В совершенном ошеломлении меня угораздило заглянуть ей в глаза, и, перед тем как она молниеносно опустила взор, я увидела, что она сказала правду. Буйвол, отделавший до полусмерти Давина, и в самом деле был Ивайном Лакланом.
Но кто же предал тогда матушку?
Внезапно настал мой черед почувствовать себя дура дурой. Я-то знала, что он ложью заманил нас в засаду. Так почему б ему не солгать, назвав не свое, а чужое имя?
– Мадам Лаклан, – медленно произнесла я, – две недели тому назад в дом моей матери явился человек и сказал, что имя его Ивайн Лаклан и что Лакланы нуждаются в помощи Пробуждающей Совесть. Мы с матушкой последовали за ним и угодили в ловушку, и это чуть не стоило ей жизни.
– Так это был не он? – хрипло спросил Давин. – Дина, круглая ты идиотка! Ты хочешь сказать, что я чуть не убил его, а он вовсе не тот, кто мне нужен!
– Ты называешь идиоткой меня! Может, это я велела тебе примчаться на всех парах с этим жалким железным стержнем вместо меча? И коли кого-то чуть не укокошили, то скорее, пожалуй, тебя!
– Успокойтесь! – произнес детина. – А может, теперь вам обоим хочется ненадолго занять Железный круг? Послушай-ка, малец, не означает ли это, что ныне я могу заставить тебя взять свои слова обратно?
– Пожалуй, это так! – ответил Давин. А затем, будто это слово душило его, добавил: – Прости!
– Слава богу! – сказал Ивайн Лаклан. – А я чуть было не подумал, что придется мне теперь биться и с твоей сестрой тоже. А ее я, черт побери, боюсь!
Он шумно расхохотался, и смех его подхватили зрители.
Я видела, как Давин, будто лошадь, над которой занесли бич, сжался под раскатами этого хохота. Это чудное в Давине. Он охотнее подерется, охотнее получит взбучку, да порой мне думается, он охотнее помрет, нежели позволит смеяться над собой.
– Тебе больно? – спросила я.
– Дина! – медленно и отчетливо, несмотря на опухшую верхнюю губу, произнес он. – Убирайся прочь! Прочь! Убирййся! – И закрыл глаза, не пожелал больше смотреть на меня.
Хелена Лаклан отвела свободную девичью для Давина, и, хотя мой упрямый старший брат твердил, что может дойти туда сам, все же большую часть пути наверх нес его Каллан.
– У нас есть сведущая в целебных травах старушка травница, но сейчас она в отъезде – помогает роженице, – с сожалением в голосе сказала Хелена Лаклан.
Она, вообще-то, старалась помочь, была очень услужлива, особливо если припомнить, что семейство Тонерре чуть не умертвило по ошибке ее внука.
– Это ничего, – ответила я. – Я сама могу заняться им – матушка научила меня. Но только если мне дадут холодной воды и какие-нибудь тряпицы перевязать ему раны…
Воду и тряпицы принесли, но мой дурацкий старший брат не подпускал меня к себе.
– Каллан! – попросил он. – Не пускай ее! Заставь ее уйти отсюда!
– Я уже здесь, Давин! – сердито сказала я. – Тебе незачем говорить «она», «ее» обо мне, будто я овца или корова!
Каллан учтиво, но решительно взял меня за локоть, и мне оставалось либо пронзить его взглядом Пробуждающей Совесть, либо последовать с ним в сени.
– Мадемуазель, – начал было он, но затем слегка умерил свою всегдашнюю учтивость, – Дина, сдается мне, будет лучше всего, если ты сейчас же оставишь его в покое!
– Но он ранен! – Каллан кивнул:
– Да, ему досталась хорошая трепка… Однако же, Дина… Ему хуже оттого, что он проиграл. А еще хуже оттого, что его младшая сестра ворвалась в Железный круг спасти его, будто он грудной ребенок.
Почему, что бы я ни делала ради Давина, оказывалось ошибкой? Год назад он был мне всего лишь братом. Он стал каким-то чужаком; мы по-прежнему говорили на одном и том же языке, но он ясно давал понять, что я ничегошеньки вообще не понимаю.
– Неужто я должна была стоять и смотреть, пока Ивайн лупил его? Давин был на волосок от смерти, Каллан! Как, по-твоему, я должна была стерпеть это?
У меня в глазах темнело при одной мысли, что Ивайн убьет его.
Каллан медленно покачал головой:
– Я говорю только, что лучше тебе сегодня оставить парня в покое. Я позабочусь о нем.
Как большинство людей, Каллан избегал смотреть мне в глаза. К счастью, так легче было скрыть слезы. И прежде чем сказать что-то еще, я постаралась овладеть своим голосом:
– Холодные повязки на руки и плечи… – Я отдала ему кучу тряпиц. – Меняй их, как только они согреются. Но держи все остальное его тело в тепле и не давай ему засыпать. У него разбита голова, а это… – все-таки хоть разок мне нужно было проглотить слезы, – может быть опасно, если он будет так спокойно лежать и у него все онемеет. Каллан кивнул.
– Мне не впервой выхаживать мальца, которому досталось куда больше побоев, чем надо, – пробормотал он. – Предоставь это мне.
«Куда больше побоев, чем надо?.. Кому вообще нужны побои?» – подумала я. Но вслух не произнесла.
– Я выйду и поищу подорожник. Он хорош при увечье и жгучих болях.
Похоже, Каллан был не в восторге.
– Тогда пусть один из стражников Хелены Лаклан пойдет с тобой. Мне не по душе, чтоб ты рыскала вокруг одна.
Я не пустилась сразу же на поиски подорожника. Со мной желала побеседовать Хелена Лаклан.
– Садись, мадемуазель! – сказала она, указав движением руки на деревянный стул с высокой спинкой. – День только начали, а сколько событий!.. Пожалуй, нам не грех перекусить. Не правда ли?
– Да, спасибо! – ответила я.
Каллан и я прискакали в тот злосчастный день в Баур-Лаклан перед тем, как сгустились сумерки. Мы многих расспрашивали, а Каллан даже посулил медный скиллинг тому уличному мальчишке, что первым найдет нам Давина; но никто, с кем мы только ни говорили, не видел его. Под конец нам пришлось сдаться и пойти лечь спать. Один из друзей Каллана – стражник каравана, служивший прежде с ним, – предоставил нам в своем доме горницу для ночлега.
Однако же рано утром нас разбудил жуткий грохот в дверь. За дверью стоял грязный сопливый мальчонка не старше шести лет.
– Дай мне тот скиллинг! – сказал он.
– Почему я должен отдать тебе скиллинг, малец? – ворчливо спросил не выспавшийся Каллан.
– Потому как он, ваш Давин, уже идет к Железному кругу с Ивайном Лакланом, – пояснил сопляк. – Ну, отдавай мне мой скиллинг!
Он получил свою монету, а мы заторопились. Завтрак в ту минуту был самым последним, о чем я думала бы. И свежий пшеничный хлеб Хелены Лаклан казался теперь ужасно заманчивым.
– Мед? – предложила она. – Или сыр?
– Мед, спасибо! О да, мед, спасибо!..
Когда на меня сваливаются невзгоды или же просто бываешь не в духе, мед кажется куда вкуснее, чем обычно. Я не так падка на сладости, как моя младшая сестренка Мелли, но как раз в это утро благоуханный золотисто-желтый мед был как раз то, что мне требовалось. Я с благодарностью вонзила зубы в ломоть хлеба с медом, и некоторое время Хелена Лаклан молча смотрела, как я жую его.
– Вкусно, мадемуазель? – со слабой улыбкой спросила она.
– Мм-м-м, – промычала я с набитым ртом. – Но вы, мадам, называйте меня просто Дина – не так уж я привычна ко всяким там разным титулам.
– Стало быть, Дина! Но ты еще привыкнешь к титулам. С такими глазами, как твои… В народе есть потребность выражать свое почтение. Это создает достаточное расстояние меж людьми и заставляет их меньше бояться.
Я быстро глянула вверх, избегая ее взгляда. Неужто она боится? Она – Хелена Лаклан, восьмидесяти лет от роду и глава могущественного клана, нет, она не может бояться меня.
– Ежели я буду называть тебя Дина, ты говори мне Хелена!
Это было трудно! Когда она сидела передо мной, со своими седыми косами, уложенными, как корона, в нарядном сером шерстяном платье с ало-золотистой каймой… она была не похожа на человека, с которым свободно можно перейти на «ты». Я растерялась и забыла, что хотела сказать..
– Как поживает твоя матушка? – спросила Хелена, быть может, чтобы снова помочь мне.
– Лучше! Но она по-прежнему страшно слаба. Розе пришлось остаться дома помочь Мауди Кенси обихаживать маму. Иначе Роза отправилась бы вместе с Калланом, когда до нас дошло, почему Давин так внезапно исчез, взяв с собой эту проклятую железяку. Однако Давин был мне братом. А потом еще эти мои глаза Пробуждающей Совесть, что порой оказываются довольно полезны.
– Есть одна вещь, о которой я постоянно думаю, – сказала Хелена Лаклан, подув на свой чай, настоянный на чабреце. – Как ты думаешь, почему предатель назвался именем Ивайна? Почему именно Лаклана?
– Быть может, он знал, что мы доверяем Лаклану.
– Может быть. – Мелкими глотками попивала она чай. – Но есть, возможно, и более опасный повод. Возможно, это делалось ради того, чтобы посеять раздоры между нашими кланами.
Об этом я не думала.
– Как, по-твоему, поступил бы клан Кенси, ежели бы там поверили, что мы умертвили их Пробуждающую Совесть? – Указательный палец Хелены Лаклан двигался взад-вперед над чашкой чая, вызывая водовороты среди пара, и пар закручивался, как дым над трубой.
– Однако же Каллан… Ведь Давин говорил, что Каллан ничего не хочет делать, так как Ивайн – из Лакланов, а он не желал вмешиваться в дела чужого клана. И пожалуй, из-за этого сам Давин снялся с места.
Достаточно того, что мне казалось – он был глуп, мой брат, но я также очень хорошо понимаю, сколь досадно и оскорбительно было биться лбом о стену, воздвигнутую Калланом из прав клана, из гордости и чести клана.
– У нас долгая и кровавая история, Дина, – сказала глава Лакланов. – В стародавние времена, в смутные времена Вражды, мало кто из наших юношей доживали на земле, чтобы успеть стать зрелыми мужами. Поэтому-то глава клана у нас – женщина. Но вся та кровь, что пролилась в смутные времена Вражды, кое-чему научила нас. Ныне у нас есть Железный круг. У нас есть права клана. Мы больше не посылаем друг друга на заклание сотнями из-за того, что некий муж увел жену другого. Но среди нас живет страх: это может повториться снова.
Ее взгляд стал отрешенным, а мне пришло на ум, что она жутко стара, раз еще ребенком пережила последнюю из великих смут.
– А как он выглядел, этот лже-Ивайн? – спросила она.
– Темноволосый, с крохотной треугольной бородкой. До того могуч… В этом… много… ну какого-то благородства. Вообще-то, говорил он вовсе не так, как в Высокогорье. Но на нем был плащ со знаком Лакланов, так что мы и не заподозрили какого-либо обмана.
– А какого он возраста?
– Этого я не знаю, может, лет тридцати или около того.
– Гм-м-м! Не похоже, будто он один из тех, кого мы обычно числим среди недругов Лакланов. Но кто еще мог бы извлечь пользу, сея рознь меж кланами Кенси и Лакланов?
Пожалуй, она не ждала, что я отвечу. Думаю, она задала вопрос себе самой… Но я все же ответила:
– Быть может, Дракан!.. – Она презрительно фыркнула.
– Я не питаю никаких теплых чувств к человеку, что скупает детей у торгаша, точь-в-точь так, как другие скупают мулов или кухонные горшки. Но вообще-то, у Лакланов нет ничего недоговоренного с князем, и я не думаю, что он жаждет вражды меж нами. Вряд ли он осмелится на такое…
Лаклан был огромным и могущественным кланом, куда больше Кенси – клана. Но я-то про себя подумала, что как раз это могло быть удобной причиной попытаться посеять рознь и раздоры меж кланами. Столкнуть обитателей Высокогорья друг с другом: пусть перебьют друг друга, а самому ради этого пальцем не шевельнуть… Очень похоже на умысел Дракана!
Но даже если Хелена Лаклан назвала меня «мадемуазель Тонерре» и угощала за своим собственным столом, я вовсе не думала, что Хелена Лаклан склонна принять от меня совет. Так что я, снова принявшись за хлеб с медом, придержала язык за зубами.
Прежде чем мне позволили выйти собрать подорожник, мне пришлось рассказать все, что я вспомнила о лже-Лаклане, писцу Хелены Лаклан, который тщательно все это записал.
Я же, послушавшись совета Каллана, спросила, есть ли у кого-нибудь из Лакланов время пойти со мной за подорожником, и Хелена поручила это своему младшему внуку:
– Тавис, пойди-ка с мадемуазель Тонерре и покажи ей дорогу. Веди себя достойно и делай все, что она скажет.
Тавис был нынче, пожалуй, скорее телохранитель, нежели проводник, но мне не хотелось говорить ему об этом.
А Тавис был проворный, смышленый рыжеволосый юнец с ослепительной улыбкой проказника и лицом, усыпанным веснушками, – просто звездный парад веснушек.
Мне куда удобнее было отправиться с ним, чем, к примеру, с Ивайном, который наверняка скоро потерял бы терпение и вспомнил о более важных делах.
– Сколько тебе лет? – спросила я, когда мы отошли от Хелены Лаклан настолько, что услышать нас она не могла.
– Девять, – ответил он. – А сколько тебе?
– Одиннадцать.
Он смерил меня взглядом. Я была едва ли на ладошку длиннее его.
– Мгм, – пробормотал он. – Но ты-то девчонка!
– О чем ты? – спросила я, хотя было яснее ясного, что он имел в виду.
– Ничего! – ответил он, улыбаясь своей широчайшей и самой невиннейшей из улыбок. – Куда отправимся, мадемуазель?
– Найди мне какой-нибудь луг или обочину канавы. Ты знаешь, какой он, подорожник?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32