Но смог бы он все объяснить, даже если бы захотел? Гэррет этого не знал.
В такси на него нахлынули воспоминания.
Чуть более года назад, в цветущем мае, Гэррет летел дневным рейсом в Париж. Рядом с ним, у окна, сидела девушка, казавшаяся до смешного молодой и невинной, – вряд ли ей было больше двадцати одного года, – которая задала ему несколько вопросов о полете.
Гэррет не мог наглядеться на ее робкие темно-голубые глаза, наивные и в то же время внимательные, матово-белый, но здоровый цвет лица, блестящие светлые волосы до плеч, стройную, но крепкую фигуру, которую идеально подчеркивал твидовый дорожный костюм. Покуда самолет не приземлился в Орли, они говорили без умолку.
Девушка сказала, что ее зовут Фей Уордор. Она сообщила, что ушла с работы (не сказав, с какой именно) отчасти из-за маленького наследства, оставленного ей покойной тетей; эти деньги она целиком истратила на заграничные путешествия – десять дней в Париже и неделя в Риме, – прежде чем поступить на другую работу в июне. Потом они выяснили, что будут проживать в отелях, расположенных недалеко друг от друга: Гэррет – в своем любимом «Мерисе», Фей – в большом, хотя и менее фешенебельном муравейнике на улице Риволи.
– Отели «Сент-Джеймс» и «Олбени» . Sic! – смеясь, сказала Фей. – Звучит до ужаса нелепо.
– Вроде как «Гранд-отель» в Литл-Мармеладе?
– Да! Они всегда используют названия подобным образом. Хотя я сама достаточно невежественна – нигде не бывала и говорю по-французски, как школьница.
– А вам бы не хотелось попрактиковаться во французском языке, сходив вечером в театр?
– С удовольствием! – воскликнула Фей.
Они пообедали у «Фуке» и отправились в театр Сары Бернар, где насладились колоритной мелодрамой Сарду , исполненной с убедительным panache , на который способны лишь галльские актеры.
Так начались волшебные десять дней, которые Фей должна была провести в Париже перед отъездом в Рим. Они бродили по набережным, смотрели восковые фигуры в музее «Гревен» и кукольную комедию на Елисейских полях, посещали оперу и ночные клубы со стриптизом, обедали на открытом воздухе при бледном свете уличных фонарей, проникающем сквозь листву каштанов. Обычно умеренный в потреблении алкоголя Гэррет пил больше вина, чем следовало, да и Фей в этом отношении не приходилось особенно уговаривать.
Но более всего Гэррет был очарован самой девушкой – ее энергией, жизнерадостностью, умом, чувством юмора. Она могла прошагать рядом с ним несколько миль без единой жалобы, но никогда не позволяла ему разговаривать с собой тоном доброго дядюшки. Это стало очевидным, когда Гэррет водил ее по старому Парижу – лабиринту серых улочек, где все напоминало о Средневековье и Возрождении, раскинувшихся вокруг музея «Карнавале» и улице Севинье.
– За следующим поворотом, Фей… Ты не устала?
– Господи, конечно нет! Как я могла устать, когда ты рассказываешь мне столько интересного? Этот дом на другой стороне улицы, где Генрих IV поселил свою… как же ее звали… просто потрясающий! Так о чем ты говорил?
– За следующим поворотом, Фей, начинается улица Симона Ле Франка улица Симона-простака.
– И что же мы там обнаружим?
– Это станет ясно через минуту. Видите ли, юная леди…
– Пожалуйста, не надо!
– Что не надо?
– Не говори со мной, как будто… как будто я еще не совсем взрослая!
– А разве это не так?
– Конечно нет! Уж кому-кому, а тебе это должно быть известно.
Гэррет был вынужден признать, что во многих отношениях она права. Но о наиболее важных событиях этой безумной декады он не мог бы рассказать ни Нику Баркли, ни кому-либо другому. В столовой клуба «Феспис», увешанной еще большим количеством театральных портретов, Гэррет ограничился описанием наиболее очевидных достоинств Фей, а Ник с видом человека, умудренного опытом, пытался проникнуть в суть.
– Слушай, – сказал он наконец. – Помимо перечисленных тобой качеств, твоя мисс Икс, насколько я понимаю, была чертовски привлекательна, не так ли?
– Да, безусловно.
– Короче говоря, лакомый кусочек. А ты – мужчина опытный, хотя и выглядишь заторможенным крахмальным воротничком. Надеюсь, ты воспользовался удобным случаем, а?
– Черт возьми, Ник, неужели ты думаешь, что я стану отвечать на такие вопросы?
– Будешь хранить молчание, как подобает истинному джентльмену, усмехнулся Ник. – Но я не джентльмен и никогда им не был. Можешь не сомневаться, я всем бы разболтал, если бы такая аппетитная милашка бросилась в мои объятия. Ладно, храни свои секреты, крыса. Но я буду делать выводы. Учитывая ауру, которая всегда царит в Париже, я не удивлюсь, если она сбросила одежду и залпом тебя проглотила.
Фактически все так и произошло. Их связь началась в первый же вечер, когда Гэррет проводил девушку в отель. Он не намеревался соблазнять ее разница в их возрасте казалась ему слишком большой, – но ничего не мог с собой поделать. Неизвестно, вдохновили ли его ночь, вино, «парижская аура» или была другая, более глубокая причина, но стоило ему прикоснуться к Фей, как от ее робости и неуверенности не осталось и следа, что одновременно испугало и обрадовало Гэррета. Если внутренний голос и предостерегал его, то он заставил его умолкнуть. Гэррет потерял голову, и его это не заботило, как, впрочем, и Фей. Дело не в том, что она говорила и как себя вела в пылу близости, – это легко симулировать, – а в безошибочных, чисто физических признаках того, что она полностью разделяет его восторг. Так началось безумие, которое не ослабевало все десять дней. Несмотря на случайные связи в прошлом, Гэррету казалось, что он слышит голос, который шепчет: «Это впервые!»
Но было ли все так, как тогда казалось? Гэррет считал, что Фей не совсем взрослая, однако она занималась любовью с такой сноровкой, что он ощущал болезненные уколы ревности к своим незнакомым предшественникам. В некоторые моменты Фей демонстрировала иное, куда менее понятное настроение. Она никогда не позволяла себя фотографировать – даже рядом с этими забавными приспособлениями вроде картонных автомобилей с дырками, через которые просовываешь голову. Любое упоминание о браке кого бы то ни было вызывало у нее горькую усмешку, казавшуюся абсолютно чуждой ее мягкой и доброжелательной натуре. Впрочем, ее склонность к «черному юмору» временами давала себя знать вообще без всякой видимой причины. Случались также периоды тревоги и подавленности, иногда заканчивавшиеся бурей слез.
– Предположим, дорогой, – как-то сказала Фей, – что я в действительности не та, кем притворяюсь?
– А кем ты притворяешься?
– Что, если я не имею права на имя, которым пользуюсь? Что, если я была замешана – пускай не по своей вине – в грязном деле, которое внушило бы тебе отвращение ко мне?
– Разве я задавал тебе какие-то вопросы? По-твоему, даже если то, о чем ты говоришь, правда, это что-то бы изменило?
– Конечно, изменило бы, дорогой, хотя ты, возможно, так не думаешь.
– Вздор!
– О, Гэррет! Ну, по крайней мере, мы заканчиваем на высокой ноте.
– Заканчиваем? Что ты имеешь в виду?
– Разве ты забыл, дорогой, что в понедельник я улетаю в Рим?
– Ну и что? Я полечу с тобой.
– Нет! Ты не можешь… не должен этого делать! Я бы отдала все на свете, чтобы ты был рядом, но это невозможно. Я еду в Рим к школьной подруге, и к нам там присоединится другая подруга. Они чудесные люди, Гэррет, но твое присутствие ужасно бы их шокировало. Я должна соблюдать внешние приличия, хотя мечтала бы провести всю оставшуюся жизнь так, как сейчас. К тому же это не конец – мы встретимся в Лондоне, как только я вернусь, не так ли? Давай сразу назначим время.
Таковы были подробности, которыми Гэррет не поделился с Ником Баркли, хотя он мог рассказать дальнейшее. В столовой клуба «Феспис», быстро расправившись с едой, но то и дело возвращаясь к бутылке кларета, Ник стал еще более важным и напыщенным.
– Ты хоть понимаешь, что не назвал мне даже ее фамилии? – заметил он. Судя по всему, история с мисс Икс по имени Фей зашла достаточно далеко. Так как ты все еще питаешь романтический интерес к исчезнувшей чаровнице, не будет большого вреда, если ты назовешь мне ее фамилию.
– Не будет никакого вреда. Но я даже не уверен, что знаю ее настоящее имя.
– Думаешь, она морочила тебе голову?
– Не знаю что и думать. Трудно в это поверить – людям свойственно заблуждаться. Но…
– Но ты больше ни разу ее не видел с тех пор, как она покинула Рим?
– Ни разу. Мы должны были пообедать вместе в «Плюще» двадцать четвертого июня – через две недели исполнится год. Просидев там почти до закрытия, я понял, что комедия окончена.
– Комедия, вот как? А ты пытался разыскать ее?
– В телефонном справочнике ее имя не значилось, хотя у меня не было никаких причин полагать, что она вообще живет в Лондоне. Что еще я мог сделать?
– Ты ведь знаком с депьюти-коммандером отдела уголовного розыска. Ты мог обратиться в полицию.
– С какими данными? Там бы только сказали, что это не их дело и они не имеют права вмешиваться. Даже если бы они помогли мне, каков был бы результат? Для Фей, возможно, только смущение, если не хуже.
– Ты имеешь в виду, в том случае, если она замужем?
– Не знаю. Это один из вариантов.
– Существуют и частные детективы.
– Да, но для Фей результат мог оказаться таким же.
– А ты никоим образом не хочешь расстраивать леди, верно?
– Верно.
– Держу пари, я бы смог отыскать ее для тебя, если бы пустил по следу толковых ребят. Но ты ведь не согласишься?
– Да, не соглашусь. Я пытался придумать всевозможные объяснения, Ник. Что она хотела прийти, но не смогла по какой-то элементарной причине. Даже терзал себя мыслями о несчастном случае!
– Бедняга! – серьезно промолвил Ник. – Ты попал в скверную ситуацию, Гэррет, и должен из нее выбраться. Мой тебе совет, проконсультируйся с оракулом.
– Именно это я и делаю.
– Тогда он скажет тебе, призвав на помощь весь свой опыт, что тебя выбило из колеи не что иное, как простой старомодный секс.
– Хорошо, предположим, так и было. Ну и что тут дурного?
– Слушай, мой мальчик, что скажет тебе твой дядюшка Ник! Тут нет абсолютно ничего дурного. Такие истории, как у тебя с Фей, происходят постоянно. Ну так наслаждайся этим ретроспективно, но не принимай это слишком всерьез, как явно не принимает она. Не драматизируй. Не превращай здоровую физиологическую потребность в романтическую страсть из викторианского романа. Если смотреть на твою идиллию с правильной точки зрения, то все произошло наилучшим образом.
– Здравый смысл подсказывает, что ты прав – тем более учитывая нашу с Фей разницу в возрасте. Тем не менее…
– Повзрослей, наконец, Гэррет, и ты поблагодаришь меня за совет. И не забудь, старина, – продолжал вещать Ник, сделав очередной глоток кларета, что тебе предстоит встреча совсем иного сорта. В пятницу вечером, если ты не откажешься от своего обещания, ты отправишься в Хэмпшир, чтобы помочь мне решить ряд проблем, касающихся дяди Пена с его суицидальными наклонностями и его испуганной жены, тети Эсси с ее фантазиями, а также предполагаемого призрака, который может проходить сквозь запертые двери, не оставляя никаких следов.
Поезд – как Ник сказал в среду и подтвердил на следующий день, поговорив с Эндрю Долишем, – отправлялся в девятнадцать пятнадцать. Вокруг Нью-Фореста располагалось множество городов и деревень – в том числе Брокенхерст и Лимингтон. Их пунктом назначения был Брокенхерст – следующая станция после Саутгемптона. Они должны были прибыть туда в двадцать один тридцать пять и решили перекусить в поезде, который едва ли окажется переполненным, так как большинство отправляющихся на уик-энд уже уехало. В Брокенхерсте, по словам мистера Долиша, их должен был ожидать автомобиль, в котором они проедут семь-восемь миль до Лип-Бич и Локтя Сатаны.
На вокзале Ватерлоо, под стеклянной крышей которого каждый звук отдавался шуршащим эхом, народу было немного. Гэррет купил билет первого класса в оба конца и направился к книжному киоску, где, как было условлено, его ожидали два спутника.
– Мой дорогой Николас… – зазвучал скучный тягучий голос.
Ник, с непокрытой головой, в спортивной куртке и слаксах, держал в руке тяжелый чемодан. Лицом к нему и спиной к киоску стоял толстый приземистый мужчина – «как Маколи», подумал Гэррет, – с «Ивнинг стандард» в одной руке и портфелем в другой.
Мистер Эндрю Долиш, вдовец, чей взрослый сын был вторым членом фирмы «Долиш и Долиш», был облачен в профессиональную униформу, состоящую из короткого черного пиджака, полосатых брюк и шляпы-котелка. Несмотря на всю свою серьезность, он не выглядел стариком – его жесткие светлые волосы казались едва тронутыми сединой. Ему охотно прощали некоторую напыщенность, так как за ней ощущались надежность и основательность. В данный момент он стоял и вещал совсем как Ник в среду вечером.
– Вижу, Николас, ты не настолько американизирован, как я опасался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31