— не без иронии поинтересовался Доминик, присаживаясь на краешек стола. — Ведь вы хотите, чтобы я что-то для вас сделал, месье мэр?
Джентльмен, к которому он обратился, откашлялся и оглядел присутствующих, словно ища подтверждения своих полномочий спикера. Все молчаливо подтвердили их, и джентльмен заговорил важно и весомо, как того требовала серьезность вопроса.
— Месье Делакруа, разумеется, известно о возросшей опасности. Британские войска подошли к городу как никогда близко! После опустошения, которое они произвели в Вашингтоне, можно ожидать, что и здесь камня на камне не оставят. Отбить наступление англичан едва ли удастся. Город ненадежно защищен, а пятьдесят британских судов уже были замечены в дельте Миссисипи. Генерал Джексон собирается перехватить их, но Новому Орлеану нужна собственная оборона. У месье Делакруа есть флот, не так ли? И все его корабли укомплектованы отлично обученными командами.
— Это точно, — согласился капер, стараясь скрыть удивление и сарказм.
— Исходя из рода их деятельности можно предположить, " что флот и вооружен превосходно.
— И это верно, — согласился капер, закуривая и благодушно поглядывая на собравшихся сквозь сизый дым.
— Как посмотрит месье Делакруа на то, чтобы предоставить свои корабли, людей и вооружение в распоряжение городского комитета обороны?
Вот наконец главное и сказано. Мэр со вздохом облегчения откинулся на спинку кресла. Как ему показалось, месье Делакруа обдумывал вопрос необычайно долго. Наконец презираемый ими и презирающий их капер спокойно произнес:
— В таком случае, полагаю, мне следует потребовать место в этом комитете. Едва ли вы могли рассчитывать, что я вручу вам свои сокровища, отказавшись принимать участие в решениях, касающихся их дальнейшей судьбы.
Доминик с удовольствием наблюдал за выражением их лиц. Почтенные джентльмены не могли скрыть охватившего их ужаса: чтобы отъявленный негодяй удостоился высшей почести гражданина Нового Орлеана! Однако требование Делакруа было абсолютно обоснованным, и они это понимали. Если городу нужно то, что есть у капера Делакруа, придется принять и самого капера Делакруа.
— Что ж, вам и не возразишь… — с нескрываемой горечью в полной тишине произнес Виктор Латур.
— Вот именно! — кивнул Доминик своему давнему врагу и позволил себе улыбнуться, вспомнив о его младшей дочери. — Если это все, господа, я пожелаю вам доброй ночи. Вы можете найти меня в доме Масперо. А я со своей стороны обещаю: все, требуемое от меня, будет в порядке.
Женевьева заметила, как Доминик уходил, и увидела знакомый блеск в его глазах, особую улыбку и гордый разворот плеч, означавшие насмешку, удовлетворение, решимость и тайную радость. Ее охватили тоска и зависть. Она даже направилась было к двери, дабы поскорее узнать, что его так забавляет и радует, что он задумал. Женевьеве так хотелось посмеяться вместе с Домиником, но тут же вспомнила, что она женщина, обреченная держать себя в клетке светских условностей, и что от нее ожидают лишь несерьезного лепета и соблюдения внешних приличий.
— Ну, сестрица, каково тебе быть мадемуазель Латур? Женевьева обернулась и увидела Элизу. Талия под платьем цвета морской волны несколько раздалась, но беременность стар-, шей сестры была почти не заметна.
— Сказать но правде, Элиза, это то же самое, что быть мадемуазель Женевьевой. В конце концов, я ведь остаюсь самой собой.
— Но теперь ты — дочь на выданье, — напомнила Элиза, усаживаясь на позолоченную скамеечку и явно желая поболтать. — Удивительно, как ты расцвела после лета!
Женевьева усмехнулась: как жаль, что она не может раскрыть тайну своего преображения. Элиза была так самодовольна, так вошла в роль почтенной матроны, что стала еще более надменной, чем прежде, поскольку теперь она принадлежала к сонму посвященных. Слава Богу, что у Элизы хватало ума не выпячивать свое самодовольство перед Элен, которая с такой грустью смотрела на ее ставшую прозрачной в связи с беременностью кожу, на появившийся особый, обращенный внутрь себя взгляд, на то, как она тихонько время от времени поглаживает себя по животу.
После третьего выкидыша, который случился у Элен две недели назад, Виктору Латуру недвусмысленно заявили, что еще одна беременность может убить жену. Элен умоляла его не обращать внимания на советы докторов, уверяла, что она сильная и обязательно родит ему сына. Ей нужно лишь дать отдохнуть несколько месяцев, а потом они должны попробовать снова.
Но, глядя на болезненное лицо жены, в котором не было ни кровинки, на хрупкое ее тело, Виктор окончательно распрощался с мечтой иметь сына. Он уже потерял двух жен, умерших при родах, а третья едва осталась жива после выкидышей. Элен была на двадцать лет моложе его и во всех остальных отношениях, совершенно здорова, поэтому, если исключить опасность очередной беременности, жена, вероятно, переживет его. Это открытие не очень поднимало ему настроение, и перспектива стать дедом в ближайшем будущем Латура тоже почему-то не радовала.
— Цветение, кажется, может быть заразным между сестрами, — весело ответила Женевьева.
Она так хорошо знала Элизу, что нужные слова слетали с ее губ автоматически. А теперь, когда сестрички больше не жили под одной крышей и между ними не было прежних трений, ничто не мешало Женевьеве засыпать сестру комплиментами, которые только улучшали их родственные отношения.
Элиза улыбнулась безмятежной, довольной улыбкой, принимая комплимент как должное и поделилась:
— Лоренцо, конечно, рад до смерти! И надеется, что папа сделает кое-какие распоряжения насчет внука. Теперь, когда… ну ты понимаешь, что я имею в виду.
— Да, — сухо подтвердила Женевьева. — Должна поздравить тебя с такой проницательностью. Предвидеть пол еще не родившегося ребенка — действительно редкий дар.
— У меня будет сын! — горячо воскликнула Элиза.
— Уверена, что ты права. Невозможно представить себе — Лоренцо отцом кого-нибудь другого, — колко ответила Женевьева и с искренним сожалением подумала: «Ну зачем Элиза будит во мне стерву!"
Однако при мысли, что сестра и ее кастилец с радостью готовы поживиться за счет горя несчастной Элен, Женевьеве захотелось выругаться.
— Дорогая, думаю, нам пора прощаться, — мягко сказала Элен, как всегда неслышно появляясь из ниоткуда. — Если, конечно, ты не хочешь остаться подольше. Николас отвезет тебя домой.
— О да! — : Женевьева быстро поднялась. — С меня вполне достаточно развлечений на сегодняшний день. — И она посмотрела в другой конец зала: Николас танцевал с Мадлен Бенуа, и было очевидно, что эти двое пребывают далеко отсюда: на некий райской планете. — Кроме того, не думаю, что при нынешних обстоятельствах Николасу доставит большое удовольствие посвятить вечер кузине.
— Как вы думаете, Элен, папа одобрит эту партию? — спросила Элиза, забыв о колкостях младшей сестры, поскольку эта семейная проблема в настоящий момент интересовала ее куда больше.
Элен горестно вздохнула и ответила:
— Николас просил меня осторожно намекнуть Виктору и посмотреть, как он прореагирует, понимаешь? Я попробовала, но муж, похоже, меня даже не услышал. Он часто не слышит того, что я говорю, — добавила Элен с самоуничижительной улыбкой.
— Да нет же, Виктор слушает вас! — возразила Женевьева. — Но если он не хочет отвечать, то делает вид, что не слушает.
Все знали, что это чистая правда, и невесело рассмеялись.
— У Николасе ничего своего нет? — спросила Элиза. — Я думала, что мать оставила ему свое состояние.
— Две тысячи пиастров, — со знанием дела сообщила Женевьева. — Когда Николас стал совершеннолетним, папа пригласил его в клуб и торжественно вручил наследство. — Она поджала губы. — Можете себе это представить! Бедный Николас понятия не имел, сколько там, по ему и в голову не пришло, что денег едва хватит только на покупку малюсенького клочка земли.
— Откуда ты знаешь? — спросила Элиза, не без зависти удивляясь тому, что Женевьева всегда была в курсе всего.
— Николас рассказал мне об этом в тот же вечер. Кузен был так подавлен тем, как обращался с ним папа, а я как раз не спала и сидела в саду, когда он вернулся… вот он и излил мне душу. Так что Николас полностью зависит от папа: пока тот к нему хорошо относится, у кузена есть деньги, чтобы вести жизнь, подобающую креольскому джентльмену…
— Мадлен Бенуа — едва ли блестящая партия для Николаса, — заявила Элиза.
Все трое вздохнули, так как знали, что это означает… К несчастью, они не совсем понимали, что это будет означать. Ведь женщины не знали, что Виктор Латур решил связать нити своих неудач в один узел и, разрубив его одним махом, решить все проблемы.
Женевьева блаженно вытянулась на кровати, накрыла ноги простыней и вытянула руки над головой — Доминик искусно массировал ей спину, большие пальцы с силой вжимались рядом с позвонками, возвращая жизнь усталому телу. Женевьева постанывала от ни с чем не сравнимого удовольствия, а его ладони кругами скользили по спине и ягодицам, твердые подушечки пальцев энергично растирали поясницу. «Как это он умеет доставить телу такое наслаждение? — рассеянно подумала она. — Наверняка для этого надо знать, где располагаются особо чувствительные точки».
— Кто такая Розмари? — Обрывок воспоминания, любопытство, которое она забыла в свое время удовлетворить, — и вопрос сам собой сорвался с се губ, естественный и невинный.
Руки замерли у нее на спине, и в наступившей мертвой тишине Женевьева вдруг ясно осознала, что не надо было задавать этот вопрос! Ах, зачем так некстати проснулось ее любопытство!
— Повтори-ка, пожалуйста, — попросил Доминик голосом, казалось, лишенным всякого выражения.
— Да нет, ничего, это я так… — пробормотала она, уткнувшись в подушку. — Я ничего не имела в виду.
Пальцы пробежали по спине, Женевьева сделала попытку :перевернуться, но Доминик лишил ее возможности двигаться.
— Я не верю, моя дорогая Женевьева, что ты спросила об этом «просто так». Это не в твоих привычках. — Голос звучал почти ласково, но бил прямо по нервам. — Сделай одолжение, повтори свой вопрос. Хочу удостовериться, что правильно его понял.
Женевьеве не надо было даже смотреть на него, чтобы знать: бирюзовые глаза в этот момент блестят льдинками, а губы сомкнулись в тонкую напряженную линию. Страх и отчаяние стали обволакивать ее. — Зачем она спросила?! Доминик сочтет, что это новое вмешательство в его личную жизнь, но она вовсе не Лютела этого. Она и впрямь до последней минуты не вспоминала о той цветистой надписи в книге латинских стихов, просто она вдруг всплыла в памяти Женевьевы.
— Терпению моему приходит конец, — предупредил Доминик, и кожа у нее на голове словно съежилась в предчувствии опасности, а его теплые ладони плашмя легли ей на ягодицы.
— Дай мне встать, — попросила она. — Я повторю то, что сказала. Для этого совершенно не нужно запугивать меня и придавливать к постели.
Доминик коротко хохотнул, резко и неприятно:
— Ты бы лучше подумала о том, как дать удовлетворительное объяснение, назойливая девчонка, маленькая шпионка, сующая свой нос, куда не просят, или я от угроз перейду к делу. — Но все же отпустил ее.
Женевьева перевернулась и села. Хотя гнев его нисколько не остыл, теперь она чувствовала себя уже не такой уязвимой.
— Я не шпионила, — горячо запротестовала она. — Извини, что спросила. Я не думала, что тебя это расстроит.
— Так о чем ты спросила? — повторил он неумолимо.
Черт бы побрал этого типа! Почему у него такой неприятный и непредсказуемый характер? Никогда не знаешь, какая случайно брошенная фраза выведет его из себя и что он сделает.
— Я спросила, кто такая Розмари, — выговорила она наконец, глядя ему прямо в глаза. — И я не понимаю, почему этот вопрос так бесит тебя.
— А где ты слышала это имя? — продолжал он свое дознание, забыв о наготе: напрягшееся лицо выражало нешуточную угрозу.
Женевьева облизнула вдруг пересохшие губы:
— Там, на «Танцовщице», у тебя в каюте, я просматривала книги, — замявшись, объяснила она. — Я не думала, что тебе это не понравится. Ты же не говорил, чтобы я их не трогала. — И беспомощно опустила плечи, но, поскольку Доминик не сделал ничего, чтобы приободрить ее, стоически продолжила:
— Среди них был том стихов Катулла. Это один из моих любимых поэтов. — Неужели ей показалось, что в ледяных глазах мелькнул теплый огонек? — Я не удержалась и прочла. На первой странице надпись. Извини, если не должна была этого делать, но я не шпионила, честное слово не шпионила!
— Почему ты не спросила меня об этом раньше? К великому облегчению, Женевьева услышала в вопросе скорее любопытство, чем угрозу, и расслабилась.
— Я забыла, — честно призналась она. — До этой минуты я просто ни разу не вспомнила об этом. Подобие улыбки тронуло его губы.
— Может быть, ты в конце концов не так уж безнадежно настырна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59