— Зазнайки! — сказала Лали. — А вот и наши гости!
Глава 2
СТОЛЕТНИЙ ЮБИЛЕЙ
Приближающиеся шаги затихли на крыльце.
Гости читали объявление, потом стучались в дверь. Гости не желали пользоваться ни звонками, ни предупредительными сигналами. Они держались старых обычаев и не признавали этих новшеств. Конечно, прилетали они на своих стареньких пневматических ракетах, но дальше шли пешком. Счет времени они вели не на декады: дни называли их старыми добрыми именами и неизменно собирались по четвергам в уединенной хижине Прата.
Слепой хозяин радушно встречал гостей у входа, узнавал каждого, прежде чем тот успевал заговорить.
— Добро пожаловать! Заходите, рассказывайте, что там у вас слышно старенького!
И все гости смеялись шутке.
Все они были очень стары и не любили спешить. Они приветливо улыбались, встречаясь, и пожимали друг другу руки, а единственной своей Прекрасной Даме они по очереди осторожно целовали ручку и наперебой спешили пододвинуть ей кресло.
Старый Робот, стараясь держаться молодцом, но все-таки слегка жужжа и поскрипывая, разносил гостям пахучий чай.
В комнате было тихо, сюда не доносился шум городского движения и свист пролетающих домашних ракет: окна были закрыты звуконепроницаемыми шторами, великолепно изображавшими ночное небо с мерцающими звездами.
— Вот неожиданность! — сказала Прекрасная Дама. — Надо было нас предупредить, мы бы приготовили подарки.
— Да, да, конечно. Подарки! — подхватили гости.
— Мы сами обнаружили это как-то Случайно, — извинился хозяин. — Стали подсчитывать, и вот вдруг оказалось… Зажигай, зажигай свечки, Лали!.. И скажи, когда загорятся все. Тогда я объявлю… Все? Отлично… Так вот, многоуважаемые гости, сегодня нам исполнилось ровно сто лет: тринадцать Лали и восемьдесят семь — мне!
— Ура! — пропели гости. — Ура! Ура!
Дама нежно поцеловала Лали, а остальные, задумчиво улыбаясь, с какой-то грустной радостью смотрели на большой круг жарко пылающих маленьких свечек.
— Ах, как хорошо! Пахнет совсем как в старину на елке, — мечтательно произнес старичок и так сильно потянул в себя воздух, что могло показаться, будто у него даже нос порозовел. Но нос у него всегда был необыкновенно розовый. — До чего же славно и беззаботно все шло у нас на планете в прежние времена! — И опять засопел, как небольшой насос.
— Все шло прекрасно, за исключением тех мест, где все шло из рук вон скверно! — вскользь заметила Дама.
— Нет, все-таки было весело! Например, была карусель! Да, карусель несется: вокруг своей оси, и сердце замирает от страха, не то что теперешние ракеты: сидишь зеваешь и ничего решительно не чувствуешь. Тишина, скука… А там? Визжат от восторга ребятишки, оседлав лошадок, козлов и львов, разноцветные флаги трещат на ветру, и посреди медных труб, в оркестре, бухает большой турецкий барабан!
— Никогда ничего подобного не слышала, — удивилась Дама. — Это ваша фантазия. Придумали козлов, барабаны и ребятишек? Откуда вам-то это знать?
Розовый Нос с достоинством выпятил грудь:
— Откуда я знаю, мадам? Да на одной из таких каруселей я сам визжал от восторга и от страха верхом на одном из этих козлов собственной персоной, мадам!
При этом нос у старичка удивительным образом еще немного порозовел. Дама хотела было спросить, сколько же ему лет, что он может все это помнить, но это был запрещенный вопрос в этом обществе, и она только улыбнулась:
— Как это все интересно, что вы описываете.
— Ха-ха! — вспетушился очень польщенный похвалой Розовый Нос. — Да я помню денек поинтересней, чем ярмарка с каруселью. А? — Он обвел всех вопрошающим взглядом.
Все одобрительно кивали и улыбались.
Старичок весь просиял. Нос перестал быть розовым, казалось, он вот-вот засветится, как приставной клоунский нос, где бывает спрятана маленькая электрическая лампочка.
— Вот был денек! Какие несметные толпы людей из города нахлынули на заброшенный пустырь! Как они, изнывая от нетерпения и жары, с раннего утра и до вечера все ждали, ждали, когда же наконец там что-нибудь получится, и все никак не получалось, но наконец они дождались! Ах, какое вспыхнуло ликование! Невозмутимые, солидные господа, надменно подпертые под подбородок твердыми, крахмальными воротничками, размахивали изо всех сил в воздухе черными котелками и цилиндрами и вопили «ура!»; томные, напудренные дамы, подхватив кружевные юбки, вскакивали на сиденья своих лакированных экипажей, прыгали и самозабвенно визжали от восторга вместе с мальчишками, облепившими заборы! Ведь чудо только что свершилось у них на глазах! С самого утра по пустырю катались на велосипедных колесах, подпрыгивая на кочках, обтянутые полотном рамы, подпертые деревянными стоечками. Крест-накрест они были перетянуты множеством проволок, мешавших всему этому сооружению развалиться от первого толчка.
А в самой середке, запутавшись во всей этой неразберихе, умостился на жердочке человек в картузе с лицом сосредоточенным и исполненным недобрых предчувствий. Все это трещало винтом и уже раз десять прокатилось взад-вперед по полю, как вдруг все заметили, что колеса повисли, продолжая крутиться в воздухе в полуметре над землей. Пяти минут не прошло, как все вместе — рамки, колеса, трескучий винт с человеком на жердочке — уже взвилось на высоту третьего этажа!
Аэроплан наконец оторвался от земли! Ух до чего ликовала восторженная толпа! «Покоритель воздуха!», «Укротитель воздушной стихии!», «Властелин голубого океана!». Так (с обычной человеческой скромностью) окрестили вскоре авиатора газеты. А «покоритель воздуха», как сейчас помню, все опасливо поглядывая вниз и осторожно стянув с головы картузик, помахал публике, пролетая над морем запрокинутых, сияющих восторгом лице глазами, полными светлых надежд и устремленными в это самое «покоренное» небо, которое, впрочем, по правде говоря, кажется, вовсе и не заметило своего покорения.
— Да, да, зато люди заметили! Мы-то знаем, что было дальше, когда эти славные полотняные птички оперились и научились возить такие славные полновесные бомбочки, от которых целые города разваливались, как карточные домики.
Лали обошла вокруг стола и, дуя изо всех сил, погасила свечи. По ее знаку Старый Робот начал с геометрической точностью нарезать идеально ровными ломтями громадный торт.
Первой Лали поднесла угощение Даме. Некогда та была знаменитой кино— и телеактрисой с самым прекрасным в мире лицом, поэтому ее и называли Прекрасной Дамой. В этом доме. И еще в некоторых других, а в остальном мире ее просто никто больше не помнил.
Потом свою порцию получил старик громадного роста. Его в кругу друзей называли просто — Чемпион.
Третий, в ту минуту, когда Лали подошла к нему с тарелкой, вскочил, вежливо поклонился и старательно шаркнул ножкой.
Когда-то давным-давно ему пришлось принять участие в одной небольшой войне, после чего он совсем потерял память. Скорее всего, ему самому до того не хотелось ничего вспоминать, что люди стали называть его Непомником. Сам он объяснял это так: «Я отлично знаю, что был когда-то мальчиком, просто прекрасно помню, как я был мальчиком, потом была масса каких-то неприятностей, я их, к счастью, совершенно позабыл, а теперь мне опять хорошо, я чувствую себя опять мальчиком, правда, кажется, очень некрасивым и неуклюжим, по-моему, раньше я был гораздо приятнее на вид, но для меня-то самого ведь это ничего не меняет, я хорошо знаю, кто я есть!»
Розовый Нос еще каким-то образом порозовел от удовольствия, втягивая аромат пышного ломтя, который он теперь мог поднести себе к самому носу.
Несколько минут в комнате слышно было только постукивание ложечек о тарелки.
Лали рассеянно улыбалась, доедая свою порцию торта.
— О чем ты так задумалась? — ласково спросила Прекрасная Дама.
Лали слегка вздрогнула.
— Ах, извините!.. Действительно… Я подумала о том, о чем не надо думать.
Дело в том, что на четверговых собраниях решено было не упоминать о Сроке, когда Земля неизбежно должна столкнуться с кометой. Если уж необходимо было назвать эту комету, ее насмешливо называли «Козликом» за ее непреодолимое стремление столкнуться лоб в лоб с Землей.
— Ты подумала о Сроке? — строго спросила Дама. — Ты же знаешь, что мы раз навсегда приняли решение не обращать на него никакого внимания. Мы его знать не знаем. Мы презираем его, этот ничтожный Срок.
— Нет, нет… Но я подумала о Колумбе. Прат мне сказал, что как будто у нас все получилось наоборот, чем у того старинного Колумба.
— Колумб — это старина! Я думаю, мы с удовольствием послушаем?
— Я лично всегда верю всему, что нам рассказывает Лали. Это так похоже на небылицы! — радостно объявил Непомник.
— Правда! — по-прежнему рассеянно улыбаясь, тонким голоском проговорила Лали. — Мы оказались немножко похожими на Колумба-наоборот. Я так и вижу его храбрый маленький кораблик с горделивыми флагами и какими-то деревянными домиками, нагроможденными друг на друга на корме; отчаянно храбрый кораблик, отправившийся в бескрайний, неведомый океан наобум и наугад искать какую-то Индию, которой там и быть не могло… И вот наконец матрос с верхушки мачты завопил: «Земля!» Навстречу ему приближалась неведомая, долгожданная, желанная земля! Каравелла Колумба с надутыми парусами вошла в залив неведомой земли. Мушкеты и бомбарды туго заряжены, в трюмах заготовлены бочки стеклянных бус и железных топориков для обменной торговли с туземцами. Сам адмирал, в сверкающих латах, в стальном шлеме, с парой грозных пистолетов за поясом, гремя шпорами, вышел на палубу. Над его головой с оглушающим громом пронесся самолет, оставляя в небе кудрявый снежный след, и вместо голых туземцев, пугливо выглядывающих из зарослей, он увидел бесконечные ряды домов, громоздившихся подобно высокой горной цепи, и каких-то странных людей, с сочувственным недоумением старавшихся разглядеть гордую каравеллу, точно маленькое раскрашенное корытце, плескавшуюся у подножия двадцатиэтажного стального борта гигантского корабля.
Лали смущенно, полуиспуганно замолчала. Она как будто сама была немного удивлена картиной, которую нарисовала или которая ей представилась.
— Да, — коротко брякнул Чемпион. — Похоже. Так встретились мы с Космосом, как боксер наилегчайшего веса с тяжеловесом. Нокаут.
Розовый Нос, обиженно отвернувшись, стал смотреть в угол:
— Все-таки мы же не каравелла. Есть же у нас свои технические чудеса, которыми мы им можем утереть нос… Или хоть удивить?
Все ждали ответа от Прата, и он это почувствовал. Он усмехнулся, прихлебывая чай:
— К сожалению, фантастическая картинка, которую для нас изобразила Лали, слишком оптимистична. Какие-то жалкие столетия отделяли Колумба от эпохи реактивных двигателей. Нас от наших партнеров по Космосу отделяют тысячелетия. Удивить их мы можем, ну… скажем, как изобретатель первого на Земле колеса, который пришел бы предлагать свое изобретение на современный автозавод.
— Всем налили снова чаю? — вдруг громко спросила Лали. — Так вот, я предлагаю тост за Колумба, за его смельчаков-матросов, за их мужество, которого в деревянном кораблике с холщовыми парусами у них было больше, чем вы найдете в каком-нибудь танкере в пятьсот тысяч тонн водоизмещения!
Все с воодушевлением подхватили тост.
Глава 3
ЭТА НЕМНОЖКО СТРАННАЯ ЛАЛИ…
Если повернуть переключатель на несколько делений, пропустив «дождливый день», «закат солнца» , «жаркий экваториальный день», «восход над коралловым островом», «лунный вечер» и тому подобное, то стоявшая за окнами «звездная ночь» исчезала, и на отметке "0" открывалось чистое стекло, и в окрестностях старинной хижины становились видны громадные башни космических антенн Центра Связи, шаровидные силовые установки и унылые, однообразные гаражи для роботов и городских ракет, а вдалеке маячило стоэтажное здание Старого Центра, давно уже прекратившего работу. В этом доме жили многие специалисты и сам директор Центра, профессор Ив, дедушка Лали. Сама Лали тоже там жила. Дедушка был ее самым близким по возрасту родственником. Следующим был Прат, хозяин одинокой хижины на крыше.
Когда родители Лали погибли в полете на одной из небольших космических ракет, ей было всего несколько месяцев. Не научившись еще выговаривать «мама», она заплетающимся языком, смеясь, болтала: «Пра…пра… пра…» А когда подросла, решила называть его Прат.
Облака над городом; снежные вершины гор, залитые багряным светом восхода; капля, сорвавшаяся с весла; глубина звездного неба; плавный взлет прыжка газели; радостно протянутые тебе навстречу руки и сияющее лицо; лица, лица, бесконечный поток за всю жизнь встреченных тобою лиц, усталых, тупых, равнодушных, злобных и добрых, веселых и робких, насмешливых и милых, приветливых, дружеских и одно или два самых прекрасных; черные буквы и строчки лучшего, что создал человеческий ум, — книг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25