..
Моряки сели, вновь щелкнул кнут, и упряжки понеслись, скрывшись в облаках снежной пыли…
Вслед раздались громкие, радостные крики.
— Эх, черт возьми! Просто здорово!
Потрясающее чувство — мчаться со скоростью двадцати пяти километров в час, мягко скользя по снежной равнине. Кругом белый пушистый снег, ну прямо пуховая перина! Из-под лап бешено несущихся псов вырывается искрящийся снежный вихрь, и седокам, ослепленным мельчайшей снежной пылью, не хватает дыхания. Ну и ну! Все закрывают рты, часто моргают, стараются дышать носом, защищая его толстой меховой перчаткой.
Иногда собака делает неверный шаг, спотыкается, замедляя движение упряжки.
Вы думаете, погонщик растеряется от такой мелочи? Ничуть не бывало! Щелк! Раздается сильный удар хлыстом — и неловкий пес, скуля и воя, неизвестно как обретя равновесие, вновь бежит наравне с остальными. Да, хлыст, именно хлыст используется в столь нелегком деле. Он наверняка бы не понравился членам общества защиты животных, но без него нет повиновения, дисциплины и, можно даже сказать, нет упряжки.
Как, в самом деле, можно поддерживать порядок в этой довольно многочисленной своре, состоящей из собак с таким разным темпераментом! Одни — ленивы, своенравны и непослушны, другие — быстры, умны и смелы, и все вместе страстно любят охоту.
Не имея хлыста, погонщик мог бы легко оказаться во власти собачьих фантазий, вздумай его питомцы поохотиться на лисицу или полярного зайца, ведь у них нет ни удил, ни поводьев, упряжка снабжена лишь простыми ременными лямками.
Эскимосский хлыст — этот двоюродный брат московского кнута, прекрасно отвечает как своему назначению, так и расхожей истине: чем немилосердней средство принуждения, тем оно эффективнее.
Длина его, наводящего такой страх на собак, должна на полтора метра превышать длину постромков, какой бы ни была общая длина упряжки, но рукоятку оставляют неизменной, ограничивая семьюдесятью сантиметрами.
Хлыст делается из тонкой полоски недубленой тюленьей кожи, которая заканчивается прядью высохших сухожилий, с помощью которой умелой рукой точно направляется удар в нужное место.
Непослушного пса сначала призывают к порядку окриком.
Погонщик выкрикивает кличку нарушителя и громко щелкает хлыстом. Если провинность повторяется, он бьет собаку по бокам, вырывая при этом клок шерсти. Наконец, в случае намеренного упрямства, ловким ударом хозяин, не колеблясь, может содрать с обнаглевшего пса кусок кожи.
И вот, спустя пять минут после начала гонок, эскимос, недовольный одной из собак, наглядно продемонстрировал капитану действие разящего хлыста,
Пес, находившийся в середине упряжки, уже второй раз нарушал дисциплину.
— Аш! Аш! — гневно закричал погонщик и добавил на ломаном английском: — Проклятая животина мешает бежать другим. Погодите-ка немного, капитан. Вот я ей покажу! Останется с рваным ухом — будет хороший урок.
И, дождавшись новой ошибки нерадивого четвероногого, он взмахнул своим ужасным оружием, и быстрым, великолепно рассчитанным движением заставил конец хлыста закрутиться вокруг уха преступника и отрезать его как бритвой.
Получив суровый урок на будущее пес завыл от боли, и этот вой тут же подхватила вся свора.
…Пробежав нужное расстояние, упряжки повернули обратно и скоро остановились перед стартером в том же порядке, как и при отправлении. Они бежали со скоростью шесть лье note 41 в час, и ни одна не отстала и не опередила других. Не зная, как сделать выбор, капитан решил не обижать торговцев и купить у каждого по пяти собак.
Таким образом, на борт «Галлии» привели тридцать животных Там они очень скоро освоились, тем более что их хорошо накормили. Особенно усердствовал Плюмован упрашивая де Амбрие позволить ему заботиться о четвероногих друзьях и выучить их французскому языку, за что получил прозвище собачьего капитана…
Два дня спустя, 23 мая, «Галлия» вышла из Юлианехоба, где простояла десять дней. Лоцман Игаллико уговаривал капитана задержаться из-за мороза еще, но тот был непреклонен.
Уже через сутки опасения эскимоса подтвердились. Над экипажем нависла опасность. Перед матросами открылся новый, совершенно незнакомый мир.
Со всех сторон на корабль надвигаются льдины. С оглушительным треском громоздясь друг на друга, они грозятся раздавить «Галлию». Кажется, будто сама природа хочет сокрушить единственное в студеном море творение рук человеческих — парусник, осмелившийся войти в царство льдов.
Плыть приходится все время в тумане. Но когда под порывами южного ветра он исчезает, можно наблюдать игру самых разнообразных красок. Вся команда зорко следит за льдинами, отталкивает их баграми.
И все же судно то и дело наскакивает на огромные глыбы — их основание скрыто под водой, а вершины не видно в тумане. «Галлия» вздрагивает, на миг останавливается и плывет дальше. Все, что есть на борту, плотно укреплено на тот случай, если придется идти на таран.
Капитан был полон решимости продолжать путь, и команда, глядя на него, не падала духом. Присущая французам веселость помогла им в самых трудных обстоятельствах. Плывя по каналу, где один берег представлял собой ледяную равнину и по-гренландски назывался «флой», а второй — беспорядочное нагромождение льдин под названием «нак», морские волки шутили и смеялись, хотя не знали, куда приведет их этот канал.
Послушаем, о чем же беседовали моряки.
Плюмован, большой шутник и балагур, задумавшись о чем-то, вдруг крикнул китобоя:
— Мишель!
— Ну!
— Великолепная идея! А что, если, возвратившись из экспедиции, мы зафрахтуем эдакое миленькое суденышко и вернемся сюда ловить льдины, чтобы продавать их где-нибудь на экваторе беднягам, изнывающим от жары.
— Эх, голова! Это уже без тебя давно придумали. В Америке в Гудзоновом заливе пароходы режут лед как пилой, потом его упаковывают в войлок вперемежку с опилками и отправляют на Антильские острова, в Мексику, в Луизиану…
— Сколько же ливров это стоит?
— Четыре су.
— Черт возьми! Ну и хитрюги эти американцы. Мишель!
— Ну что еще?
— Слушай, ты о льдах все на свете знаешь, значит, должен мне кое-что объяснить.
— Времени нет, сейчас надо держать ухо востро. Пропорем обшивку ненароком.
— Но это не причина, чтобы совсем заткнуться,
— Болтовня мешает мне работать.
— Во, гляди-ка, немного прояснилось. Можно сделать передышку.
— Да я это и без тебя вижу, но справа по борту фло.
— Что-что?
— Это поле морских льдов, застывшая на месте морская вода. Корабль должен обогнуть его, здесь пройти невозможно.
— А там, глянь-ка, слева по борту… Холмы, дюны, ледяные скалы, и все это тянется, конца-края не видно. Можно подумать, что они соединяются с этим, как его, с фло.
— Это паковый, то есть многолетний, лед.
Льдины, пришедшие с Севера, пригнанные течениями и бурями, громоздились друг на друга, крепко спаянные полярным холодом. Но солнце все растопит, расколет дрейфующие айсберги на куски.
— Гром и молния! Да они кругом, повсюду… Ух, видно мой носище совсем побагровел, просто отваливается от холода.
— Температура — минус двадцать.
— Ну тогда здесь все вот-вот замерзнет, и я просто не представляю, как мы еще умудряемся плыть.
— Здесь течение мешает воде замерзнуть.
— Ну, а потом что?
— Найдем центральный ледник, который служит барьером, преграждающим путь свободным водам Севера.
— А как же мы пройдем?
— Да ведь летом ледоход будет.
Пользуясь внезапным приступом красноречия, охватившим китобоя, который получил наконец передышку, кочегар выяснял удивительные вещи и тщетно искал в своем родном диалекте эквиваленты необычным по форме и звучанию названиям полярных льдов.
— Иностранцы, в основном англичане, пришли сюда первыми, и дали многим явлениям и предметам свои наименования.
Баск продолжал объяснения, перепрыгивая с пятого на десятое, а парижанин внимательно слушал и старался запомнить как можно больше.
Дальше Плюмован узнал, что доступ к полюсу загораживает громадный центральный ледник, за ледником полярное море. В леднике есть пролив, но обнаружить его почти невозможно. Поиск этого пролива — одна из главных целей экспедиции; ведь от пролива до полюса рукой подать.
ГЛАВА 5
Падение ледяной горы. — Разбиты или потоплены. — Человек за бортом. -Веселый героизм. — Награда храбрецу. — Сквозь туман. — Сорочье гнездо. — Горе китолова. — Вперед! Вперед! — Ничтожество человека. — У ворот «кладбища кораблей».
Несмотря на сильный холод, матросы, еще не отвыкшие от своего горячего солнца, с восторгом рассматривали окружавшее их ледовое царство, обычно мрачное и хмурое и лишь иногда оживлявшееся новыми картинами и событиями. Понятно, что эти феерические декорации притупляли бдительность и возбуждали любопытство до такой степени, что у вахтенных пропадало чувство опасности.
Колоссальные эскизы полуразрушенной ветром, неровной, изрытой архитектуры напоминали город великанов после землетрясения. Здесь смешивались в невообразимом беспорядке искривленные столбы; башни, покрытые трещинами; зыбкие очертания соборов; неизвестно откуда упавшие бесформенные монолиты.
Все эти ставшие единым целым глыбы, спаянные между собой вечным холодом, будто крепким цементом, испытывали мощные сотрясения, когда потоки воды, постоянно подмывающей их основу, откалывали очередной кусок. Беспрестанно раздавался громкий треск дробящегося льда, предшествуя или сопровождая падение блоков, которые погружались в воду, осыпанные бриллиантовым дождем, а затем поднималась волна, с шумом умирающая под неровностями ледяных скал. Фантастические осколки падали со страшным грохотом, напоминающим шум сражения.
«Галлия» только что легла на левый борт, чтобы избежать столкновения с колоссальным айсбергом, высотой более двадцати метров, с острым пиком, странное строение которого напоминало гигантскую гренадерскую каску. Айсберг проплыл всего в каких-нибудь тридцати метрах от правого борта, и вдруг огромный кусок откололся от ледяной скалы, ушел под воду и исчез из виду, а затем внезапно всплыл опять, подняв исполинскую волну. Взметнувшись огромным веером, как будто речное течение столкнулось с морским приливом, волна атаковала льдину, начала качать ее как соломинку и, наконец, перевернула ее вверх дном. Вся эта сцена, на пересказ которой ушло так много времени, длилась не более четверти минуты и вызвала крики ужаса у матросов. Однако корабль не подвергся никакой опасности, не считая того, что айсберг преградил ему путь. Но в тот самый момент, когда полярный исполин перевернулся под сильным напором воды, его подводная часть наткнулась на обшивку корабля. Дерево жалобно заскрипело, и показалось, что вот-вот треснет. Закачались, затрещали до самого основания мачты, готовые вот-вот обрушиться на палубу. Всего одна ошибка, лишняя секунда колебания или одна из тех неприятных неожиданностей, которые имеют обыкновение происходить в самые неподходящие моменты, и все было бы кончено!
«Галлия» поднялась на волне, затем внезапно накренилась на один борт, готовая опрокинуться. Даже самых отважных пробрала дрожь, все начали машинально хвататься за что попало, бросая на капитана умоляющие взгляды.
— Держись! .. Лево на борт! .. — раздался громовой голос де Амбрие.
И затем по телефону в машинное отделение:
— Вперед! Полный ход! ..
Корабль как бы нехотя, вздрагивая, стал выпрямляться.
Судно словно скользило по наклонной плоскости, и в следующую секунду вся носовая часть погрузилась в воду. Завертелся повисший в воздухе винт, зашуршал киль.
И тут последовал новый удар качнувшейся в другую сторону льдины. К счастью, она не задела корму и сшиблась с ледяным берегом канала. Вода быстро стекала в бортовые люки, ни одна капля не попала внутрь.
Непосредственная опасность миновала.
— Не беда — послышался веселый голос. — Только холодновато купаться…
Шутку кочегара прервал чей-то истошный крик:
— Человек за бортом!
Плюмован, скидывая меховую куртку, проворчал:
— Кажется кто-то еще не накупался. Как бы простуду из-за него не схватить.
— Стоп машина!
Покуда бриг двигался по инерции, была спущена лодка и брошен спасательный буек.
В пятидесяти метрах виднелся человек. Он лихорадочно боролся с волнами.
— Пожалуй, он там так и останется. Бон как барахтается, будто плавать не умеет. Ничего не поделаешь. Придется изобразить водолаза.
Артур Фарен бросился в воду и поплыл, высовываясь изредка над поверхностью до пояса, чтобы увидеть тонущего.
Наконец, метрах в тридцати, спасатель заметил несчастного.
— Помогите! — закричал изо всех сил скованный холодом матрос.
— Что же это он за буек не ухватился? Держи буек! — заорал Плюмован во все горло.
Но матроса уже не было видно.
Парижанин мгновенно доплыл до места, где человек исчез под водой, и дважды нырнул. Вскоре Артур появился, таща за собой спасенного, ухватился за буек и весело крикнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Моряки сели, вновь щелкнул кнут, и упряжки понеслись, скрывшись в облаках снежной пыли…
Вслед раздались громкие, радостные крики.
— Эх, черт возьми! Просто здорово!
Потрясающее чувство — мчаться со скоростью двадцати пяти километров в час, мягко скользя по снежной равнине. Кругом белый пушистый снег, ну прямо пуховая перина! Из-под лап бешено несущихся псов вырывается искрящийся снежный вихрь, и седокам, ослепленным мельчайшей снежной пылью, не хватает дыхания. Ну и ну! Все закрывают рты, часто моргают, стараются дышать носом, защищая его толстой меховой перчаткой.
Иногда собака делает неверный шаг, спотыкается, замедляя движение упряжки.
Вы думаете, погонщик растеряется от такой мелочи? Ничуть не бывало! Щелк! Раздается сильный удар хлыстом — и неловкий пес, скуля и воя, неизвестно как обретя равновесие, вновь бежит наравне с остальными. Да, хлыст, именно хлыст используется в столь нелегком деле. Он наверняка бы не понравился членам общества защиты животных, но без него нет повиновения, дисциплины и, можно даже сказать, нет упряжки.
Как, в самом деле, можно поддерживать порядок в этой довольно многочисленной своре, состоящей из собак с таким разным темпераментом! Одни — ленивы, своенравны и непослушны, другие — быстры, умны и смелы, и все вместе страстно любят охоту.
Не имея хлыста, погонщик мог бы легко оказаться во власти собачьих фантазий, вздумай его питомцы поохотиться на лисицу или полярного зайца, ведь у них нет ни удил, ни поводьев, упряжка снабжена лишь простыми ременными лямками.
Эскимосский хлыст — этот двоюродный брат московского кнута, прекрасно отвечает как своему назначению, так и расхожей истине: чем немилосердней средство принуждения, тем оно эффективнее.
Длина его, наводящего такой страх на собак, должна на полтора метра превышать длину постромков, какой бы ни была общая длина упряжки, но рукоятку оставляют неизменной, ограничивая семьюдесятью сантиметрами.
Хлыст делается из тонкой полоски недубленой тюленьей кожи, которая заканчивается прядью высохших сухожилий, с помощью которой умелой рукой точно направляется удар в нужное место.
Непослушного пса сначала призывают к порядку окриком.
Погонщик выкрикивает кличку нарушителя и громко щелкает хлыстом. Если провинность повторяется, он бьет собаку по бокам, вырывая при этом клок шерсти. Наконец, в случае намеренного упрямства, ловким ударом хозяин, не колеблясь, может содрать с обнаглевшего пса кусок кожи.
И вот, спустя пять минут после начала гонок, эскимос, недовольный одной из собак, наглядно продемонстрировал капитану действие разящего хлыста,
Пес, находившийся в середине упряжки, уже второй раз нарушал дисциплину.
— Аш! Аш! — гневно закричал погонщик и добавил на ломаном английском: — Проклятая животина мешает бежать другим. Погодите-ка немного, капитан. Вот я ей покажу! Останется с рваным ухом — будет хороший урок.
И, дождавшись новой ошибки нерадивого четвероногого, он взмахнул своим ужасным оружием, и быстрым, великолепно рассчитанным движением заставил конец хлыста закрутиться вокруг уха преступника и отрезать его как бритвой.
Получив суровый урок на будущее пес завыл от боли, и этот вой тут же подхватила вся свора.
…Пробежав нужное расстояние, упряжки повернули обратно и скоро остановились перед стартером в том же порядке, как и при отправлении. Они бежали со скоростью шесть лье note 41 в час, и ни одна не отстала и не опередила других. Не зная, как сделать выбор, капитан решил не обижать торговцев и купить у каждого по пяти собак.
Таким образом, на борт «Галлии» привели тридцать животных Там они очень скоро освоились, тем более что их хорошо накормили. Особенно усердствовал Плюмован упрашивая де Амбрие позволить ему заботиться о четвероногих друзьях и выучить их французскому языку, за что получил прозвище собачьего капитана…
Два дня спустя, 23 мая, «Галлия» вышла из Юлианехоба, где простояла десять дней. Лоцман Игаллико уговаривал капитана задержаться из-за мороза еще, но тот был непреклонен.
Уже через сутки опасения эскимоса подтвердились. Над экипажем нависла опасность. Перед матросами открылся новый, совершенно незнакомый мир.
Со всех сторон на корабль надвигаются льдины. С оглушительным треском громоздясь друг на друга, они грозятся раздавить «Галлию». Кажется, будто сама природа хочет сокрушить единственное в студеном море творение рук человеческих — парусник, осмелившийся войти в царство льдов.
Плыть приходится все время в тумане. Но когда под порывами южного ветра он исчезает, можно наблюдать игру самых разнообразных красок. Вся команда зорко следит за льдинами, отталкивает их баграми.
И все же судно то и дело наскакивает на огромные глыбы — их основание скрыто под водой, а вершины не видно в тумане. «Галлия» вздрагивает, на миг останавливается и плывет дальше. Все, что есть на борту, плотно укреплено на тот случай, если придется идти на таран.
Капитан был полон решимости продолжать путь, и команда, глядя на него, не падала духом. Присущая французам веселость помогла им в самых трудных обстоятельствах. Плывя по каналу, где один берег представлял собой ледяную равнину и по-гренландски назывался «флой», а второй — беспорядочное нагромождение льдин под названием «нак», морские волки шутили и смеялись, хотя не знали, куда приведет их этот канал.
Послушаем, о чем же беседовали моряки.
Плюмован, большой шутник и балагур, задумавшись о чем-то, вдруг крикнул китобоя:
— Мишель!
— Ну!
— Великолепная идея! А что, если, возвратившись из экспедиции, мы зафрахтуем эдакое миленькое суденышко и вернемся сюда ловить льдины, чтобы продавать их где-нибудь на экваторе беднягам, изнывающим от жары.
— Эх, голова! Это уже без тебя давно придумали. В Америке в Гудзоновом заливе пароходы режут лед как пилой, потом его упаковывают в войлок вперемежку с опилками и отправляют на Антильские острова, в Мексику, в Луизиану…
— Сколько же ливров это стоит?
— Четыре су.
— Черт возьми! Ну и хитрюги эти американцы. Мишель!
— Ну что еще?
— Слушай, ты о льдах все на свете знаешь, значит, должен мне кое-что объяснить.
— Времени нет, сейчас надо держать ухо востро. Пропорем обшивку ненароком.
— Но это не причина, чтобы совсем заткнуться,
— Болтовня мешает мне работать.
— Во, гляди-ка, немного прояснилось. Можно сделать передышку.
— Да я это и без тебя вижу, но справа по борту фло.
— Что-что?
— Это поле морских льдов, застывшая на месте морская вода. Корабль должен обогнуть его, здесь пройти невозможно.
— А там, глянь-ка, слева по борту… Холмы, дюны, ледяные скалы, и все это тянется, конца-края не видно. Можно подумать, что они соединяются с этим, как его, с фло.
— Это паковый, то есть многолетний, лед.
Льдины, пришедшие с Севера, пригнанные течениями и бурями, громоздились друг на друга, крепко спаянные полярным холодом. Но солнце все растопит, расколет дрейфующие айсберги на куски.
— Гром и молния! Да они кругом, повсюду… Ух, видно мой носище совсем побагровел, просто отваливается от холода.
— Температура — минус двадцать.
— Ну тогда здесь все вот-вот замерзнет, и я просто не представляю, как мы еще умудряемся плыть.
— Здесь течение мешает воде замерзнуть.
— Ну, а потом что?
— Найдем центральный ледник, который служит барьером, преграждающим путь свободным водам Севера.
— А как же мы пройдем?
— Да ведь летом ледоход будет.
Пользуясь внезапным приступом красноречия, охватившим китобоя, который получил наконец передышку, кочегар выяснял удивительные вещи и тщетно искал в своем родном диалекте эквиваленты необычным по форме и звучанию названиям полярных льдов.
— Иностранцы, в основном англичане, пришли сюда первыми, и дали многим явлениям и предметам свои наименования.
Баск продолжал объяснения, перепрыгивая с пятого на десятое, а парижанин внимательно слушал и старался запомнить как можно больше.
Дальше Плюмован узнал, что доступ к полюсу загораживает громадный центральный ледник, за ледником полярное море. В леднике есть пролив, но обнаружить его почти невозможно. Поиск этого пролива — одна из главных целей экспедиции; ведь от пролива до полюса рукой подать.
ГЛАВА 5
Падение ледяной горы. — Разбиты или потоплены. — Человек за бортом. -Веселый героизм. — Награда храбрецу. — Сквозь туман. — Сорочье гнездо. — Горе китолова. — Вперед! Вперед! — Ничтожество человека. — У ворот «кладбища кораблей».
Несмотря на сильный холод, матросы, еще не отвыкшие от своего горячего солнца, с восторгом рассматривали окружавшее их ледовое царство, обычно мрачное и хмурое и лишь иногда оживлявшееся новыми картинами и событиями. Понятно, что эти феерические декорации притупляли бдительность и возбуждали любопытство до такой степени, что у вахтенных пропадало чувство опасности.
Колоссальные эскизы полуразрушенной ветром, неровной, изрытой архитектуры напоминали город великанов после землетрясения. Здесь смешивались в невообразимом беспорядке искривленные столбы; башни, покрытые трещинами; зыбкие очертания соборов; неизвестно откуда упавшие бесформенные монолиты.
Все эти ставшие единым целым глыбы, спаянные между собой вечным холодом, будто крепким цементом, испытывали мощные сотрясения, когда потоки воды, постоянно подмывающей их основу, откалывали очередной кусок. Беспрестанно раздавался громкий треск дробящегося льда, предшествуя или сопровождая падение блоков, которые погружались в воду, осыпанные бриллиантовым дождем, а затем поднималась волна, с шумом умирающая под неровностями ледяных скал. Фантастические осколки падали со страшным грохотом, напоминающим шум сражения.
«Галлия» только что легла на левый борт, чтобы избежать столкновения с колоссальным айсбергом, высотой более двадцати метров, с острым пиком, странное строение которого напоминало гигантскую гренадерскую каску. Айсберг проплыл всего в каких-нибудь тридцати метрах от правого борта, и вдруг огромный кусок откололся от ледяной скалы, ушел под воду и исчез из виду, а затем внезапно всплыл опять, подняв исполинскую волну. Взметнувшись огромным веером, как будто речное течение столкнулось с морским приливом, волна атаковала льдину, начала качать ее как соломинку и, наконец, перевернула ее вверх дном. Вся эта сцена, на пересказ которой ушло так много времени, длилась не более четверти минуты и вызвала крики ужаса у матросов. Однако корабль не подвергся никакой опасности, не считая того, что айсберг преградил ему путь. Но в тот самый момент, когда полярный исполин перевернулся под сильным напором воды, его подводная часть наткнулась на обшивку корабля. Дерево жалобно заскрипело, и показалось, что вот-вот треснет. Закачались, затрещали до самого основания мачты, готовые вот-вот обрушиться на палубу. Всего одна ошибка, лишняя секунда колебания или одна из тех неприятных неожиданностей, которые имеют обыкновение происходить в самые неподходящие моменты, и все было бы кончено!
«Галлия» поднялась на волне, затем внезапно накренилась на один борт, готовая опрокинуться. Даже самых отважных пробрала дрожь, все начали машинально хвататься за что попало, бросая на капитана умоляющие взгляды.
— Держись! .. Лево на борт! .. — раздался громовой голос де Амбрие.
И затем по телефону в машинное отделение:
— Вперед! Полный ход! ..
Корабль как бы нехотя, вздрагивая, стал выпрямляться.
Судно словно скользило по наклонной плоскости, и в следующую секунду вся носовая часть погрузилась в воду. Завертелся повисший в воздухе винт, зашуршал киль.
И тут последовал новый удар качнувшейся в другую сторону льдины. К счастью, она не задела корму и сшиблась с ледяным берегом канала. Вода быстро стекала в бортовые люки, ни одна капля не попала внутрь.
Непосредственная опасность миновала.
— Не беда — послышался веселый голос. — Только холодновато купаться…
Шутку кочегара прервал чей-то истошный крик:
— Человек за бортом!
Плюмован, скидывая меховую куртку, проворчал:
— Кажется кто-то еще не накупался. Как бы простуду из-за него не схватить.
— Стоп машина!
Покуда бриг двигался по инерции, была спущена лодка и брошен спасательный буек.
В пятидесяти метрах виднелся человек. Он лихорадочно боролся с волнами.
— Пожалуй, он там так и останется. Бон как барахтается, будто плавать не умеет. Ничего не поделаешь. Придется изобразить водолаза.
Артур Фарен бросился в воду и поплыл, высовываясь изредка над поверхностью до пояса, чтобы увидеть тонущего.
Наконец, метрах в тридцати, спасатель заметил несчастного.
— Помогите! — закричал изо всех сил скованный холодом матрос.
— Что же это он за буек не ухватился? Держи буек! — заорал Плюмован во все горло.
Но матроса уже не было видно.
Парижанин мгновенно доплыл до места, где человек исчез под водой, и дважды нырнул. Вскоре Артур появился, таща за собой спасенного, ухватился за буек и весело крикнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28