– Послушай, – сказал Карелла, – не усложняй себе жизнь. Ты получишь тридцать или девяносто дней, все зависит от того, насколько откровенным ты будешь с нами. Кто знает, может, тебе еще дадут срок условно.
– Обещаете?
– Я не могу обещать. Срок – это дело судьи. Но если он узнает, что ты вывел нас на толкача, это может настроить его на мирный лад.
– Я что, похож на стукача?
– Нет, – ответил Хэвиленд. – Большинство стукачей выглядят гораздо лучше.
– Кем было это бревно, до того как стало полицейским? – спросил Хемингуэй. – Телевизионным комиком?
Хэвиленд улыбнулся и ударил Хемингуэя по губам.
– Не распускай руки, – остановил его Карелла.
– Я не собираюсь слушать оскорбления от каждого дерьмового наркомана. Я не собираюсь...
– Не распускай свои чертовы руки! – сказал Карелла, на сей раз громче. – Если руки чешутся, отправляйся в спортзал.
– Послушай, я...
– Так что ты решил, парень? – обратился Карелла к Хемингуэю.
– Кого ты из себя строишь, Карелла? – поинтересовался Хэвиленд.
– А ты кого из себя строишь, Хэвиленд? Если не хочешь допрашивать как полагается, убирайся ко всем чертям. Это мой подследственный.
– Ты, может быть, боишься, что я башку ему разобью?
– Я не предоставлю тебе такой возможности, – ответил Карелла и снова повернулся к Хемингуэю. – Ну, так как, сынок?
– Нечего меня на крючок ловить, гнида. Я выдам толкача, а мне все равно дадут на полную катушку.
– Может, ты хочешь, чтобы мы сказали, что нашли у тебя четверть унции, а не шестнадцатую? – предположил Хэвиленд.
– Ты не можешь сделать этого, трепло, – сказал Хемингуэй.
– Мы сегодня конфисковали столько наркотиков, что ими пароход загрузить можно, – соврал Хэвиленд. – Кто узнает, сколько у тебя действительно было?
– Вы знаете, что у меня была только шестнадцатая, – возразил Хемингуэй дрогнувшим голосом.
– Верно, но кто, кроме нас, это знает? За четверть унции ты можешь получить десять лет, парень. Да прибавь еще к этому намерение продать наркотики дружкам.
– Кто хотел продать? Я же только что сам купил! И там была шестнадцатая, а не четверть!
– Да, – согласился Хэвиленд. – Мне очень жаль, но об этом знаем только мы. Так как зовут толкача?
Хемингуэй молча думал.
– Хранение четверти унции с намерением продать, – сказал Хэвиленд Карелле. – Давай состряпаем дельце, Стив.
– Эй, подождите, – попросил Хемингуэй. – Вы что, действительно собираетесь меня вот так в тюрьму отправить?
– А почему бы и нет? – удивился Хэвиленд. – Ты что, мой родственник, что ли?
– А может... – Хемингуэй поперхнулся. – А может...
– Толкач, – сказал Карелла.
– Парень, которого зовут Болто.
– Это имя или фамилия?
– Не знаю.
– Как ты с ним связывался?
– Я сегодня его впервые видел, – сказал Хемингуэй. – Первый раз покупал у него товар.
– Так, ясно, – проговорил Хэвиленд.
– Не думайте, я вам мозги не пудрю, – продолжал Хемингуэй. – Я раньше покупал у другого парня. Место встречи было в парке, возле клетки со львами. Там я и покупал. Прихожу сегодня на обычное место и вижу совсем другую рожу. Он говорит, что его зовут Болто и что товар у него хороший. Ладно, рискнул. А тут полиция.
– А что это за двое парней, которые сидели в машине сзади?
– Новички. Колются подкожно. Пошлите их подальше. Они и так уже в штаны наложили.
– Ты в первый раз попался? – спросил Карелла.
– Да.
– Сколько времени сидишь на игле?
– Лет восемь.
– Внутривенно?
Хемингуэй взглянул на Кареллу.
– А что, есть другой способ?
– Значит, Болто? – спросил Хэвиленд.
– Да. Слушайте, я могу где-нибудь дозу получить? Меня начинает ломать, понимаете?
– Мистер, – с издевкой сказал Хэвиленд, – считайте, что вас уже излечили.
– Что?
– Там, куда тебя отправят, встреч у клеток со львами не устраивают.
– Вы вроде бы сказали, что мне могут дать условный срок.
– Могут. А ты ждешь, что до той поры мы будем снабжать тебя наркотиками?
– Нет, но я думал... Есть у вас врач?
– У кого ты покупал товар? – спросил Карелла.
– Что вы имеете в виду?
– Около клетки со львами. Ты сказал, что Болто появился только сегодня. Кто продавал тебе раньше?
– А, вот что. Да, конечно. Слушайте, а нельзя уговорить врача вколоть мне дозу? А то я заблюю вам весь пол.
– Половая тряпка у нас найдется, – успокоил его Хэвиленд.
– Кто тот, прежний толкач? – снова спросил Карелла.
Хемингуэй устало вздохнул.
– Аннабелль.
– Шлюха? – спросил Хэвиленд.
– Нет, мальчишка. Испанец. Аннабелль. Это испанское имя.
– Анибал? – спросил Карелла с нетерпением.
– Да.
– Анибал, а дальше?
– Фернандес, Эрнандес, Гомес? Кто этих испанцев разберет. Для меня они все на одно лицо.
– Может, Анибал Эрнандес?
– Да, кажется. Звучит не хуже других. Послушайте, дайте мне дозу, а то я сейчас начну блевать.
– Валяй, – сказал Хэвиленд. – Не стесняйся.
Хемингуэй снова тяжело вздохнул, нахмурился, потом поднял голову и спросил:
– А что, действительно есть такой писатель Эрнест Хемингуэй?
Глава 7
Лабораторный отчет об исследовании веревки и данные об отпечатках пальцев пришли одновременно в тот же день ближе к вечеру. В каждом из них Кареллу удивила только одна вещь.
Его совсем не удивило, что анализ веревки, которой была обвязана шея Эрнандеса, совершенно исключал, что мальчишка мог повеситься сам. Если бы Эрнандес повесился, то сначала привязал бы один конец веревки к оконной решетке, потом обвязал другой вокруг шеи, а уж затем натянул ее, наклонившись, и перекрыл бы доступ кислорода.
Но деформация волокон веревки, соприкасавшихся с металлическими прутьями, свидетельствовала о том, что тело тянули вверх. Проще говоря, веревку сначала привязали к шее Эрнандеса, а затем свободный конец продели через прутья решетки и тянули до тех пор, пока тело не приняло наклонное положение. Эрнандес мог убить себя чересчур большой дозой героина, но повеситься он никак не мог.
Отпечатки пальцев, найденные на шприце, полностью исключали возможность самоубийства, и это тоже не удивило Кареллу. Ни один из отпечатков – а там их, ясных и четких, было много, и все они принадлежали одному человеку – не совпадал с отпечатками пальцев Анибала Эрнандеса. Если он и пользовался шприцем, то тщательно вытер его, прежде чем передал неустановленному лицу.
Удивило Кареллу это самое неустановленное лицо. Местное бюро учета правонарушителей в своей картотеке его отпечатков не нашло. Тот, кто пользовался шприцем и, по предположению, впрыснул героин Эрнандесу, к уголовной ответственности раньше не привлекался. Хотя данные от ФБР еще не поступили, Карелла расстроился. В глубине души он надеялся, что на того, кто вколол Эрнандесу смертельную дозу героина, есть полицейское досье.
Он размышлял о своем разочаровании, когда в двери показалась голова лейтенанта Бернса.
– Стив, – позвал лейтенант. – Зайди ко мне на минутку.
– Да, сэр, – сказал Карелла.
Он встал и направился к кабинету Бернса. Лейтенант не произнес ни слова, пока Карелла не закрыл за собой дверь.
– Плохие новости? – спросил он наконец.
– Что, сэр?
– С отпечатками пальцев не получилось?
– Да. А я, честно говоря, надеялся.
– Я тоже, – сказал Бернс.
Двое мужчин задумчиво смотрели друг на друга.
– У тебя есть копия?
– Отпечатков?
– Да.
– Есть.
– Дай ее мне.
– Мы уже проверили. Я имею в виду, мы не могли...
– Знаю, Стив. У меня просто появилась идея, над которой я хочу поработать.
– По делу Эрнандеса?
– И по нему тоже.
– Может, обсудим?
– Нет, Стив. – Он помолчал. – Пока нет.
– Понятно, – сказал Карелла. – Готов передать отпечатки в любое время.
– Дай их мне, Стив, прежде чем уйдешь, хорошо?
– Обязательно, – сказал Карелла. – Это все?
– Да, все. Можешь идти. Ты, наверное, домой торопишься. – Он опять помолчал. – Как жена?
– Прекрасно, – ответил Карелла.
– Это хорошо. Важно, когда... – Бернс покачал головой, фраза осталась незаконченней. – Иди, Стив, не хочу тебя задерживать.
* * *
Домой Карелла пришел мрачный. Тедди встретила его у двери, он поцеловал ее небрежно, совсем не так, как полагается целовать молодую жену. Она взглянула на него с любопытством, повела в гостиную, где его уже ждали напитки, затем, почувствовав его настроение, ушла на кухню. Когда она подавала ужин, Карелла молчал.
И поскольку Тедди была глухонемая, в кухне повисла гробовая тишина. Тедди то и дело бросала на него взгляды, пытаясь понять, не обидела ли чем. Наконец она протянула руку через стол и дотронулась до его руки, ее широко открытые глаза – карие глаза на овальном лице – с мольбой смотрели на него.
– Нет, ничего серьезного, – мягко сказал Карелла. Но ее глаза продолжали задавать вопросы. Она склонила голову набок, ее короткие иссиня-черные волосы четко выделялись на фоне белой стены.
– Да все это дело... – признался он.
Она кивнула, обрадовавшись, что он недоволен работой, а не женой.
– Ну, зачем, зачем оставлять четкие отпечатки пальцев на орудии убийства, а потом бросать это орудие там, где его найдет самый безмозглый полицейский?
Тедди с сочувствием пожала плечами.
– И зачем после этого инсценировать повешение? Может, убийца думает, что имеет дело с недоносками?
Он раздраженно помотал головой. Тедди отодвинула свой стул, обошла стол и села мужу на колени. Взяла его руку и положила себе на талию, потом свилась калачиком и поцеловала его в шею.
– Перестань, – сказал он, а затем, чтобы увидеть ее лицо, взял ее за волосы и нежно отодвинул от себя, повторяя: – Перестань. Как я могу размышлять об этом деле, когда ты меня целуешь?
Тедди выразительно кивнула, демонстрируя ему, что понимает его резоны.
– Ты чертовка, – сказал Карелла с улыбкой. – Ты меня с ума сведешь. Вот скажи...
Тедди поцеловала его в губы. Карелла осторожно отстранился.
– Вот скажи, ты оставила бы...
Она поцеловала его еще раз, на этот раз он помедлил, прежде чем отстранить ее.
– ...шприц с отпечатками пальцев на м-м-м-м-м-м...
Ее лицо было рядом, он видел блеск ее глаз и припухлость губ, когда она чуть отодвинулась.
– О Боже, что ты делаешь, женщина?
Она встала, взяла его за руку и потянула из кухни. Карелла пытался возразить:
– Посуда. Нам надо...
Она в ответ взмахнула юбкой так, как это делают танцовщицы канкана. В гостиной Тедди протянула ему листок бумаги, аккуратно сложенный пополам.
– Оказывается, ты хочешь, чтобы я письма читал, – сказал Карелла. – А сначала мне показалось, будто меня соблазняют.
Тедди нетерпеливо показала на бумагу. Карелла развернул листок. На нем было четыре машинописных четверостишия. Называлось все это «Ода Стиву».
– Мне? Она кивнула.
– Так вот чем ты занимаешься весь день, вместо того чтобы за домом следить.
Она снова ткнула указательным пальцем в бумагу.
Ода Стиву
Люблю тебя,
Люблю всегда,
Хочу быть там,
Где ты, всегда.
Где ты, там я.
Где я, там ты.
Умру вдруг я,
Умрешь и ты.
Так вот, мой друг,
Люблю тебя
И за тобой
Пойду всегда.
Придешь ли ты,
Приду и я.
Начнешь ли ты,
Начну и я.
– С рифмой у тебя не все в порядке, – сказал Карелла.
Тедди скорчила гримасу.
– А кроме того, в последнем куплете мне видятся сексуальные намеки, – добавил Карелла.
Тедди взмахнула рукой, невинно пожала плечиками и прошествовала зазывно в спальню, преувеличенно покачивая бедрами.
Карелла ухмыльнулся, сложил листок бумаги и спрятал его в бумажник. Подошел к двери спальни и оперся о косяк.
– Знаешь, – сказал он, – стихи тебе писать необязательно.
Тедди пристально смотрела на него. Он тоже не отводил от нее взгляда, потом вдруг подумал, а зачем это понадобилась Бернсу копия отпечатков пальцев, и наконец произнес хрипло:
– Тебе достаточно попросить.
* * *
Бернсу очень хотелось задать вопрос.
Ложь, как он видел, была двойной, и, как только он спросит, все выяснится. Вот почему он сидел в автомобиле и ждал. Чтобы спросить, надо найти того, к кому обращен вопрос. Надо найти, загнать в угол и сказать: «Слушай, это верно, что...»
А может, не так?
Но как же, будь он проклят, как это получается, что человек, честно проживший всю жизнь, вдруг попадает в такую переделку? Нет, нет, черт возьми, это была ложь. Глупая ложь, кому-то просто надо было списать убийство на... а что, если это не ложь?
Предположим, что первая часть лжи соответствует действительности, одна только первая часть, что тогда? Тогда, тогда, тогда что-то надо делать. Что? Что я скажу, если первая часть лжи окажется правдой? Как с этим быть? И первой части достаточно. Вполне достаточно, чтобы сойти с ума, если хотя бы первая часть верна, если она верна, нет, нет, это невозможно!
А вдруг правда? Попробуй посмотреть правде в глаза, попробуй представить, что, по крайней мере, первая часть соответствует действительности, и веди свои рассуждения от этой точки.
А если правдой окажется и вторая часть, если она станет известна, сколько несчастий это принесет? И не только самому Бернсу, но и Харриет. Боже, почему должна страдать Харриет, невинная Харриет, и каково это будет для следственного отдела, о Боже, пусть это окажется неправдой, гнусной ложью мерзкого подонка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19