Единственное напоминание о профессии владельца кабинета висело за моей спиной.
– Меня интересует оружие, – сказал он, поправляя очки и вытирая пот со лба. – Видите ли, я коллекционирую антикварное оружие.
– Достойное увлечение, – солгал я.
Сам я не видел смысла в коллекционировании чего-либо вообще, а уж тем более в собирании древнего железа, которое сейчас никто просто не сумеет пустить в ход.
Не понимаю, почему он не мог обратиться со своим вопросом к обычному продавцу, коих я держал на зарплате в количестве двух штук. Я уже успел сделать наблюдение, что некоторые личности, а в современной России таких хоть пруд пруди, предпочитают иметь дело только с первыми лицами, сколь бы незначительным их дело ни было. Какой-то идиот когда-то давно заметил, что клиент всегда прав, и с тех пор все продавцы почему-то продолжают следовать его порочному примеру.
В следующие полчаса я предложил любителю средневековых железок мушкет середины восемнадцатого столетия, превосходную пару дуэльных пистолетов начала девятнадцатого, хороший набор шпаг, пару сабель времен Гражданской войны, ятаган янычара и арбалет, который вполне мог бы принадлежать самому Робин Гуду, если бы тот существовал на самом деле, а не только в старых английских балладах и фильмах с участием Бориса Хмельницкого и Кевина Костнера. Толстяк на все мои предложения отрицательно мотал головой, потом заявил, что его интересуют мечи, но тут же отверг предложенную мной дай-катану четырнадцатого века, стоившую, на наши деньги примерно как два шестисотых «мерседеса» со всеми таможенными пошлинами.
Тут беспокойно блуждающий взгляд толстяка остановился на точке за моим столом и остался прикованным к ней надолго.
– Что это? – спросил клиент.
– Меч, – сказал я.
– Можно посмотреть поближе?
– Можно, – сказал я, и он подошел к стене. – Если пообещаете, что не будете трогать его руками.
Меч производил впечатление. Его рукоятка была выполнена в виде раскрывшего пасть дракона, причем изображена зверюга была классно, ее крылья служили эфесом, а хвост твари плавно перетекал в само лезвие. Никакой позолоты, никаких инкрустаций из драгоценных камней, уродующих вид настоящего оружия и совершенно бесполезных в бою. Это был рабочий инструмент, побывавший не в одной сече, и он был произведен на свет великим мастером. Он был стильный.
На серебристом лезвии меча не было латинских надписей и начертанных девизов, как не было вензелей и рун. Зато лезвие производило впечатление настолько острого, что не только способно было рубить лунный свет, как это часто говорится во всяких мелодраматических женских романах, но вполне могло бы скреститься с косой самой Смерти.
– Вещь, – сказал толстяк.
– Вещь, – согласился я.
– Какой это век?
– Двенадцатый.
– Не подделка?
– Исключено.
– А ножны к нему есть?
– Ножен нет, – сказал я. – Мастер не успел их закончить перед своей смертью, а ни один из последующих владельцев меча так и не смог найти такому красавцу подходящего экземпляра.
– Могу поверить, – сказал он. – Сколько?
– Нисколько, – сказал я. – Он не продается.
– Да бросьте вы, – сказал толстяк. – В наше время продается абсолютно все.
– Но не этот меч.
– Я дам вам хорошую цену, – заявил толстяк, не отходя от стены. – Да что там говорить, я дам вам любую цену, какую бы вы ни попросили, но он должен принадлежать мне.
Чтобы ты повесил его над камином и хвастал перед своими друзьями очередной диковинкой? Черта с два.
– Извините, – сказал я, – но этот меч не продается. И во избежание всяческих недоразумений, которые могут возникнуть между нами в будущем, хочу вас предупредить, что стекло, которым он накрыт, пуленепробиваемо. Даже более того, это специальный сплав, способный в случае необходимости выдержать прямое попадание из гранатомета, а мой кабинет, когда я из него выхожу, по надежности сравним только с банковским сейфом.
– Ну что ж, – сказал он, – на тот случай, если вы передумаете, я оставлю вам свой номер телефона.
Он протянул мне клочок бумаги. Ни имени владельца, ни профессии, ни адреса на бумаге не было. Просто номер мобильного телефона с федеральным доступом. Телефон наверняка зарегистрирован на какого-нибудь бомжа, так что установить личность человека, берущего трубку, практически невозможно.
– До свидания, – сказал я и бросил бумажку в ящик стола.
Не подумайте, что я сомневался в своем решении, просто отправлять ее в мусорную корзину в присутствии посетителя было бы невежливо.
– До свидания, – сказал он уже с порога и на прощание сделал жест большим пальцем правой руки, словно перерезал себе горло. И улыбнулся.
Когда дверь за ним закрылась, я ощутил внутренний порыв броситься за ним и добиться правды об истинной цели его визита, если понадобится, эту самую правду у него вырвать, но я сей порыв подавил, списав его на перенапряженные нервы и общее утомление. День – не лучшее время для вампира.
Вечером у подъезда меня ждал киллер. Завтра надо будет забрать меч из кабинета и спрятать куда-нибудь подальше. Не то чтобы я беспокоился за его сохранность, но, если заинтересованные в нем личности предпримут попытку завладеть им и проникнут в магазин, могут пострадать мои помощники.
Меч для меня представлял куда большую ценность, нежели обычная антикварная вещь. Один из лучших оружейников своего (и моего) времени выковал его по моему заказу. Он действительно не успел сделать ножны, и я действительно так и не нашел для меча ничего подходящего. Но насчет других владельцев я врал, кроме меня самого, этим мечом никто не пользовался.
Меч имел церемониальное значение.
Вампиров в мире не так много по отношению к населяющим планету людям, и мы стараемся держаться друг от друга подальше, благо, расстояния нам это пока позволяют, но иногда случается и так, что пути двух вампиров пересекаются. В одном случае из пяти подобная встреча может закончиться открытой конфронтацией.
Способы убийства вампира давно известны любому мало-мальски грамотному школьнику. А вот как вампирам убивать друг друга? Согласитесь, что бессмертные, вооруженные молотками и пытающиеся вбить осиновые колья оппоненту в грудь, выглядели бы несколько нелепо. Осиновый кол вкупе с молотком вряд ли является самым удобным видом оружия для ближнего боя. Им можно пользоваться смело и беспрепятственно лишь в то время, когда вампир спит, а за вашей спиной стоит Ван Хельсинг. От дуэльных пистолетов, дуэльных автоматов и даже дуэльных гранатометов тоже мало проку в этом деле. Но если отрубить вампиру голову, он будет так же мертв, как и с осиновым колом в груди. Поэтому свои внутриплеменные проблемы вампиры издавна решают в поединке на мечах. Ничего не напоминает? Вот-вот, и мне тоже. Думаю, что Рассел Малкехи, в те времена, когда он работал над своим «Горцем», был знаком с кем-то из нашего народа. В фильме бессмертные сражались при помощи холодного оружия, стараясь отрубить противнику голову. Есть только единственный момент, который Малкехи все же опустил. Его герои не пили кровь. Но тонкий намек на истинную природу бессмертных у Рассела все же проскочил, я имею в виду, они не пили кровь, зато высасывали энергию из поверженных врагов. Возможно, на экране это выглядит более эстетично, чем прокалывание клыками яремной вены.
Когда один вампир убивает другого вампира, никакая жизненная сила убитого не перетекает в победителя, и даже если я и выпью кровь поверженного врага, она не сделает меня сильнее. В результате таких схваток одним вампиром в мире просто становится меньше. К тому же в отличие от бессмертных Малкехи вампир не кладет свою жизнь на то, чтобы выследить и уничтожить всех своих соплеменников, оставшись при этом последним представителем своего народа с сомнительной возможностью потерять всю свою силу и даже бессмертие.
Я только дважды использовал меч в поединке. Тот факт, что я до сих пор жив, может рассказать вам об исходе тех схваток лучше меня.
Именно этот меч кто-то очень настойчиво пытался купить. Приходивший ко мне толстяк вряд ли присматривал его для себя, скорее он был посредником. Если так, то посредником для кого? Неужели в моем окружении окопался другой вампир, да еще и враждебно настроенный? Или это просто усилившаяся с годами паранойя?
Что бы ни говорили о параноиках, мне известно одно: живут они дольше.
Гиены
– Алло.
– Эдик, ты?
– Тенгиз?
– Эдик, где Вася?
– В смысле?
– Реально, Эдик, где твой Вася?
– А что случилось, Тенгиз?
– Ничего! Ничего не случилось, реально, ничего! А я тебе бабки зачем давал? Чтобы случилось, да?
– Я… Клиент?
– Жив, реально, это я тебе говорю! Где твой Вася? Где бабки?
– Тенгиз, я не знаю…
– Я конкретно разбираться с тобой буду, Эдик. Ко мне реальный человек пришел, Тенгиз, говорит, есть у меня дело, человечка одного убрать надо, ты людей нужных знаешь? Я к тебе пришел, денег тебе дал, что ты сказал? Сделаем, Тенгиз. Все сроки прошли, Эдик, почему не сделали? Денег мало? Так ты сам сумму назначал…
– Тенгиз, Вася должен был…
– Должен, не должен, мое дело какое? Ты меня не уважаешь, понятия не уважаешь, слова не держишь…
– Тенгиз, я верну все деньги…
– На … я твои деньги вертел! Мне деньги не нужны! Вася тебя подвел, ты меня подвел, понимаешь? А я человека подвел, большой человек, между прочим. Как теперь в глаза смотреть? Короче, Эдик, тема такая: ты кого знаешь? Кто за тебя перед братвой врубится? Ты разборки хочешь, Эдик? Или, может быть, войны? Я тебе все сделаю, браток.
– Тенгиз, сегодня же мы вернем вам все деньги. Я лично прослежу, чтобы парни этого фуцина убрали. И Васю тоже.
– Двадцать четыре часа, Эдик, двадцать четыре часа. Или ты мне их обоих упакуешь… Или тебя самого упакуют, понимаешь?
– Сделаем, Тенгиз.
– Сделай, Эдик, сделай. Ты меня знаешь, я шутить не буду, реально.
– Они оба трупы, Тенгиз, обещаю.
– Двадцать четыре часа, Эдик.
Псы
Отец Доминик был крепко сбитым моложавым мужчиной лет сорока. Он имел смуглую кожу выходца с Апеннинского полуострова, темные курчавые волосы, сквозь которые робко начинали пробиваться первые побеги седины, напоминающей о суровой работе отца Доминика, и лицо сицилийского крестьянина, грубое, словно вырубленное из цельного куска горной породы, потемневшее на солнце и обветренное от долгого пребывания на свежем воздухе. С этого лица на мир смотрели ярко-голубые глаза.
Отец Доминик носил мирскую одежду, черные брюки, пиджак и темную рубашку, лишь белый стоячий воротничок выдавал в нем священника. Впрочем, в России, где исповедовали несколько иную религию, воротничок отца Доминика не очень-то и выдавал. Такие воротнички граждане современной России видели только в западных фильмах. Российский священнослужитель должен ходить в рясе, быть чрезмерно бородат и обладать зычным низким голосом.
Отец Доминик был членом ордена красных братьев, небольшого и абсолютно секретного боевого отряда Ватикана. Воины Христовы, большую часть которых составляли помилованные преступники, вдохновляемые на борьбу со злом несколькими истинными священниками, вот уже третий век истребляли населяющую мир нежить. Отец Доминик был специалистом по вампирам.
Русским языком он владел не безупречно, но изъясняться мог сносно, сказывались долгие годы изучения языка по самоучителям и беседам с немногими братьями, преодолевшими коммунистический барьер. Еще в начале сороковых Ватикан был сильно встревожен положением дел, сложившимся в империи зла. Церковь в стране практически перестала существовать, душами людей овладел атеизм, а если в народе нет веры в Бога, нет и веры в его вечного противника Сатану, и в его отродья тоже. Самая благодатная почва для разного рода нежити. Несколько засекреченных групп попытались проникнуть на территорию СССР еще в доперестроечные времена, но были выловлены всемогущим тогда КГБ и объявлены американскими шпионами, что заставило Ватикан принять политику ожидания, в то же время проводя тщательную подготовку боевых отрядов.
Как только это стало возможно, Папа тайным указом направил в новую Россию своих боевиков. Поначалу они действовали на нелегальном положении, однако вскоре существование нежити вынуждена была признать и Русская православная церковь, и ватиканские бойцы обрели статус военных советников. Официально Русская православная и католическая церковь не имели ничего общего, но их объединенные отряды рыскали по стране, выявляя и уничтожая расплодившуюся за семьдесят лет атеизма нечисть..
Как известно, церковь является одной из старейших организаций в мире и как никто умеет хранить свои секреты.
Сейчас в группе отца Доминика было пять человек. Мануэль Бега, полуиспанец-полупортугалец, высокий тридцатипятилетний мужчина, одинаково хорошо владеющий всеми видами стрелкового оружия, мастер рукопашного боя и один из лучших фехтовальщиков мира, был ветераном кампании отца Доминика:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
– Меня интересует оружие, – сказал он, поправляя очки и вытирая пот со лба. – Видите ли, я коллекционирую антикварное оружие.
– Достойное увлечение, – солгал я.
Сам я не видел смысла в коллекционировании чего-либо вообще, а уж тем более в собирании древнего железа, которое сейчас никто просто не сумеет пустить в ход.
Не понимаю, почему он не мог обратиться со своим вопросом к обычному продавцу, коих я держал на зарплате в количестве двух штук. Я уже успел сделать наблюдение, что некоторые личности, а в современной России таких хоть пруд пруди, предпочитают иметь дело только с первыми лицами, сколь бы незначительным их дело ни было. Какой-то идиот когда-то давно заметил, что клиент всегда прав, и с тех пор все продавцы почему-то продолжают следовать его порочному примеру.
В следующие полчаса я предложил любителю средневековых железок мушкет середины восемнадцатого столетия, превосходную пару дуэльных пистолетов начала девятнадцатого, хороший набор шпаг, пару сабель времен Гражданской войны, ятаган янычара и арбалет, который вполне мог бы принадлежать самому Робин Гуду, если бы тот существовал на самом деле, а не только в старых английских балладах и фильмах с участием Бориса Хмельницкого и Кевина Костнера. Толстяк на все мои предложения отрицательно мотал головой, потом заявил, что его интересуют мечи, но тут же отверг предложенную мной дай-катану четырнадцатого века, стоившую, на наши деньги примерно как два шестисотых «мерседеса» со всеми таможенными пошлинами.
Тут беспокойно блуждающий взгляд толстяка остановился на точке за моим столом и остался прикованным к ней надолго.
– Что это? – спросил клиент.
– Меч, – сказал я.
– Можно посмотреть поближе?
– Можно, – сказал я, и он подошел к стене. – Если пообещаете, что не будете трогать его руками.
Меч производил впечатление. Его рукоятка была выполнена в виде раскрывшего пасть дракона, причем изображена зверюга была классно, ее крылья служили эфесом, а хвост твари плавно перетекал в само лезвие. Никакой позолоты, никаких инкрустаций из драгоценных камней, уродующих вид настоящего оружия и совершенно бесполезных в бою. Это был рабочий инструмент, побывавший не в одной сече, и он был произведен на свет великим мастером. Он был стильный.
На серебристом лезвии меча не было латинских надписей и начертанных девизов, как не было вензелей и рун. Зато лезвие производило впечатление настолько острого, что не только способно было рубить лунный свет, как это часто говорится во всяких мелодраматических женских романах, но вполне могло бы скреститься с косой самой Смерти.
– Вещь, – сказал толстяк.
– Вещь, – согласился я.
– Какой это век?
– Двенадцатый.
– Не подделка?
– Исключено.
– А ножны к нему есть?
– Ножен нет, – сказал я. – Мастер не успел их закончить перед своей смертью, а ни один из последующих владельцев меча так и не смог найти такому красавцу подходящего экземпляра.
– Могу поверить, – сказал он. – Сколько?
– Нисколько, – сказал я. – Он не продается.
– Да бросьте вы, – сказал толстяк. – В наше время продается абсолютно все.
– Но не этот меч.
– Я дам вам хорошую цену, – заявил толстяк, не отходя от стены. – Да что там говорить, я дам вам любую цену, какую бы вы ни попросили, но он должен принадлежать мне.
Чтобы ты повесил его над камином и хвастал перед своими друзьями очередной диковинкой? Черта с два.
– Извините, – сказал я, – но этот меч не продается. И во избежание всяческих недоразумений, которые могут возникнуть между нами в будущем, хочу вас предупредить, что стекло, которым он накрыт, пуленепробиваемо. Даже более того, это специальный сплав, способный в случае необходимости выдержать прямое попадание из гранатомета, а мой кабинет, когда я из него выхожу, по надежности сравним только с банковским сейфом.
– Ну что ж, – сказал он, – на тот случай, если вы передумаете, я оставлю вам свой номер телефона.
Он протянул мне клочок бумаги. Ни имени владельца, ни профессии, ни адреса на бумаге не было. Просто номер мобильного телефона с федеральным доступом. Телефон наверняка зарегистрирован на какого-нибудь бомжа, так что установить личность человека, берущего трубку, практически невозможно.
– До свидания, – сказал я и бросил бумажку в ящик стола.
Не подумайте, что я сомневался в своем решении, просто отправлять ее в мусорную корзину в присутствии посетителя было бы невежливо.
– До свидания, – сказал он уже с порога и на прощание сделал жест большим пальцем правой руки, словно перерезал себе горло. И улыбнулся.
Когда дверь за ним закрылась, я ощутил внутренний порыв броситься за ним и добиться правды об истинной цели его визита, если понадобится, эту самую правду у него вырвать, но я сей порыв подавил, списав его на перенапряженные нервы и общее утомление. День – не лучшее время для вампира.
Вечером у подъезда меня ждал киллер. Завтра надо будет забрать меч из кабинета и спрятать куда-нибудь подальше. Не то чтобы я беспокоился за его сохранность, но, если заинтересованные в нем личности предпримут попытку завладеть им и проникнут в магазин, могут пострадать мои помощники.
Меч для меня представлял куда большую ценность, нежели обычная антикварная вещь. Один из лучших оружейников своего (и моего) времени выковал его по моему заказу. Он действительно не успел сделать ножны, и я действительно так и не нашел для меча ничего подходящего. Но насчет других владельцев я врал, кроме меня самого, этим мечом никто не пользовался.
Меч имел церемониальное значение.
Вампиров в мире не так много по отношению к населяющим планету людям, и мы стараемся держаться друг от друга подальше, благо, расстояния нам это пока позволяют, но иногда случается и так, что пути двух вампиров пересекаются. В одном случае из пяти подобная встреча может закончиться открытой конфронтацией.
Способы убийства вампира давно известны любому мало-мальски грамотному школьнику. А вот как вампирам убивать друг друга? Согласитесь, что бессмертные, вооруженные молотками и пытающиеся вбить осиновые колья оппоненту в грудь, выглядели бы несколько нелепо. Осиновый кол вкупе с молотком вряд ли является самым удобным видом оружия для ближнего боя. Им можно пользоваться смело и беспрепятственно лишь в то время, когда вампир спит, а за вашей спиной стоит Ван Хельсинг. От дуэльных пистолетов, дуэльных автоматов и даже дуэльных гранатометов тоже мало проку в этом деле. Но если отрубить вампиру голову, он будет так же мертв, как и с осиновым колом в груди. Поэтому свои внутриплеменные проблемы вампиры издавна решают в поединке на мечах. Ничего не напоминает? Вот-вот, и мне тоже. Думаю, что Рассел Малкехи, в те времена, когда он работал над своим «Горцем», был знаком с кем-то из нашего народа. В фильме бессмертные сражались при помощи холодного оружия, стараясь отрубить противнику голову. Есть только единственный момент, который Малкехи все же опустил. Его герои не пили кровь. Но тонкий намек на истинную природу бессмертных у Рассела все же проскочил, я имею в виду, они не пили кровь, зато высасывали энергию из поверженных врагов. Возможно, на экране это выглядит более эстетично, чем прокалывание клыками яремной вены.
Когда один вампир убивает другого вампира, никакая жизненная сила убитого не перетекает в победителя, и даже если я и выпью кровь поверженного врага, она не сделает меня сильнее. В результате таких схваток одним вампиром в мире просто становится меньше. К тому же в отличие от бессмертных Малкехи вампир не кладет свою жизнь на то, чтобы выследить и уничтожить всех своих соплеменников, оставшись при этом последним представителем своего народа с сомнительной возможностью потерять всю свою силу и даже бессмертие.
Я только дважды использовал меч в поединке. Тот факт, что я до сих пор жив, может рассказать вам об исходе тех схваток лучше меня.
Именно этот меч кто-то очень настойчиво пытался купить. Приходивший ко мне толстяк вряд ли присматривал его для себя, скорее он был посредником. Если так, то посредником для кого? Неужели в моем окружении окопался другой вампир, да еще и враждебно настроенный? Или это просто усилившаяся с годами паранойя?
Что бы ни говорили о параноиках, мне известно одно: живут они дольше.
Гиены
– Алло.
– Эдик, ты?
– Тенгиз?
– Эдик, где Вася?
– В смысле?
– Реально, Эдик, где твой Вася?
– А что случилось, Тенгиз?
– Ничего! Ничего не случилось, реально, ничего! А я тебе бабки зачем давал? Чтобы случилось, да?
– Я… Клиент?
– Жив, реально, это я тебе говорю! Где твой Вася? Где бабки?
– Тенгиз, я не знаю…
– Я конкретно разбираться с тобой буду, Эдик. Ко мне реальный человек пришел, Тенгиз, говорит, есть у меня дело, человечка одного убрать надо, ты людей нужных знаешь? Я к тебе пришел, денег тебе дал, что ты сказал? Сделаем, Тенгиз. Все сроки прошли, Эдик, почему не сделали? Денег мало? Так ты сам сумму назначал…
– Тенгиз, Вася должен был…
– Должен, не должен, мое дело какое? Ты меня не уважаешь, понятия не уважаешь, слова не держишь…
– Тенгиз, я верну все деньги…
– На … я твои деньги вертел! Мне деньги не нужны! Вася тебя подвел, ты меня подвел, понимаешь? А я человека подвел, большой человек, между прочим. Как теперь в глаза смотреть? Короче, Эдик, тема такая: ты кого знаешь? Кто за тебя перед братвой врубится? Ты разборки хочешь, Эдик? Или, может быть, войны? Я тебе все сделаю, браток.
– Тенгиз, сегодня же мы вернем вам все деньги. Я лично прослежу, чтобы парни этого фуцина убрали. И Васю тоже.
– Двадцать четыре часа, Эдик, двадцать четыре часа. Или ты мне их обоих упакуешь… Или тебя самого упакуют, понимаешь?
– Сделаем, Тенгиз.
– Сделай, Эдик, сделай. Ты меня знаешь, я шутить не буду, реально.
– Они оба трупы, Тенгиз, обещаю.
– Двадцать четыре часа, Эдик.
Псы
Отец Доминик был крепко сбитым моложавым мужчиной лет сорока. Он имел смуглую кожу выходца с Апеннинского полуострова, темные курчавые волосы, сквозь которые робко начинали пробиваться первые побеги седины, напоминающей о суровой работе отца Доминика, и лицо сицилийского крестьянина, грубое, словно вырубленное из цельного куска горной породы, потемневшее на солнце и обветренное от долгого пребывания на свежем воздухе. С этого лица на мир смотрели ярко-голубые глаза.
Отец Доминик носил мирскую одежду, черные брюки, пиджак и темную рубашку, лишь белый стоячий воротничок выдавал в нем священника. Впрочем, в России, где исповедовали несколько иную религию, воротничок отца Доминика не очень-то и выдавал. Такие воротнички граждане современной России видели только в западных фильмах. Российский священнослужитель должен ходить в рясе, быть чрезмерно бородат и обладать зычным низким голосом.
Отец Доминик был членом ордена красных братьев, небольшого и абсолютно секретного боевого отряда Ватикана. Воины Христовы, большую часть которых составляли помилованные преступники, вдохновляемые на борьбу со злом несколькими истинными священниками, вот уже третий век истребляли населяющую мир нежить. Отец Доминик был специалистом по вампирам.
Русским языком он владел не безупречно, но изъясняться мог сносно, сказывались долгие годы изучения языка по самоучителям и беседам с немногими братьями, преодолевшими коммунистический барьер. Еще в начале сороковых Ватикан был сильно встревожен положением дел, сложившимся в империи зла. Церковь в стране практически перестала существовать, душами людей овладел атеизм, а если в народе нет веры в Бога, нет и веры в его вечного противника Сатану, и в его отродья тоже. Самая благодатная почва для разного рода нежити. Несколько засекреченных групп попытались проникнуть на территорию СССР еще в доперестроечные времена, но были выловлены всемогущим тогда КГБ и объявлены американскими шпионами, что заставило Ватикан принять политику ожидания, в то же время проводя тщательную подготовку боевых отрядов.
Как только это стало возможно, Папа тайным указом направил в новую Россию своих боевиков. Поначалу они действовали на нелегальном положении, однако вскоре существование нежити вынуждена была признать и Русская православная церковь, и ватиканские бойцы обрели статус военных советников. Официально Русская православная и католическая церковь не имели ничего общего, но их объединенные отряды рыскали по стране, выявляя и уничтожая расплодившуюся за семьдесят лет атеизма нечисть..
Как известно, церковь является одной из старейших организаций в мире и как никто умеет хранить свои секреты.
Сейчас в группе отца Доминика было пять человек. Мануэль Бега, полуиспанец-полупортугалец, высокий тридцатипятилетний мужчина, одинаково хорошо владеющий всеми видами стрелкового оружия, мастер рукопашного боя и один из лучших фехтовальщиков мира, был ветераном кампании отца Доминика:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75