Коростель нахмурился: он терпеть не мог, когда кто-нибудь рылся в его вещах, а тем более – хозяйничал в его собственном доме. Союзные воины сгрудились неподалеку и внимательно следили за происходящим. Ни Руты, ни Молчуна с Кашляющим зорзом вокруг огня Коростель почему-то не заметил.
Возле костра на толстом чурбачке сидел Птицелов. Рядом стоял неизменный Лекарь, а третий зорз, Колдун, усердно подбрасывал в огонь все новые и новые поленья, так что во дворе с каждой минутой становилось все светлее.
Птицелов жестом поманил к себе Лекаря. Тот почтительно наклонил голову.
– Я чувствую, что твой Брат вместе с немым друидом и девицей уже на выходе с Лесной Дороги. Время обряду – звезды сегодня к этому особенно благоволят. Я хочу, чтобы ты поторопил наших людей.
И затем добавил, понизив голос:
– Мне нужна девчонка, дружище. И поскорее. Это – на случай, если наш парень заупрямится. Чтобы был немного посговорчивее.
Птицелов внимательно посмотрел на Лекаря, словно наблюдая, как до его подручного доходит смысл хозяйских слов. Лекарь почтительно наклонил голову, повернулся и быстро пошел со двора. Однако возле костра он замедлил шаг, поравнявшись с Колдуном. Тот продолжал молча ворошить угли и подкладывать новые бревнышки, словно норовя осветить всю округу как днем.
– Он посылает меня за девчонкой на Лесную Дорогу. Считает, что Кашлюнчик с друидом уже выходят, – тихо проговорил Лекарь, чувствуя спиной задумчивый взгляд Птицелова.
– Хорошо, – одними губами прошептал Колдун. – Я буду внимателен и все сделаю, как и договаривались. В случае чего – быстро возвращайся.
Пока Колдун говорил, Лекарь не спеша вынул из огня толстую палку, обмотал ее ветхой тряпкой, валявшейся рядом, снова зажег и, низко опустив свой импровизированный факел, торопливо зашагал в сторону реки. На том берегу Святого завершалась Другая Дорога, названная зорзами в честь местных лесов, которые там были особенно густы и глухи.
«Они еще не подошли», – подумал Ян. Вот только почему? Ведь Руту вели перед ним, и отряд Птицелова все время шел по следу. А из-за его неудачного побега им пришлось еще и сворачивать с пути и караулить возле Дороги Подземных Амр. Они должны были давно выйти к его дому и уже дня два как поджидать их тут, подальше от посторонних глаз. «А между тем Молчуна все нет и нет. И Руты тоже…»
Интересно, куда еще отправился Лекарь? Уж не встречать ли запоздавший отряд? И показывать им дорогу? Пока Птицелов не начал свой обряд?
Это было очень похоже на правду. Между тем двое воинов встали по бокам Коростеля, пресекая ему, таким образом, любую возможность бежать. А из-за дома торопливо вышел один из маленьких саамов, неся в руке небольшой черный мешок. Яну показалось, что он заметил какое-то легкое шевеление внутри мешка. Саам подошел к Птицелову и, склонившись едва ли не до земли, положил возле ног зорза свою ношу.
– Живые? – коротко бросил Сигурд воину.
Саам вместо ответа еще раз низко склонился перед страшащим его колдуном.
– Добро! – совсем на русинский манер молвил Птицелов и поднялся. Он не спеша приблизился к огню, и Колдун тут же отошел от костра, подобострастно следя за каждым движением своего хозяина.
Несколько мгновений Сигурд грел над огнем ладони, разминая и массируя пальцы и запястья. Затем глянул ввысь, туда, где уже понемногу разгорались первые вечерние звезды, и что-то глухо сказал, так что никто не расслышал первого слова Птичьего заклятья Посланца.
Коростель увидел, как огонь костра на мгновение потянулся к Птицелову, словно хотел обнять эту тонкую непокорную фигурку, но у него не хватало сил. Зорз сказал еще одно слово, и пламя тут же испуганно отхлынуло, как волна, истратившая все свои силы, но так и не достигшая желанного берега. Тогда Птицелов распустил петлю мешка и вынул оттуда маленький темный комочек. Затем положил мешок наземь и протянул перед собой на вытянутых, сложенных лодочкой ладонях, нахохлившуюся птичку.
«Воробей!» – догадался Коростель. Это действительно был маленький черный лесной воробей, который спокойно сидел в руках зорза, лишь изредка слабо трепыхая крылышками. Птицелов приблизил ладони с птицей прямо к своему лицу и пошевелил губами, будто разговаривая с птицей. Воробей немедленно растопырил крылья и безвольно распластался на руке Птицелова. Сигурд некоторое время молча любовался птичкой, и в его темных глазах поигрывали отблески огня. Затем он осторожно, почти любовно переложил воробышка на спинку в одну руку, а другой коснулся тонких лапок птицы, удерживая взволновавшуюся пичугу и одновременно поглаживая ей животик большим пальцем. Спустя несколько минут воробей успокоился и затих. Тогда Сигурд ласково улыбнулся птице, погладил ее последний раз и, сильно и быстро дернув, вырвал птице обе лапки.
Коростель невольно вздрогнул от неожиданности, а среди воинов пробежал тихий восхищенный ропот. Чудь и саамы поняли: самый важный колдун приступает к страшному таинству вызова духа, и это – только начала представления, которое никто из них не хотел бы пропустить ни за какие коврижки. Между тем воробей даже не вскрикнул, либо от быстрого шока, либо он просто умер мгновенно. Птицелов несколько раз подул на воробья, взъерошив крохотные перышки, после чего выпрямился, коротко вскрикнул и высоко подбросил искалеченную птичку. Воробей пришел в себя, несколько раз взмахнул крылышками, но они не держали его, и серый комочек темным угольком ринулся с высоты прямо в огонь. Пламя взметнулось вновь и поглотило воробья еще в воздухе, словно жадные языки прожорливого дракона бросились ввысь за добычей, а не она сама вверглась в пасть огня. Из костра немедленно повалил черный дым, и его было, пожалуй, слишком много для мгновенно испепеленной крохотной тушки. Яну показалось, что в глазах Птицелова тотчас мелькнуло хищное торжество, словно он боялся, что случится чудо, и его маленькая жертва все-таки ускользнет, сведя на нет все его планы. Зорз быстро наклонился и, пошарив в мешке, вынул оттуда вторую такую же птичку. Коростель отвернулся.
Он не понимал смысла происходящего. Ему даже стало страшно при мысли, что Птицелов, войдя в раж, потеряет чувство реальности и велит и ему, Яну, так же оторвать ноги, как воробью, пусть и очень большому, и потом тоже бросит его в костер на радость своим безумным богам. Краем глаза Коростель видел, как зорз расправился со второй птицей, затем в костер полетел третий воробей, за ним – четвертый. «Это просто какое-то безумие», – подумал он, понимая, что судьба уже давно для чего-то, с какой-то совершенно непонятной Яну целью, раз за разом сталкивает его с этим сумасшедшим. «Или одержимость властью», – будто кто-то продолжил за Коростеля его же мысль. «Одержимость, за которой уже не нащупать грань, которую он только что перешагнул. Несчастный…»
«Кто говорит со мной?» – чуть ли не закричал Коростель, а Птицелов в этот миг разорвал зубами последнего, пятого по счету, воробья, окрасив губы и щеки бледно-розовой кровью. Он швырнул растерзанную тушку в огонь, сделал быстрое движение щеками, как кошка, только что вкусно пообедавшая соловьем и отряхивающая морду от приставших к ней серых перышек, и закричал в небо, громко и торжествующе. Крик Птицелова унесся в ночную темень, и это был настолько странный, неестественный язык, что Ян не смог толком разобрать не только слова, но даже звуки. Коростелю было не по себе, потому что он никак не мог представить, чтобы такие звуки вообще могли рождаться в горле человека.
Колдун быстро шагнул к Птицелову, держа в руках небольшой деревянный ящичек с откинутой крышкой. Сигурд не глядя выхватил оттуда круглый бутылек с чем-то прозрачным и тоже швырнул его в огонь. Края пламени понемногу окрасились синим и зеленым, цвета запузырились, словно кипящая болотная тина, и во все стороны полетели шипящие брызги, оставляя на снегу остро пахнущие камфорой следы. Птицелов невероятно изогнулся, будто все его тело свело страшной, невообразимой судорогой, затем быстро сунул по-мальчишески в рот два пальца и пронзительно, разбойничьи свистнул, так что у стоящего неподалеку в окружении стражей Коростеля даже уши заложило.
В тот же миг раздался мощный клекот, как если бы над домом Коростеля повисла бескрайняя птичья стая, затмившая все небо. Из костра, прямо из багровой глубины, стремительно вылетел черный комочек. Это был воробей, целый и невредимый, стрелой прянувший в небеса и тут же исчезнувший в ночном небе. Затем из огня выскочил другой воробей, третий, за ним четвертый. Пятый явно задерживался, и тогда Птицелов расхохотался и вновь оглушительно засвистел. Из пламени вырвалась последняя птица, суматошно бросилась к лесу, отчаянно заметалась меж деревьев, но затем свечой взмыла ввысь и в мгновение ока исчезла из глаз.
А Птицелов уже лежал на снегу. Тело его распласталось и казалось сейчас вдавленным в снег чьей-то необычайной силой. Коростелю даже почудилось, что оно медленно погружается вниз, в снег – такова была иллюзия таяния на глазах.
«Как будто он прислушивается к земле», – подумал Ян. «Хотя сейчас ему впору бы лучше обратиться к небесам». И, словно услышав его мысли, где-то в необозримой вышине ночных небес над ними покатился длинный бледный шлейф огня – это падала умершая звезда.
Птицелов некоторое время лежал неподвижно. Воины же следили за ним во все глаза, упиваясь столь необычным зрелищем. Некоторые из них азартно подались вперед всем телом, боясь пропустить малейшую деталь предстоящего обряда. У многих глаза горели нездоровым блеском, и, завидев это, Коростель пристально взглянул на Колдуна. Зорз не заметил его взгляда; он стоял поодаль с отсутствующим взором и открытым ящичком наизготовку. Коростель никак не мог понять, принимает ли Колдун вообще участие в этом странном и мрачном представлении, играет ли в нем какую-либо ключевую роль или просто остается статистом для поддержания порядка. Изредка Колдун проводил рукой над содержимым своего ящичка, то ли разглаживая его содержимое, то ли не давая чему-то выскользнуть наружу.
Наконец по телу Птицелова прошло какое-то волнообразное движение, словно под его одеждами пробежала длинная и широкая змея. Сигурд приподнял плечи, медленно поднял голову и обвел всех присутствующих неподвижным, заледеневшим взором; впечатление было такое, словно в этих глазах остановилось само время. Птицелов вытянул руки и оперся на них, словно дикий камышовый кот, припав к траве, готовился к прыжку. В толпе воинов, где до этой минуты были слышны вздохи и громкие шепотки, все стихло. Коростель услышал, как в костре лопнуло толстое полено, и тут же громко выстрелил сучок. Один или два человека из воинов вздрогнули, остальные же, затаив дыхание, смотрели на колдуна, наконец-таки пробудившегося в волшебном сне-яви.
Оглядев всех столпившихся во дворе и не пропустив никого, включая Коростеля, Птицелов раздвинул губы в плоской усмешке, вновь опустился на снег и распластался на нем, как длинный и невесть от чего раздувшийся черный червь. Через некоторое время тело его перевернулось на спину, руки плотно прижались к бокам, голова вытянулась, глаза плотно сомкнулись. Колдун негромко сказал какое-то слово, затем вынул из ящичка новую склянку и кинул ее в костер. Из глубины пламени по всему костру стала подниматься серебристая волна, и в этот миг тело Птицелова сорвалось с места и стремительно покатилось прямо в огонь. Несколько маленьких саамов закричали, обращаясь главным образом к Колдуну, но зорз предостерегающе поднял руку, и вопли ужаса стихли. К тому времени тело Сигурда уже прокатилось через костер и при этом пересекло все три длинных луча звезды. Затем Птицелов стремительно вскочил – воины ахнули, потому что все тело зорза вдруг окрасилось в серебряный цвет, – и тут ударил барабан.
Маленький саамский стрелок из лука вышел к огню и уселся возле костра, сжимая в руках небольшой плоский барабан. В руках воина были две короткие палочки с круглыми набалдашниками-колотушками на концах. Саам резко тряхнул головой, откидывая назад длинные черные косы, выбивавшиеся из-под кожаного шлема, тот упал ему за спину, и Коростель с удивлением обнаружил, что игрок на барабане – женщина. Ее лицо было чем-то выбелено и раскрашено несколькими резкими и уверенными мазками черной и синей красок. На груди маленькой женщины покоилось ожерелье из огромных, скорее всего, медвежьих, клыков, а свой барабан озерная воительница украсила целым морем стальных цепочек, которые при каждом ударе колотушек жалобно звенели. Шаманка повернула к Птицелову бледное лицо и что-то гортанно выкрикнула. Тело Птицелова закачалось – Коростелю показалось, что при этом оно загудело, как натянутая тетива лука, – и шаманка начала свой колдовской ритм.
Поначалу она одновременно сильно опускала обе колотушки, заставляя мембрану барабана глухо гудеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Возле костра на толстом чурбачке сидел Птицелов. Рядом стоял неизменный Лекарь, а третий зорз, Колдун, усердно подбрасывал в огонь все новые и новые поленья, так что во дворе с каждой минутой становилось все светлее.
Птицелов жестом поманил к себе Лекаря. Тот почтительно наклонил голову.
– Я чувствую, что твой Брат вместе с немым друидом и девицей уже на выходе с Лесной Дороги. Время обряду – звезды сегодня к этому особенно благоволят. Я хочу, чтобы ты поторопил наших людей.
И затем добавил, понизив голос:
– Мне нужна девчонка, дружище. И поскорее. Это – на случай, если наш парень заупрямится. Чтобы был немного посговорчивее.
Птицелов внимательно посмотрел на Лекаря, словно наблюдая, как до его подручного доходит смысл хозяйских слов. Лекарь почтительно наклонил голову, повернулся и быстро пошел со двора. Однако возле костра он замедлил шаг, поравнявшись с Колдуном. Тот продолжал молча ворошить угли и подкладывать новые бревнышки, словно норовя осветить всю округу как днем.
– Он посылает меня за девчонкой на Лесную Дорогу. Считает, что Кашлюнчик с друидом уже выходят, – тихо проговорил Лекарь, чувствуя спиной задумчивый взгляд Птицелова.
– Хорошо, – одними губами прошептал Колдун. – Я буду внимателен и все сделаю, как и договаривались. В случае чего – быстро возвращайся.
Пока Колдун говорил, Лекарь не спеша вынул из огня толстую палку, обмотал ее ветхой тряпкой, валявшейся рядом, снова зажег и, низко опустив свой импровизированный факел, торопливо зашагал в сторону реки. На том берегу Святого завершалась Другая Дорога, названная зорзами в честь местных лесов, которые там были особенно густы и глухи.
«Они еще не подошли», – подумал Ян. Вот только почему? Ведь Руту вели перед ним, и отряд Птицелова все время шел по следу. А из-за его неудачного побега им пришлось еще и сворачивать с пути и караулить возле Дороги Подземных Амр. Они должны были давно выйти к его дому и уже дня два как поджидать их тут, подальше от посторонних глаз. «А между тем Молчуна все нет и нет. И Руты тоже…»
Интересно, куда еще отправился Лекарь? Уж не встречать ли запоздавший отряд? И показывать им дорогу? Пока Птицелов не начал свой обряд?
Это было очень похоже на правду. Между тем двое воинов встали по бокам Коростеля, пресекая ему, таким образом, любую возможность бежать. А из-за дома торопливо вышел один из маленьких саамов, неся в руке небольшой черный мешок. Яну показалось, что он заметил какое-то легкое шевеление внутри мешка. Саам подошел к Птицелову и, склонившись едва ли не до земли, положил возле ног зорза свою ношу.
– Живые? – коротко бросил Сигурд воину.
Саам вместо ответа еще раз низко склонился перед страшащим его колдуном.
– Добро! – совсем на русинский манер молвил Птицелов и поднялся. Он не спеша приблизился к огню, и Колдун тут же отошел от костра, подобострастно следя за каждым движением своего хозяина.
Несколько мгновений Сигурд грел над огнем ладони, разминая и массируя пальцы и запястья. Затем глянул ввысь, туда, где уже понемногу разгорались первые вечерние звезды, и что-то глухо сказал, так что никто не расслышал первого слова Птичьего заклятья Посланца.
Коростель увидел, как огонь костра на мгновение потянулся к Птицелову, словно хотел обнять эту тонкую непокорную фигурку, но у него не хватало сил. Зорз сказал еще одно слово, и пламя тут же испуганно отхлынуло, как волна, истратившая все свои силы, но так и не достигшая желанного берега. Тогда Птицелов распустил петлю мешка и вынул оттуда маленький темный комочек. Затем положил мешок наземь и протянул перед собой на вытянутых, сложенных лодочкой ладонях, нахохлившуюся птичку.
«Воробей!» – догадался Коростель. Это действительно был маленький черный лесной воробей, который спокойно сидел в руках зорза, лишь изредка слабо трепыхая крылышками. Птицелов приблизил ладони с птицей прямо к своему лицу и пошевелил губами, будто разговаривая с птицей. Воробей немедленно растопырил крылья и безвольно распластался на руке Птицелова. Сигурд некоторое время молча любовался птичкой, и в его темных глазах поигрывали отблески огня. Затем он осторожно, почти любовно переложил воробышка на спинку в одну руку, а другой коснулся тонких лапок птицы, удерживая взволновавшуюся пичугу и одновременно поглаживая ей животик большим пальцем. Спустя несколько минут воробей успокоился и затих. Тогда Сигурд ласково улыбнулся птице, погладил ее последний раз и, сильно и быстро дернув, вырвал птице обе лапки.
Коростель невольно вздрогнул от неожиданности, а среди воинов пробежал тихий восхищенный ропот. Чудь и саамы поняли: самый важный колдун приступает к страшному таинству вызова духа, и это – только начала представления, которое никто из них не хотел бы пропустить ни за какие коврижки. Между тем воробей даже не вскрикнул, либо от быстрого шока, либо он просто умер мгновенно. Птицелов несколько раз подул на воробья, взъерошив крохотные перышки, после чего выпрямился, коротко вскрикнул и высоко подбросил искалеченную птичку. Воробей пришел в себя, несколько раз взмахнул крылышками, но они не держали его, и серый комочек темным угольком ринулся с высоты прямо в огонь. Пламя взметнулось вновь и поглотило воробья еще в воздухе, словно жадные языки прожорливого дракона бросились ввысь за добычей, а не она сама вверглась в пасть огня. Из костра немедленно повалил черный дым, и его было, пожалуй, слишком много для мгновенно испепеленной крохотной тушки. Яну показалось, что в глазах Птицелова тотчас мелькнуло хищное торжество, словно он боялся, что случится чудо, и его маленькая жертва все-таки ускользнет, сведя на нет все его планы. Зорз быстро наклонился и, пошарив в мешке, вынул оттуда вторую такую же птичку. Коростель отвернулся.
Он не понимал смысла происходящего. Ему даже стало страшно при мысли, что Птицелов, войдя в раж, потеряет чувство реальности и велит и ему, Яну, так же оторвать ноги, как воробью, пусть и очень большому, и потом тоже бросит его в костер на радость своим безумным богам. Краем глаза Коростель видел, как зорз расправился со второй птицей, затем в костер полетел третий воробей, за ним – четвертый. «Это просто какое-то безумие», – подумал он, понимая, что судьба уже давно для чего-то, с какой-то совершенно непонятной Яну целью, раз за разом сталкивает его с этим сумасшедшим. «Или одержимость властью», – будто кто-то продолжил за Коростеля его же мысль. «Одержимость, за которой уже не нащупать грань, которую он только что перешагнул. Несчастный…»
«Кто говорит со мной?» – чуть ли не закричал Коростель, а Птицелов в этот миг разорвал зубами последнего, пятого по счету, воробья, окрасив губы и щеки бледно-розовой кровью. Он швырнул растерзанную тушку в огонь, сделал быстрое движение щеками, как кошка, только что вкусно пообедавшая соловьем и отряхивающая морду от приставших к ней серых перышек, и закричал в небо, громко и торжествующе. Крик Птицелова унесся в ночную темень, и это был настолько странный, неестественный язык, что Ян не смог толком разобрать не только слова, но даже звуки. Коростелю было не по себе, потому что он никак не мог представить, чтобы такие звуки вообще могли рождаться в горле человека.
Колдун быстро шагнул к Птицелову, держа в руках небольшой деревянный ящичек с откинутой крышкой. Сигурд не глядя выхватил оттуда круглый бутылек с чем-то прозрачным и тоже швырнул его в огонь. Края пламени понемногу окрасились синим и зеленым, цвета запузырились, словно кипящая болотная тина, и во все стороны полетели шипящие брызги, оставляя на снегу остро пахнущие камфорой следы. Птицелов невероятно изогнулся, будто все его тело свело страшной, невообразимой судорогой, затем быстро сунул по-мальчишески в рот два пальца и пронзительно, разбойничьи свистнул, так что у стоящего неподалеку в окружении стражей Коростеля даже уши заложило.
В тот же миг раздался мощный клекот, как если бы над домом Коростеля повисла бескрайняя птичья стая, затмившая все небо. Из костра, прямо из багровой глубины, стремительно вылетел черный комочек. Это был воробей, целый и невредимый, стрелой прянувший в небеса и тут же исчезнувший в ночном небе. Затем из огня выскочил другой воробей, третий, за ним четвертый. Пятый явно задерживался, и тогда Птицелов расхохотался и вновь оглушительно засвистел. Из пламени вырвалась последняя птица, суматошно бросилась к лесу, отчаянно заметалась меж деревьев, но затем свечой взмыла ввысь и в мгновение ока исчезла из глаз.
А Птицелов уже лежал на снегу. Тело его распласталось и казалось сейчас вдавленным в снег чьей-то необычайной силой. Коростелю даже почудилось, что оно медленно погружается вниз, в снег – такова была иллюзия таяния на глазах.
«Как будто он прислушивается к земле», – подумал Ян. «Хотя сейчас ему впору бы лучше обратиться к небесам». И, словно услышав его мысли, где-то в необозримой вышине ночных небес над ними покатился длинный бледный шлейф огня – это падала умершая звезда.
Птицелов некоторое время лежал неподвижно. Воины же следили за ним во все глаза, упиваясь столь необычным зрелищем. Некоторые из них азартно подались вперед всем телом, боясь пропустить малейшую деталь предстоящего обряда. У многих глаза горели нездоровым блеском, и, завидев это, Коростель пристально взглянул на Колдуна. Зорз не заметил его взгляда; он стоял поодаль с отсутствующим взором и открытым ящичком наизготовку. Коростель никак не мог понять, принимает ли Колдун вообще участие в этом странном и мрачном представлении, играет ли в нем какую-либо ключевую роль или просто остается статистом для поддержания порядка. Изредка Колдун проводил рукой над содержимым своего ящичка, то ли разглаживая его содержимое, то ли не давая чему-то выскользнуть наружу.
Наконец по телу Птицелова прошло какое-то волнообразное движение, словно под его одеждами пробежала длинная и широкая змея. Сигурд приподнял плечи, медленно поднял голову и обвел всех присутствующих неподвижным, заледеневшим взором; впечатление было такое, словно в этих глазах остановилось само время. Птицелов вытянул руки и оперся на них, словно дикий камышовый кот, припав к траве, готовился к прыжку. В толпе воинов, где до этой минуты были слышны вздохи и громкие шепотки, все стихло. Коростель услышал, как в костре лопнуло толстое полено, и тут же громко выстрелил сучок. Один или два человека из воинов вздрогнули, остальные же, затаив дыхание, смотрели на колдуна, наконец-таки пробудившегося в волшебном сне-яви.
Оглядев всех столпившихся во дворе и не пропустив никого, включая Коростеля, Птицелов раздвинул губы в плоской усмешке, вновь опустился на снег и распластался на нем, как длинный и невесть от чего раздувшийся черный червь. Через некоторое время тело его перевернулось на спину, руки плотно прижались к бокам, голова вытянулась, глаза плотно сомкнулись. Колдун негромко сказал какое-то слово, затем вынул из ящичка новую склянку и кинул ее в костер. Из глубины пламени по всему костру стала подниматься серебристая волна, и в этот миг тело Птицелова сорвалось с места и стремительно покатилось прямо в огонь. Несколько маленьких саамов закричали, обращаясь главным образом к Колдуну, но зорз предостерегающе поднял руку, и вопли ужаса стихли. К тому времени тело Сигурда уже прокатилось через костер и при этом пересекло все три длинных луча звезды. Затем Птицелов стремительно вскочил – воины ахнули, потому что все тело зорза вдруг окрасилось в серебряный цвет, – и тут ударил барабан.
Маленький саамский стрелок из лука вышел к огню и уселся возле костра, сжимая в руках небольшой плоский барабан. В руках воина были две короткие палочки с круглыми набалдашниками-колотушками на концах. Саам резко тряхнул головой, откидывая назад длинные черные косы, выбивавшиеся из-под кожаного шлема, тот упал ему за спину, и Коростель с удивлением обнаружил, что игрок на барабане – женщина. Ее лицо было чем-то выбелено и раскрашено несколькими резкими и уверенными мазками черной и синей красок. На груди маленькой женщины покоилось ожерелье из огромных, скорее всего, медвежьих, клыков, а свой барабан озерная воительница украсила целым морем стальных цепочек, которые при каждом ударе колотушек жалобно звенели. Шаманка повернула к Птицелову бледное лицо и что-то гортанно выкрикнула. Тело Птицелова закачалось – Коростелю показалось, что при этом оно загудело, как натянутая тетива лука, – и шаманка начала свой колдовской ритм.
Поначалу она одновременно сильно опускала обе колотушки, заставляя мембрану барабана глухо гудеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56