Инженер принял решение:
— Пощади жизнь Сен-Клеру и моим товарищам, а я сдаюсь.
— Нет, нет! — крикнул Сен-Клер звенящим голосом. — Защищайтесь до последнего!
Но Король каторги ответил:
— Я согласен!
Дверь в стене отворилась, и де Тресм, бледный, но полный решимости, переступил порог.
Он направился к Королю каторги, который разразился сатанинским смехом.
— Дурак! — завопил он. — Поверил слову каторжника! Взгляни же на меня, Пьер де Тресм…
Бандит сорвал с себя маску, и у Пьера вырвался крик ужаса:
— Ты! Ты! Мой брат! Ты, Жан де Тресм!
— Да, я — твой брат, каторжник. Ты узнал меня и, конечно, помнишь, что я не испытываю ни к кому жалости. Эй, вы! — крикнул он своим людям. — На приступ, не щадите никого!
Каторжники ответили яростным воем, они были недовольны обстановкой: ведь золото здесь, недалеко! И потеряв головы от охватившей их безумной страсти, бандиты бросились на приступ.
— Презренные!
Это слово, громко сказанное сильным, взволнованным голосом, прозвучало как гром среди ясного неба. Пробивая себе топором кровавую дорогу, меж каторжников двигался какой-то человек. Его напор был ужасен, подобен летящему снаряду. Там, где он прошел, раздавались стоны, слышались ругательства, падали тела, лились потоки крови…
В рядах каторжников началось смятение. Это внезапное вторжение — как болид , упавший с неба, — привело их в ужас. Они перестали защищаться, отражать удары. Их обуял страх.
Король каторги понял, кто был этим демоном, которого как будто извергли недра земли. И вот этот человек уже перед ним.
— Железная Рука! — прорычал бандит.
Руки, нет — тиски схватили Короля за горло, вырвали из седла, бросили на землю.
Раздалось несколько выстрелов, но каторжники боялись попасть в Даба. И стрельба прекратилась.
— Отец! —подбежала к пленнику Мадьяна.
Лезвием ножа она перерезала веревки, опутывавшие Сен-Клера.
— Дитя мое! Моя горячо любимая девочка! Мадьяна подобрала карабин, выскользнувший из рук Короля каторги:
— Будем защищаться, отец! С Полем мы можем быть уверенными в победе.
Де Тресм снова овладел собой, подал сигнал. Защитники города откликнулись на него. Битва возобновилась.
Обрадованные освобождением Сен-Клера, ободренные присутствием Железной Руки, чье имя прогремело по всей Гвиане, люди Пьера де Тресма вновь обрели мужество и энергию, бросились в рукопашную схватку с бандитами. Свалка была страшной!
Сен-Клер, де Тресм, Мустик, а также храбрый Фишало стреляли наверняка, ни одна выпущенная ими пуля не пролетела мимо цели.
Железная Рука, зажав горло своего противника, немного приподнял его.
— Вели своим бандитам сложить оружие, — потребовал он от мерзавца, — или я сомкну пальцы, и ты умрешь.
Поль несколько ослабил хватку. Король каторги прохрипел:
— Сдаюсь!
— Тогда повинуйся мне.
— Хорошо.
Железная Рука отпустил горло своего противника.
И тут Король набросился на него и нанес ужасной силы удар головой в грудь. Поль отступил на шаг. Словно дикое животное, кинулся его враг к бандитам и закричал:
— Стреляйте! Стреляйте! Не жалейте их!
Железная Рука тоже, бросился в толпу каторжников, а те почти в упор стали стрелять в него.
Разряженным револьвером Король каторги нанес Полю страшный удар по голове. Но тот как будто ничего и не почувствовал. Ему ли бояться бандита? От сознания безмерной опасности силы богатыря удесятерились. У него не было оружия, но кулаки работали как дубины: кости трещали и ломались, лица покрывались кровавой пеной.
Перед этой необыкновенной силой и неуязвимостью бандиты отступили, оставив незащищенным своего главаря. А тот стоял мертвенно-бледный, в глазах его блестел адский пламень.
Железная Рука бросился к нему, выхватил из-за пояса одного из умирающих нож и занес над своим врагом. Тот не отступил.
— Убийца! — крикнул бандит. — Ты расправляешься с безоружным?
— Ты прав, — ответил Железная Рука. И, бросив ему нож, сказал:
— Защищайся.
Каторжник схватил оружие и кинулся на Поля. Тот едва успел отскочить в сторону. Неужели собственное великодушие будет стоить ему жизни?
Нет! Он рванулся к бандиту и стал выкручивать ему руку, как ветку орешника.
На этот раз Королю каторжан не суждено было уйти. Железная Рука сжал в ладонях череп бандита. Словно железный обруч сдавил ему лоб, и кости затрещали.
Тут раздался крик: Пьер де Тресм, отделившись от толпы каторжников, с которыми сражался, бросился к группе, собравшейся вокруг Железной Руки и короля зла.
— Не убивайте его! —взмолился он. — Это мой брат!..
В его умоляющем возгласе послышалось рыдание.
Не очень хорошо понимая, в чем дело, потому что Мустик не рассказал всего, Железная Рука понял, что чувство мести оставило его, и могучие пальцы разжались. Король зла стоял мертвенно-бледный, с мутными, потухшими глазами. Он ничего не видел, ничего не сознавал. Прилив крови к голове был так силен, что у него звенело в ушах.
Король не упал, он старался выстоять. Наконец облако, застилавшее ему глаза, развеялось.
Бандит огляделся: оба его врага тут, перед ним, он в их власти, но еще жив. Страшная судорога скривила его рот, гримаса ненависти и страдания исказила черты.
— Железная Рука, — сказал Пьер де Тресм, — заклинаю, не убивайте этого человека.
— Вы сказали, это ваш брат. Но разве вам неизвестно, что прежде всего это Король каторги, самый отъявленный негодяй и убийца?
— Это мой брат!
— Оставить ему жизнь — значит позволить мерзавцу начать все сначала, то есть совершать преступления, убийства.
— Это мой брат! — настаивал де Тресм, лицо которого светилось добротой.
Трагический диалог двух мужчин прервал суровый голос:
— Железная Рука прав. Я — негодяй. И должен умереть!
Все вздрогнули и с удивлением воззрились на бледное, как у мертвеца, лицо предводителя бандитов.
— Я должен умереть, — повторил Король каторги. — Брат, благодарю тебя за доброту. Но я недостоин снисхождения.
Крепкой рукой (другая, вывихнутая его противником, висела словно плеть) он сорвал с пальца кольцо в широкой оправе и быстрым движением поднес к губам.
— Пьер де Тресм, — добавил он, — Король каторги может умереть, только сам поразив себя!
Рот его искривился, на губах появилась сероватая пена, глаза закатились. Он упал с высоты своего роста на землю и остался лежать недвижный, бездыханный.
Де Тресм бросился к нему и попытался поднять. Но понял, что в последнем порыве гордости этот человек сам свершил правосудие. Всегда готовый ко всяким неожиданностям, Король каторги носил на пальце кольцо, в оправе которого был спрятан индейский яд.
Эта зловещая сцена тянулась всего несколько минут. Бандиты, присутствовавшие при споре трех мужчин, не посмели вмешаться. Но, увидев, как упал замертво их предводитель, их Даб, они в ужасе задрожали.
— Спасайся, кто может! —прокричал глухой голос.
Но негодяи натолкнулись на де Тресма и Сен-Клера, которые, ободренные поддержкой Железной Руки, вновь предприняли попытку сразиться с противником.
— Спасайся, кто может! — подхватили каторжники.
Началась паника. Бежать! Бежать любой ценой! И бандиты повернули лошадей к лесу. Внезапно они остановились: в них летели стрелы. Заговорщиков окружила группа индейцев, в первом ряду был Генипа. За несколько миль до прииска он отправил Башелико поймать сотню беглых каторжников, привести их обратно… По двадцать франков за голову — это же целое состояние! Индейцы других племен объединились с местными и явились как раз вовремя, чтобы одержать победу.
Король каторги был мертв! Прииск спасен! Мустик правильно сказал: «Железная Рука стоит целой армии!»
ГЛАВА 8
Право на спасение. — На поле брани. — Земля каторжников. — Под цветами. — Четыре серебряных пятифранковика. — Мустик — сторожевой пес. — Братский поцелуй. — Смерть возбуждает. — Делать зло! — Недоверие Мустика. — Каналья! — Наконец! — Развязка.
— Фишало! — властно крикнул Мустик тоном, не допускающим возражений.
— Да, патрон! — ответил Фишало, став по стойке смирно.
— Приблизьтесь! Я приказываю!
И когда Фишало подошел на расстояние шага от Мустика, тот, жестикулируя, как Наполеон перед своими маршалами, схватил его за ухо:
— Слушайте внимательно и отвечайте мне как начальнику. Что вы сделали с Маль-Крепи?
— Но… Вы это знаете так же хорошо, как я.
— Молчать! Так, значит, это правда, что вы нанесли ему несколько сабельных ударов?
— Черт возьми, патрон! Если б не эти удары, вы вряд ли стояли бы сейчас здесь, так как были тогда на прицеле у бандита.
— Молчите… и слушайте, несчастный мямля, что я вам скажу. Вы спасли мне жизнь. Кто вам это позволил?
Фишало широко раскрыл глаза:
— Но… патрон! Мне кажется, что… признательность, благодарность…
— Ах, вот как! — балагур Мустик, с трудом сдерживая смех. — Так вы полагаете, что у вас есть право обижать меня, оскорблять? Месье делает вид, что он спасатель. Оказывается, это я, Мустик, его командир, обязан ему жизнью.
Но славный Фишало, безмерно наивный, не понял шутки. Так он действительно совершил что-то несуразное? А думал, что поступил правильно. Юноша так расстроился, что Мустик больше не выдержал, прыгнул ему на шею, поцеловал и закричал:
— Глупыш, идиот, кретин… обожаю тебя! Да я весь, с головы до пят, не стою твоего мизинца.
— Погоди, Мустик, так ты на меня не сердишься?
— Повторяю, ты — герой. Я готов наградить тебя орденом. Ну ладно, давай поговорим. Прежде всего надо поторопиться и навести порядок в домишке, где эти животные все перевернули вверх дном. Пойдем к Железной Руке, он отдаст распоряжения. А пока дай мне руку, а то у меня ноги еще немного дрожат.
И двое друзей, которых храбрость Фишало еще больше сблизила, направились прямиком через поле битвы. Зрелище открылось им ошеломляющее. На площади перед факторией Сен-Клера валялись в тех позах, в которых нх настигла смерть, более ста трупов. Руки свела судорога борьбы, лица искажены, на них застыло выражение ярости. А у других черты лица были спокойны, хотя и хранили горестное выражение отчаяния, скорбную печать высшего страдания.
Сен-Клер и де Тресм отдали приказы, и пережившие эту трагедию люди принялись за работу; те, которые временно исчезли, явились, узнав, словно по таинственному телеграфу, о возвращении европейцев, и теперь ждали распоряжений хозяина.
Нельзя было терять ни одного часа, ибо солнце уже спустилось к горизонту, но жара еще не спала, и атмосферу наполняли нездоровые испарения.
В глубокие, специально выкопанные ямы опустили трупы, предварительно убедившись, что это были действительно мертвецы; бумаги, находившиеся при них, были собраны; составили также списки их гражданского состояния, которые позднее передадут французским властям.
Пьер де Тресм не пожелал, чтобы кто бы то ни было касался трупа его брата. Он сам взял его своими крепкими руками и отнес в дом, там положил покойника на покрывало из тростника и склонился перед ним, стараясь определить, нет ли еще в этом неподвижном теле признаков жизни.
Какой яд мог произвести такое молниеносное действие! Де Тресму удалось снять кольцо со скрюченного пальца. От оправы, теперь пустой, исходил странный бальзамический запах, природу которого он не мог определить. Так же, как Сен-Клер и Железная Рука, когда он спросил их об этом…
Тело было почти холодным, однако члены еще сохраняли некоторую гибкость.
— Каково ваше решение, мой друг? — инженера Сен-Клер. — Вы, конечно, желаете для него специального погребения. Мы выполним вашу волю.
Де Тресм помедлил немного, потом ответил:
— Вот что, друзья. Я, возможно, ошибаюсь, выказывая жалость, которую вы не можете испытывать к человеку, принесшему столько зла. Но перед лицом смерти я отказываюсь от какого бы то ни было выражения гнева или желания мстить… Сейчас я вспоминаю о детстве того, кто звал меня своим братом. Ах! Если б вы знали, как любила его наша мать, и до десяти — двенадцати лет он был достоин этой любви! Как случилась эта метаморфоза духа, почему из кроткого, робкого мальчика он превратился в чудовищного эгоиста, одержимого злобой и, наконец, ставшего преступником? Это тайны, кои нам не дано понять. Я вижу тут причины, которые приводят меня в ужас. Не было ли в мозгу этого человека какого-то скрытого повреждения, потрясшего его голову? Может, его обуяло безумие? Все возможно. Но я не могу, не хочу считать покойника виноватым. И если бы наша мать была еще жива, она защитила бы сына. И кто знает, не присоединил ли бы свой голос и наш отец, умерши от стыда и отчаяния.
— Вы правы, — сказал Сен-Клер, — между небом и землей больше тайн, чем во всей нашей философии.
— Короче, — продолжал де Тресм, — у меня есть план, коему я прошу вас не противиться. Я не хочу, чтобы тело моего брата оставалось в этом краю, ставшем его позором и бедой. Завтра попрошу Генипу, чтобы он забальзамировал тело, а этим искусством индейцы владеют очень умело, применяя ароматические вещества, добытые ими в джунглях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31