от она. Потом мы пофернули са пофорот, и я польше ее никокта не фитель…
Рассказ сопровождался живой пантомимой: капитан дергал за поводья воображаемой лошади. Завершив повествование, он немного взгрустнул, но тут же благожелательно осклабился:
— Я никокта не приклашал больше эта тефушк кататься. Ха-ха-ха!
— Не вижу ничего общего, — парировала Пегги Гленн, глядя на него в некотором недоумении. — При чем тут Керт Уоррен?
— Я не сналь, — сообщил капитан, почесывая затылок. — Я только хотеть расскасать история, я полакать… слушшайте, а мошшет, у нефо морская болеснь? Ха-ха-ха! Ах! Кстати, я расскасыфаль фам о том, шшто случилось у меня на сутне, кокта наш кок съел корохофый суп са фесь экипаж…
— Морская болезнь? — возмутилась Пегги. — Ерунда! Во всяком случае… бедняга, надеюсь, у него нет морской болезни. Мой дядя ужасно страдает, а еще сильнее мучается оттого, что обещал капитану показать спектакль на концерте, который состоится в последнюю ночь плавания… Как вы считаете, может, стоит пойти и посмотреть, что случилось с Кертом?
Она замолчала, так как на палубе показался стюард в белой куртке. Он стоял, озираясь, явно стараясь кого-то найти. Морган узнал этого всегда веселого молодого человека с гладкими черными волосами и длинной нижней челюстью. Он убирался у него в каюте. Теперь, однако, вид у стюарда был довольно таинственный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Значит, следующей к нашей компании присоединилась Пегги Гленн; а почти сразу же за ней явился и мой друг Кертис Уоррен.
Керт вам понравится. Он, правда, несколько легкомыслен, но, несмотря на это, любимый племянник одного важного чина в теперешнем американском правительстве…
— Кого именно? — поинтересовался доктор Фелл. — Не помню ни одного Уоррена в составе…
Морган кашлянул.
— Родство по материнской линии, — пояснил он. — Дядюшка Уоррена играет в моем рассказе довольно существенную роль; пока назову его просто «важной персоной», стоящей по положению не так далеко от самого Ф.Д. Рузвельта. Между прочим, в политических кругах наша важная персона славится достоинством и напыщенностью; цилиндр у него самый лощеный, стрелка на брюках безупречна. Он пользуется безоговорочным доверием большинства избирателей и обладает безукоризненными манерами… Словом, высокопоставленный дядюшка разослал несколько телеграмм — нам, простым смертным, такое недоступно — и устроил Керта на теплое местечко в консульской службе. Местечко, надо признаться, так себе: в каком-то богом забытом углу типа Палестины. Однако, прежде чем заживо похоронить себя в глуши, выписывая счета и всякую всякую всячину, Керт решил устроить себе каникулы и отправился в круиз вокруг Европы. Между прочим, его хобби — съемка любительских фильмов. Он богат; у него есть не только кинокамера, но также и звуковая установка — вроде тех, которые таскают журналисты из радионовостей. Раз уж речь зашла о важных персонах, упомяну еще об одной знаменитости на борту «Королевы Виктории», кстати, также пораженной морской болезнью. Это не кто иной, как лорд Стэртон — вы знаете, — тот, которого называют Отшельником с Джермин-стрит. Он ни к кому не ездит; у него нет друзей; он посвятил свою жизнь собиранию всевозможных редких драгоценностей… Доктор Фелл вытащил изо рта трубку и нахмурился.
— Прежде чем вы продолжите рассказ, мне хотелось бы кое-что выяснить. Вы, случайно, не собираетесь поведать мне старый, избитый анекдот о знаменитом бриллианте под названием «Озеро света», украденном из левого глаза бирманского божества, за которым охотятся темнолицые злодеи в тюрбанах? Если да, то будь я проклят, если стану слушать вас дальше…
Лицо Моргана исказила страдальческая гримаса.
— Нет, — возразил он. — Я предупреждал вас, что история уникальная, хотя украшение в ней тоже есть. Оно-то нас окончательно и запутало. Из-за него поднялась такая суматоха… Как вы догадываетесь, украшение, разумеется, украли…
Доктор Фелл внимательно посмотрел на собеседника и хмыкнул.
— Кто?
— Я, — неожиданно заявил Морган, но тут же поправился: — Точнее, нас было несколько. Просто кошмар какой-то! Наваждение! Драгоценность, о которой идет речь, — кулон на цепочке. Она известна как изумрудный слон. Исторической и художественной ценности не представляет, зато стоит целое состояние. Просто диковина, редкая вещица. Именно поэтому Стэртон и поехал за ней в Америку. Слона продавал один разорившийся нью-йоркский миллионер. Все знали, что Стэртон вел с ним долгие переговоры и, наконец, купил у него кулон. Я узнал это от Керта Уоррена. Дело в том, что дядюшка Керта — приятель Стэртона. Дядя и рассказал обо всем Керту еще до нашего отплытия. Впрочем, об этом знала примерно половина пассажиров «Королевы Виктории», и всем было любопытно взглянуть на чудака, который выкидывает огромные деньги на безделушки. А вид у Стэртона тот еще — эдакий рыжий старикан со старомодными бакенбардами и лошадиной физиономией. Путешествовал он в сопровождении лишь одной секретарши. И при этом так боялся простуды, что постоянно кутался в теплые шарфы и ругал всех, кто попадался ему на пути.
Странно, однако, что вам пришла в голову эта старая байка о сказочной драгоценности. Ибо в тот самый день, когда и начались все наши невзгоды, — случилось это на четвертый день плавания, а прийти в порт назначения нам предстояло через три дня, — Пегги Гленн, капитан Валвик и я как раз обсуждали этого изумрудного слона. Представьте себя на нашем месте: вы лежите в шезлонге, кутаетесь в плед, и вам совершенно нечего делать, кроме как ожидать, когда прозвучит сигнал на чай. Мы заспорили, где находится этот изумруд — в каюте лорда Стэртона или же заперт в капитанском сейфе, и смеха ради обсудили возможность его украсть в каждом из этих случаев. Насколько я помню, Пегги предложила очень изощренный и оригинальный план. Однако я слушал ее невнимательно. За прошедшие четыре дня мы успели достаточно хорошо познакомиться, поэтому общались друг с другом совершенно запросто, без церемоний. Собственно говоря, — уточнил Морган, — я клевал носом. И вдруг…
Глава 2
Выходка дядюшки Уорпаса
Небо вдали покрылось жемчужными разводами; начинало смеркаться, и на седых барашках волн заплясали разноцветные огоньки. «Королева Виктория» попала в полосу шторма. Линия горизонта накренилась и вздыбилась над кипящим, бурлящим котлом океана; почти пустынную палубу стало насквозь продувать ветром. Морган безвольно откинулся на спинку шезлонга, крепче закутался пледом. Качка ему нисколько не мешала, а грозный рев океана казался таким же уютным, как потрескивание поленьев в камине. Он сонно соображал: скоро на корабле зажгут свет, накроют чай, будет играть оркестр. Оба его спутника на некоторое время умолкли, и он посмотрел на них.
Маргарет Гленн лежала в шезлонге с полузакрытыми глазами, уронив на колени книгу. На ее хорошеньком, проказливом личике, которое чужакам могло показаться чопорным, застыло озадаченное и расстроенное выражение. Она вертела за дужку очки в массивной черепаховой оправе, а точно в центре ее лба, между карими глазами, собралась морщина. Маргарет была в меховой шубке, шею ее обвивал широкий шелковый расписной шарф. Прядка черных волос, выбившаяся из-под маленькой коричневой шляпки, развевалась по ветру.
— Почему же так долго нет Керта? — спросила она. — Он еще когда обещал выйти к нам, а ведь скоро чай; мы еще собирались подбить вас на пару коктейлей… — Она обернулась назад и сосредоточенно посмотрела в иллюминатор, словно ожидая найти Уоррена именно там.
— Я-то знаю, в чем дело, — лениво проговорил Морган. — Наверняка его задержала вертлявая блондиночка из Нэшвилла. Помните — та, что впервые в жизни едет в Париж и уверяет, будто жаждет набраться там духовного опыта.
Пегги повернулась к нему; лицо ее вспыхнуло и порозовело на ветру. Она уже приготовилась выпалить какую-нибудь ответную колкость, но тут заметила ехидную усмешку на лице Моргана и, вместо того чтобы что-нибудь съязвить, показала ему язык.
— А! — воскликнула она бесстрастно. — Знаю ее — бессовестная кривляка! Таких девиц я вижу насквозь. Одевается как дешевая шлюха, но при этом не подпускает к себе мужчин на пушечный выстрел. Послушайте моего совета, — мисс Гленн оживилась и подмигнула, — держитесь подальше от женщин, которые жаждут набраться духовного опыта. Знаете, что это значит? Это значит, что телесного опыта они попросту боятся! — И вдруг вновь нахмурилась. — Нет, серьезно, что такое приключилось с Кертом? Даже учитывая прославленную непунктуальность американцев…
— Ха-ха-ха! — оживился капитан Томассен Валвик. — Тавайте я фам расскашу. Мошет, это похоше на историю с лошадь.
— Что еще за лошадь? — спросил Морган. Капитан Валвик дружелюбно фыркнул и согнул могучие плечи. Даже в сильный шторм, когда палуба ходила ходуном и шезлонги скользили по ней, словно притягиваясь друг к другу, он стоял прямо без всякого труда. Его лошадиное веснушчатое лицо сморщилось от удовольствия; светло-голубые глаза за стеклами очочков в тонкой позолоченной оправе блестели почти нечестивым блеском. Капитан даже зажмурился, смакуя приятное воспоминание. Он снова хрипло фыркнул в песочные усы, сдвинул большую твидовую кепку на одно ухо и небрежно повел рукой в сторону. Если бы на том месте кто-нибудь стоял, беднягу отнесло бы к противоположному борту.
— Ха-ха-ха! — загремел капитан Валвик. — Сейшас я фам расскашу. На моей родине, в Норвегии, есть такой обышай. Кок-та фы хотите останофить лошадь, фы кофорите «Тпру!». А у нас не так. Мы кофорим: «Брубублу-о-о-о-блуу!»
Желваки на скулах капитана Валвика задвигались; он задрал голову, словно Тарзан над свежей добычей, и издал самый необычайный боевой клич, какой когда-либо доводилось слышать Моргану. Казалось, такое невозможно воспроизвести лишь обычным человеческим горлом. Вопль капитана походил на шум воды, выбегающей из ванны, когда вынимают пробку, и завершился на ликующей ноте, постепенно затихая, словно вода утекала по ржавым канализационным трубам, сокрушая все на своем пути; вопль был похож на симфонию, написанную каким-нибудь современным композитором для Духовых и струнных инструментов.
— Бру-блу-булу-у-у-ло-о-о-лу-у-булу-у-у! — вопил капитан Валвик, вначале опустив голову, но на самом кульминационном месте ее вскидывая.
— Наверное, это очень трудно? — осведомился Морган.
— Ах, нет! Я телать это легко, — широко осклабился его собеседник, кивая в подтверждение своих слов. — Но я хотел расскасать фам, про перфый раз, как я попробофал крикнуть так на лошадь, которая кофорить по-английски. Фаш лошадь меня не понял. Я расскасать фам как это было. В то фремя я был молотой и ухашивать са тефушка, который шил в штат Фермонт. Там фсегда идет снег, как в Норвегия. Фот я и решил прикласить ее покататься в санках — чинно-плакоротно. Нанял лучшую лошатку и санки, какие пыли, и фелел тефушка быть котов к тфа часа тня. Снаете, я хотел происфести хороший впешатлений на моя тефушка. И вот я примчался к ее дому и уфител, что он стоит на крыльцо и штет меня. Фот я решил потъехать, как кофорится, с шик, и я скасал: «Брубублу-о-о-о-блуу!» — кромко и отчетлифо, шштопы мой лошать пофернул ф форота. Но не останофился. И я тумаль: «Ну и тела! Шшто такое с этот проклятый лошадь?» — Капитан Валвик взволнованно взмахнул рукой. — И я пофториль: «Брубублу-оо-о-блуу!» — и наклонился к самый лошадь и крикнул еще раз. И на этот раз лошадь пофернуль голофа и смотрель на меня. Но он не останофился! Протолшал пешать и пропешал мимо тома, кте стоял мой тефушк, и только припафил скорость и перешел ф калоп, кок-та я кричаль: «Брубублу-о-о-о-блуу!» И мой тефушк открыл сфой клас и смотрел на меня так смешно, но лошадь несся все тальше и тальше; я только смог встать в санки и снял мой шляпа и махаль ей все фремя, пока ехал тальше и тальше от она. Потом мы пофернули са пофорот, и я польше ее никокта не фитель…
Рассказ сопровождался живой пантомимой: капитан дергал за поводья воображаемой лошади. Завершив повествование, он немного взгрустнул, но тут же благожелательно осклабился:
— Я никокта не приклашал больше эта тефушк кататься. Ха-ха-ха!
— Не вижу ничего общего, — парировала Пегги Гленн, глядя на него в некотором недоумении. — При чем тут Керт Уоррен?
— Я не сналь, — сообщил капитан, почесывая затылок. — Я только хотеть расскасать история, я полакать… слушшайте, а мошшет, у нефо морская болеснь? Ха-ха-ха! Ах! Кстати, я расскасыфаль фам о том, шшто случилось у меня на сутне, кокта наш кок съел корохофый суп са фесь экипаж…
— Морская болезнь? — возмутилась Пегги. — Ерунда! Во всяком случае… бедняга, надеюсь, у него нет морской болезни. Мой дядя ужасно страдает, а еще сильнее мучается оттого, что обещал капитану показать спектакль на концерте, который состоится в последнюю ночь плавания… Как вы считаете, может, стоит пойти и посмотреть, что случилось с Кертом?
Она замолчала, так как на палубе показался стюард в белой куртке. Он стоял, озираясь, явно стараясь кого-то найти. Морган узнал этого всегда веселого молодого человека с гладкими черными волосами и длинной нижней челюстью. Он убирался у него в каюте. Теперь, однако, вид у стюарда был довольно таинственный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38