Казалось, это простое движение далось ему с колоссальным трудом. Он не мог понять, что происходит, почему он стоит под дождем совершенно голый и до крайности измученный, почему сжимает в руке револьвер и чего ради Сэйбл заливается слезами у него на груди. Кромешную тьму рассеивал только слабый маяк костра, догорающего внутри пещеры.
И вдруг он понял, что собирался сделать и как случилось, что он все еще жив.
Он долго-долго шевелил губами, пока удалось произнести единственное, хриплое слово:
— Сэйбл…
— С возвращением… — прошептала та, даже не пытаясь скрыть слезы.
Он вздохнул, тяжело и печально, — человек, душа которого продолжала томиться в тюрьме конфедератов, — и Сэйбл возблагодарила Бога за то, что успела вмешаться.
А Хантер думал о том, что в долгу перед ней.
Он привык отдавать свои долги.
Глава 29
Он пошевелился и чуть было не застонал: каждая мышца, кость и сухожилие отзывались мучительной болью, словно он работал несколько дней кряду, не имея ни минуты отдыха. Даже дышать было трудно, каждый вдох и выдох отдавались в голове болезненным эхом. Ломило в груди, виски буравил невидимый вертел. С громадным трудом Хантер заставил себя дышать глубоко и размеренно. Он был все еще жив.
Дождь продолжался. Сэйбл уже успела промокнуть заново, капли одна за другой соскальзывали с волос, облепивших лицо.
« Я люблю тебя, — хотел он сказать. — Я люблю тебя за каждое насмешливое слово, за каждый упрек, которые ты успела бросить мне за то время, пока мы вместе. За глупые слезы над убитыми кроликами. За то, что ты так упряма, так бессмысленно щепетильна порой. За то, что ты тонула на моих глазах и позволила мне спасти тебя. За то, что спасла жизнь мне и крохотному индейскому мальчишке. За то, что ты отказалась от всего ради цели, которую считала единственно правильной.
Я люблю тебя, потому что ты оставалась со мной тогда, когда мне было труднее всего.
Я люблю тебя, Сэйбл «.
Но он продолжал стоять молча. Невозможно было признаться в любви после всего, что только что случилось.
Сознавать это было больно, очень больно.
Боль была в сердце и в душе.
И еще было страшно. Страшно подумать, что пуля, предназначенная ему, могла достаться Сэйбл. Теперь он знал, что психически болен. Пять лет, прожитых вдали ото всех и всего, не помогли обрести здравый рассудок.
— Скажи, я… — это прозвучало, как скрип несмазанной дверной петли. Хантер откашлялся, облизнул сухие губы, — я не обидел тебя?
— Нет. Конечно, нет.
Как уверенно прозвучал голос Сэйбл! Она все еще верила в него. Разве он заслуживал такой веры?
Наконец Хантер достаточно собрался с силами для того, чтобы расправить судорожно ссутуленные плечи. Сэйбл почувствовала это и отодвинулась. За прошедшие несколько часов ветер поменял направление, теперь ливень почти не падал внутрь пещеры. Там, где стояли Хантер и Сэйбл, он больше напоминал назойливую холодную изморось.
— Тебе нужно высохнуть, — прохрипел Хантер, неуклюже отбрасывая револьвер подальше.
Было слышно, как где-то ниже по склону сталь ударилась о камень, — и все стихло, остался только звук падающего дождя. Даже ветер не шумел больше, неистовствуя где-то за обрывом.
— Пойдем со мной. — Сэйбл попробовала потянуть Хантера внутрь пещеры, но тот молча вырвал руку.
— Иди туда!
Он глянул в сторону входа только однажды, на несколько мгновений, и сразу же отвел глаза, но она успела заметить в них страх. Неужели все случилось только потому, что Хантер вынужден был провести какое-то время в пещере? Это казалось странным, но по крайней мере объясняло недавние события.
Она стояла в нерешительности, изнывая от желания помочь и не зная, как это сделать. Весь вид Хантера недвусмысленно говорил о том, что уговоры ни к чему не приведут. Сэйбл прошла в пещеру, подобрала одеяло, отброшенное к стене во время борьбы, и закуталась в него поплотнее. Поворошив догорающий костер, она подбросила в него побольше дров, стараясь не смотреть на Хантера, так и сидевшего под дождем, как насквозь промокшая и больная птица. Она напрягала воображение, придумывая способ как-то заманить его внутрь.
Она пыталась утешить себя тем, что он жив, что он по крайней мере дышит, но каждую минуту ожидала поворота ситуации к худшему. Она насторожилась, когда Хантер поднялся (его движения были так скованны, что казалось: стоит напрячь слух, и можно будет уловить скрип суставов). Но ничего страшного не случилось. Он просто ступил под арку и скорчился там, глядя наружу, в темноту. Некоторое время длилось молчание, только огонь весело потрескивал, создавая тревожный контраст с повисшим в пещере напряжением.
Теперь Сэйбл была уверена, что именно каменный мешок вызвал в Хантере очередной приступ безумия.
Она была бы рада присесть возле него, укутать его потеплее и держать в объятиях, как он делал много раз, когда ей бывало холодно или она была без сил. Но интуиция подсказывала, что сочувствие будет воспринято как жалость, и Сэйбл продолжала бездумно помешивать палкой костер, едва ли замечая пляшущие языки пламени. У огня было так горячо, а там, почти под дождем, так холодно. И ему, конечно же, было стыдно, стыдно и больно.
В ее ли силах было облегчить эту боль, если бы даже ей стало известно, что породило ее?
Сэйбл казалось, что она провела долгие часы в уюте, согреваемая теплом огня, попивая кофе, приготовленный Хантером, пока она была без сознания. Она уже решила, что он уснул, в полном опустошении не сознавая ни холода, ни своей наготы, когда тот вдруг передернул плечами и провел ладонью по лицу, как бы стирая с него паутину тягостных воспоминаний. Он был совсем мокрым и, должно быть, продрог до костей. Даже такой крепкий человек не мог безнаказанно проводить столько времени под холодным дождем. Тепло и еда — вот то, в чем он сейчас особенно нуждался. Но как заставить его подчиниться? Как уговорить принять ее заботы? Хитростью? Но что за уловку придумать?
К этому времени вещи, разложенные у костра, успели просохнуть (в том числе одежда Хантера). Ощупывая их, Сэйбл косилась в сторону входа. Ее активность осталась для Хантера незамеченной, и это заставило ее еще сильнее опасаться за его рассудок. Наконец у нее родилась более или менее подходящая идея: соорудить грелку из одеяла и горячих камней. Для начала она загнала несколько штук в костер при помощи самодельной кочерги, а когда они достаточно нагрелись, замотала в одеяло. Шерсть скоро стала теплой. Сэйбл отнесла горячий сверток ко входу.
Хантер не шевельнулся, когда она приблизилась. Он как будто даже не заметил ее присутствия. Его сильно трясло. Сэйбл расстелила рядом с ним одеяло, положила сверток поверх и демонстративно уселась поудобнее.
— Иди сюда, поближе ко мне, — начала она уговоры, словно имела дело с упрямым ребенком. — Ты можешь не заходить в пещеру, просто отодвинься подальше от дождя.
Хантер повернулся к ней с усталым вздохом.
— Нет, правда, иди сюда! Посмотри, какая у меня есть грелка.
Она поглаживала ладонью сверток, от которого распространялось тепло. Тихий, вкрадчивый голос манил, как дружеская рука, протянутая в тумане. Волей-неволей Хантер потянулся на звук ее голоса. Он не был уверен, откуда исходит тепло, и в своем полубреду верил, что оно исходит от Сэйбл. Только сейчас он заметил, что промерз насквозь.
— А т-ты сам-ма не з-замерзнешь?
Она отрицательно помотала головой, заставив гриву рыже-каштановых волос качнуться на плечах, как роскошная шаль. В его глазах она как бы парила в воздухе, не касаясь каменного пола пещеры, белое пятно лица светилось и мерцало, окруженное, как нимбом, отсветом костра. Сам того не замечая, Хантер двинулся к маяку ее лица, к манящему звуку ее голоса. Теплый бок грелки коснулся его колен, на плечи опустилось успевшее нагреться одеяло. Сэйбл протянула ему кружку с кофе, над которой поднимался ароматный парок, и Хантер покорно ее принял. Он сидел и глотал горячую жидкость, согреваясь снаружи и изнутри, и Сэйбл прильнула к нему, и все это было, как первое чудо, случившееся с ним в жизни.
Хантер думал о том, что встретил, наверное, самую упрямую женщину в мире, самую упрямую и самую храбрую. Сам того не замечая, он сползал все ниже по стене, устраивался все удобнее и уютнее, согреваемый сразу с трех сторон. Кофе, грелка и Сэйбл втроем боролись с промозглым холодом, и они побеждали. Хантер потерялся в своих мыслях, не сознавая окружающего, уже не во власти кошмаров или бреда, но в изнеможении от тройного жара, отдыхая, приходя в себя, возвращаясь к жизни. Он протянул руки. Сэйбл с готовностью прильнула еще ближе.
Ему было все еще стыдно, и этот стыд требовал выхода, требовал исповеди. Хантер заговорил. Он шептал сбивчиво, невнятно, рассказывая все, что случилось и чего никогда не случалось, кроме как в его кошмарах, он исповедовался в грехах и просил их отпущения. Он не слышал ответа и не ждал его.
Не только за последние пять лет, но и никогда в жизни он не испытывал такого облегчения. С ним происходило нечто правильное, очень чистое, и — о Господи! — это было прекрасно.
Хантера разбудил упоительный аромат жареного мяса. Он лежал, уютно свернувшись под одеялом, другое одеяло было под ним, а третье — свернуто в виде подушки. Он чувствовал себя, как человек, которого сбила и проволокла по земле упряжка лошадей. Каждая клеточка тела отчаянно ныла.
Вначале он просто наслаждался теплом, потом разом вспомнил все и рывком сел в своей импровизированной постели.
— Нет уж, лежи, — раздалось рядом, и рука, протянувшись, толкнула Хантера в плечо, заставив опрокинуться.
Он был слаб, как ребенок.
Сэйбл присела на край одеяла и улыбнулась краешками губ. Хантер помнил теперь, как они лежали совсем рядом с промозглой тьмой, откуда доносился близкий шум дождя и далекий звук беснующегося ветра. Он сознавал, что она заманила его внутрь, мало-помалу. В этом заговоре участвовала и кружка с горячим кофе, и желание высохнуть, и тепло, идущее отовсюду, и обещание долгого крепкого сна. Сон. Хантер думал, что способен проспать неделю.
Однако, еще не успев вновь задремать, он вдруг сообразил, что находится внутри пещеры. Каменный свод нависал над головой.
Чувства счастья как не бывало. Тотчас это почувствовав, Сэйбл положила ладони ему на плечи и начала растирать их медленно, ласково. Она шептала что-то невнятное, но очень доброе, щекотно перебирая на шее завитки волос, и постепенно, к великому удивлению Хантера, он начал дремать вопреки всем своим страхам. Вокруг была всего лишь небольшая пещера на склоне горы, а не тюремная камера. Здесь не было ни тюремщиков, ни решеток, ни параши. Здесь никогда не стоял на коленях труп лейтенанта, повесившегося на собственных цепях. Здесь была только Сэйбл, нежная, любящая Сэйбл.
Веки становились все тяжелее и тяжелее, по всему телу расходилось тепло приближающегося сна. Жир от жарящегося зайца капал в огонь, угли шипели, источая в воздух упоительно пахнущий синий дымок. Хантер приоткрыл слипающиеся глаза, посмотрел в том направлении и заметил, что самодельный вертел пристроен на двух седлах над выровненными по всем правилам угольями. Размышляя над тем, как Сэйбл ухитрилась добыть грызуна, он не сразу сообразил, что костер передвинут к самому выходу — поближе к его постели. Возле очага, выложенного из камней, лежала кучка дров, стопка аккуратно сложенной одежды, стоял котелок с кофе. Все это она устроила в одиночку, чтобы он мог отдыхать, и о чем не беспокоясь.
Хантер поймал руку, блуждающую по его шее, плечам и груди, и прижался к ней щекой, заставив Сэйбл склониться к нему. Она не противилась — наоборот, она прилегла рядом, уютно свернувшись под боком у Хантера. И впервые за много лет он забылся сном — крепким, здоровым сном без сновидений.
Он не знал, долго ли спал. Глаза отекли и припухли и не хотели открываться. С трудом их продрав, Хантер не обнаружил Сэйбл у костра и повернулся к устью пещеры. Судя по тому, что солнце едва показалось над горизонтом, он проспал целый день и ночь. Дождь, похоже, кончился давно, земля успела подсохнуть.
Оглядевшись, Хантер заметил Сэйбл в небольшой нише в самом дальнем углу пещеры. Она стояла на коленях, вполоборота к нему, покрытая мыльной пеной с головы до ног, и энергично намыливала голову. Движение заставляло тяжелую грудь колыхаться, отливающие радугой пузыри лопались и надувались снова. Не открывая глаз, она нащупала стоящий рядом котелок, от которого поднимался в холодном утреннем воздухе густой пар, попробовала воду рукой и опрокинула на себя. Несколько мгновений тело ее казалось покрытым прозрачной глазурью. Хантер подавил восторженный возглас, не желая нарушать того, что Сэйбл считала уединением. Это было невероятно чувственное зрелище, и он подумал, что достаточно пришел в себя, чтобы вновь желать.
Вода пролилась на каменный пол пещеры, разлетаясь грязными брызгами прямо на ноги Сэйбл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
И вдруг он понял, что собирался сделать и как случилось, что он все еще жив.
Он долго-долго шевелил губами, пока удалось произнести единственное, хриплое слово:
— Сэйбл…
— С возвращением… — прошептала та, даже не пытаясь скрыть слезы.
Он вздохнул, тяжело и печально, — человек, душа которого продолжала томиться в тюрьме конфедератов, — и Сэйбл возблагодарила Бога за то, что успела вмешаться.
А Хантер думал о том, что в долгу перед ней.
Он привык отдавать свои долги.
Глава 29
Он пошевелился и чуть было не застонал: каждая мышца, кость и сухожилие отзывались мучительной болью, словно он работал несколько дней кряду, не имея ни минуты отдыха. Даже дышать было трудно, каждый вдох и выдох отдавались в голове болезненным эхом. Ломило в груди, виски буравил невидимый вертел. С громадным трудом Хантер заставил себя дышать глубоко и размеренно. Он был все еще жив.
Дождь продолжался. Сэйбл уже успела промокнуть заново, капли одна за другой соскальзывали с волос, облепивших лицо.
« Я люблю тебя, — хотел он сказать. — Я люблю тебя за каждое насмешливое слово, за каждый упрек, которые ты успела бросить мне за то время, пока мы вместе. За глупые слезы над убитыми кроликами. За то, что ты так упряма, так бессмысленно щепетильна порой. За то, что ты тонула на моих глазах и позволила мне спасти тебя. За то, что спасла жизнь мне и крохотному индейскому мальчишке. За то, что ты отказалась от всего ради цели, которую считала единственно правильной.
Я люблю тебя, потому что ты оставалась со мной тогда, когда мне было труднее всего.
Я люблю тебя, Сэйбл «.
Но он продолжал стоять молча. Невозможно было признаться в любви после всего, что только что случилось.
Сознавать это было больно, очень больно.
Боль была в сердце и в душе.
И еще было страшно. Страшно подумать, что пуля, предназначенная ему, могла достаться Сэйбл. Теперь он знал, что психически болен. Пять лет, прожитых вдали ото всех и всего, не помогли обрести здравый рассудок.
— Скажи, я… — это прозвучало, как скрип несмазанной дверной петли. Хантер откашлялся, облизнул сухие губы, — я не обидел тебя?
— Нет. Конечно, нет.
Как уверенно прозвучал голос Сэйбл! Она все еще верила в него. Разве он заслуживал такой веры?
Наконец Хантер достаточно собрался с силами для того, чтобы расправить судорожно ссутуленные плечи. Сэйбл почувствовала это и отодвинулась. За прошедшие несколько часов ветер поменял направление, теперь ливень почти не падал внутрь пещеры. Там, где стояли Хантер и Сэйбл, он больше напоминал назойливую холодную изморось.
— Тебе нужно высохнуть, — прохрипел Хантер, неуклюже отбрасывая револьвер подальше.
Было слышно, как где-то ниже по склону сталь ударилась о камень, — и все стихло, остался только звук падающего дождя. Даже ветер не шумел больше, неистовствуя где-то за обрывом.
— Пойдем со мной. — Сэйбл попробовала потянуть Хантера внутрь пещеры, но тот молча вырвал руку.
— Иди туда!
Он глянул в сторону входа только однажды, на несколько мгновений, и сразу же отвел глаза, но она успела заметить в них страх. Неужели все случилось только потому, что Хантер вынужден был провести какое-то время в пещере? Это казалось странным, но по крайней мере объясняло недавние события.
Она стояла в нерешительности, изнывая от желания помочь и не зная, как это сделать. Весь вид Хантера недвусмысленно говорил о том, что уговоры ни к чему не приведут. Сэйбл прошла в пещеру, подобрала одеяло, отброшенное к стене во время борьбы, и закуталась в него поплотнее. Поворошив догорающий костер, она подбросила в него побольше дров, стараясь не смотреть на Хантера, так и сидевшего под дождем, как насквозь промокшая и больная птица. Она напрягала воображение, придумывая способ как-то заманить его внутрь.
Она пыталась утешить себя тем, что он жив, что он по крайней мере дышит, но каждую минуту ожидала поворота ситуации к худшему. Она насторожилась, когда Хантер поднялся (его движения были так скованны, что казалось: стоит напрячь слух, и можно будет уловить скрип суставов). Но ничего страшного не случилось. Он просто ступил под арку и скорчился там, глядя наружу, в темноту. Некоторое время длилось молчание, только огонь весело потрескивал, создавая тревожный контраст с повисшим в пещере напряжением.
Теперь Сэйбл была уверена, что именно каменный мешок вызвал в Хантере очередной приступ безумия.
Она была бы рада присесть возле него, укутать его потеплее и держать в объятиях, как он делал много раз, когда ей бывало холодно или она была без сил. Но интуиция подсказывала, что сочувствие будет воспринято как жалость, и Сэйбл продолжала бездумно помешивать палкой костер, едва ли замечая пляшущие языки пламени. У огня было так горячо, а там, почти под дождем, так холодно. И ему, конечно же, было стыдно, стыдно и больно.
В ее ли силах было облегчить эту боль, если бы даже ей стало известно, что породило ее?
Сэйбл казалось, что она провела долгие часы в уюте, согреваемая теплом огня, попивая кофе, приготовленный Хантером, пока она была без сознания. Она уже решила, что он уснул, в полном опустошении не сознавая ни холода, ни своей наготы, когда тот вдруг передернул плечами и провел ладонью по лицу, как бы стирая с него паутину тягостных воспоминаний. Он был совсем мокрым и, должно быть, продрог до костей. Даже такой крепкий человек не мог безнаказанно проводить столько времени под холодным дождем. Тепло и еда — вот то, в чем он сейчас особенно нуждался. Но как заставить его подчиниться? Как уговорить принять ее заботы? Хитростью? Но что за уловку придумать?
К этому времени вещи, разложенные у костра, успели просохнуть (в том числе одежда Хантера). Ощупывая их, Сэйбл косилась в сторону входа. Ее активность осталась для Хантера незамеченной, и это заставило ее еще сильнее опасаться за его рассудок. Наконец у нее родилась более или менее подходящая идея: соорудить грелку из одеяла и горячих камней. Для начала она загнала несколько штук в костер при помощи самодельной кочерги, а когда они достаточно нагрелись, замотала в одеяло. Шерсть скоро стала теплой. Сэйбл отнесла горячий сверток ко входу.
Хантер не шевельнулся, когда она приблизилась. Он как будто даже не заметил ее присутствия. Его сильно трясло. Сэйбл расстелила рядом с ним одеяло, положила сверток поверх и демонстративно уселась поудобнее.
— Иди сюда, поближе ко мне, — начала она уговоры, словно имела дело с упрямым ребенком. — Ты можешь не заходить в пещеру, просто отодвинься подальше от дождя.
Хантер повернулся к ней с усталым вздохом.
— Нет, правда, иди сюда! Посмотри, какая у меня есть грелка.
Она поглаживала ладонью сверток, от которого распространялось тепло. Тихий, вкрадчивый голос манил, как дружеская рука, протянутая в тумане. Волей-неволей Хантер потянулся на звук ее голоса. Он не был уверен, откуда исходит тепло, и в своем полубреду верил, что оно исходит от Сэйбл. Только сейчас он заметил, что промерз насквозь.
— А т-ты сам-ма не з-замерзнешь?
Она отрицательно помотала головой, заставив гриву рыже-каштановых волос качнуться на плечах, как роскошная шаль. В его глазах она как бы парила в воздухе, не касаясь каменного пола пещеры, белое пятно лица светилось и мерцало, окруженное, как нимбом, отсветом костра. Сам того не замечая, Хантер двинулся к маяку ее лица, к манящему звуку ее голоса. Теплый бок грелки коснулся его колен, на плечи опустилось успевшее нагреться одеяло. Сэйбл протянула ему кружку с кофе, над которой поднимался ароматный парок, и Хантер покорно ее принял. Он сидел и глотал горячую жидкость, согреваясь снаружи и изнутри, и Сэйбл прильнула к нему, и все это было, как первое чудо, случившееся с ним в жизни.
Хантер думал о том, что встретил, наверное, самую упрямую женщину в мире, самую упрямую и самую храбрую. Сам того не замечая, он сползал все ниже по стене, устраивался все удобнее и уютнее, согреваемый сразу с трех сторон. Кофе, грелка и Сэйбл втроем боролись с промозглым холодом, и они побеждали. Хантер потерялся в своих мыслях, не сознавая окружающего, уже не во власти кошмаров или бреда, но в изнеможении от тройного жара, отдыхая, приходя в себя, возвращаясь к жизни. Он протянул руки. Сэйбл с готовностью прильнула еще ближе.
Ему было все еще стыдно, и этот стыд требовал выхода, требовал исповеди. Хантер заговорил. Он шептал сбивчиво, невнятно, рассказывая все, что случилось и чего никогда не случалось, кроме как в его кошмарах, он исповедовался в грехах и просил их отпущения. Он не слышал ответа и не ждал его.
Не только за последние пять лет, но и никогда в жизни он не испытывал такого облегчения. С ним происходило нечто правильное, очень чистое, и — о Господи! — это было прекрасно.
Хантера разбудил упоительный аромат жареного мяса. Он лежал, уютно свернувшись под одеялом, другое одеяло было под ним, а третье — свернуто в виде подушки. Он чувствовал себя, как человек, которого сбила и проволокла по земле упряжка лошадей. Каждая клеточка тела отчаянно ныла.
Вначале он просто наслаждался теплом, потом разом вспомнил все и рывком сел в своей импровизированной постели.
— Нет уж, лежи, — раздалось рядом, и рука, протянувшись, толкнула Хантера в плечо, заставив опрокинуться.
Он был слаб, как ребенок.
Сэйбл присела на край одеяла и улыбнулась краешками губ. Хантер помнил теперь, как они лежали совсем рядом с промозглой тьмой, откуда доносился близкий шум дождя и далекий звук беснующегося ветра. Он сознавал, что она заманила его внутрь, мало-помалу. В этом заговоре участвовала и кружка с горячим кофе, и желание высохнуть, и тепло, идущее отовсюду, и обещание долгого крепкого сна. Сон. Хантер думал, что способен проспать неделю.
Однако, еще не успев вновь задремать, он вдруг сообразил, что находится внутри пещеры. Каменный свод нависал над головой.
Чувства счастья как не бывало. Тотчас это почувствовав, Сэйбл положила ладони ему на плечи и начала растирать их медленно, ласково. Она шептала что-то невнятное, но очень доброе, щекотно перебирая на шее завитки волос, и постепенно, к великому удивлению Хантера, он начал дремать вопреки всем своим страхам. Вокруг была всего лишь небольшая пещера на склоне горы, а не тюремная камера. Здесь не было ни тюремщиков, ни решеток, ни параши. Здесь никогда не стоял на коленях труп лейтенанта, повесившегося на собственных цепях. Здесь была только Сэйбл, нежная, любящая Сэйбл.
Веки становились все тяжелее и тяжелее, по всему телу расходилось тепло приближающегося сна. Жир от жарящегося зайца капал в огонь, угли шипели, источая в воздух упоительно пахнущий синий дымок. Хантер приоткрыл слипающиеся глаза, посмотрел в том направлении и заметил, что самодельный вертел пристроен на двух седлах над выровненными по всем правилам угольями. Размышляя над тем, как Сэйбл ухитрилась добыть грызуна, он не сразу сообразил, что костер передвинут к самому выходу — поближе к его постели. Возле очага, выложенного из камней, лежала кучка дров, стопка аккуратно сложенной одежды, стоял котелок с кофе. Все это она устроила в одиночку, чтобы он мог отдыхать, и о чем не беспокоясь.
Хантер поймал руку, блуждающую по его шее, плечам и груди, и прижался к ней щекой, заставив Сэйбл склониться к нему. Она не противилась — наоборот, она прилегла рядом, уютно свернувшись под боком у Хантера. И впервые за много лет он забылся сном — крепким, здоровым сном без сновидений.
Он не знал, долго ли спал. Глаза отекли и припухли и не хотели открываться. С трудом их продрав, Хантер не обнаружил Сэйбл у костра и повернулся к устью пещеры. Судя по тому, что солнце едва показалось над горизонтом, он проспал целый день и ночь. Дождь, похоже, кончился давно, земля успела подсохнуть.
Оглядевшись, Хантер заметил Сэйбл в небольшой нише в самом дальнем углу пещеры. Она стояла на коленях, вполоборота к нему, покрытая мыльной пеной с головы до ног, и энергично намыливала голову. Движение заставляло тяжелую грудь колыхаться, отливающие радугой пузыри лопались и надувались снова. Не открывая глаз, она нащупала стоящий рядом котелок, от которого поднимался в холодном утреннем воздухе густой пар, попробовала воду рукой и опрокинула на себя. Несколько мгновений тело ее казалось покрытым прозрачной глазурью. Хантер подавил восторженный возглас, не желая нарушать того, что Сэйбл считала уединением. Это было невероятно чувственное зрелище, и он подумал, что достаточно пришел в себя, чтобы вновь желать.
Вода пролилась на каменный пол пещеры, разлетаясь грязными брызгами прямо на ноги Сэйбл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73