Тогда-то, наверное, Стив и утратил остатки веры в чудеса – когда понял, что Господу Богу нет никакого дела до космического корабля, с которым двое мальчишек возились все лето и в который вложили столько труда и веры, – утратил уже безвозвратно. Прямо там, в душном и пыльном гараже, среди обрезков проводов, кусков металла и сломанных сверл для дрели, за которые он получил ремня.
И он бы, наверное, уже никогда не поверил в чудеса опять. Но через пару недель – как раз в самом начале осени – он познакомился с Духом, и все изменилось.
Лето кончалось, близилась осень. Стиву было одиннадцать, НО его уже не привлекали всякие детские «глупости». Ему даже было немного стыдно, что он убил столько времени на строительство космического корабля. Он стал очень практичным и очень серьезным. В последнее время Стив часто задумывался о том, что его жизнь могла бы сложиться совсем по-другому. Если бы он не встретил Духа, он бы вряд ли когда-нибудь взялся учиться играть на гитаре. Скорее всего он бы благополучно окончил школу, поступил бы в университет и получил бы диплом бакалавра по коммерческой рекламе или еще какому-нибудь столь же убойному предмету. Если бы не встретил Духа.
Цикады по-прежнему стрекотали в ветвях деревьев и среди высокой травы у дороги, но теперь их песня была печальной, потому что она предвещала конец еще одного лета. Еще месяц по меньшей мере дни будут теплыми и даже жаркими, но по ночам уже станет прохладно. Еще не совсем по-осеннему, но тем не менее. Новый учебный год. Как всегда – новенький в классе. В этом году это был бледный и хрупкий мальчик с длинными волосами, то есть не то чтобы очень длинными, но все-таки чуть длиннее, чем это было принято у них в школе. Все его рубашки – пусть даже чистые и аккуратные – висели на нем, как на вешалке. Его посадили как раз перед Стивом, и Стив заметил, что лопатки у новенького выпирают, как крылышки у неоперившегося птенца.
По традиции, сначала новенького как бы и не замечали вообще, хотя между собой ребята прикалывались над его смешным именем и обзывали его за глаза деревенщиной, потому что он переехал в их город из какого-то горного захолустья. Потом – из-за его утонченной внешности, тихого поведения и нежелания играть в футбол на переменах – его окрестили девчонкой и педиком и принялись издеваться над ним кто как мог. При этом все понимали, что он, наверное, очень умный, потому его перевели к ним в класс экстерном – если по возрасту, он должен был учиться на класс младше. У большинства ребят из Потерянной Мили были какие-то свои странности и отличия, как правило, жуткого и неприятного свойства: у кого-то отец погиб при пожаре на старой хлопковой мельнице, у кого-то мать работала стриптизершей у Рейли, кто-то жил на Скрипичной улице и был таким бедным, что – по слухам – по ночам подбирал на шоссе сбитых животных, чтобы было что есть на обед.
Вот почему они были очень довольны, что среди них появился кто-то, над кем можно всячески издеваться. Впрочем, новенький мальчик не обращал никакого внимания на их потуги. Впечатление было такое, что он их вообще не замечал; даже когда мальчишки кидались в него сосновыми шишками и камнями, он лишь растерянно озирался вокруг, как будто думал, что шишки и камни падают с неба. В школьной библиотеке он брал «взрослые» книжки по астрономии и все перемены просиживал с ними в роще на краю школьного двора.
Стиву было любопытно. Он знал, что новенький мальчик переехал сюда вместе с бабушкой, а до этого они жили где-то в горах; а ему было очень интересно узнать про горы. Однажды он проезжал там с родителями на машине, и они показались ему царством необузданной дикой природы, мрачных тайн и суровой и даже зловещей красоты. В горах звезды так близко, что там не нужен никакой космический корабль; а вместо собак там держат гигантских опоссумов.
И вот как-то на перемене Стив не пошел вместе со всеми играть в футбол – все равно это было идиотское развлечение: никто не соблюдал правил, а главная цель игры заключалась в том, чтобы сбить с ног как можно больше игроков команды соперников и как следует вывалять их в грязи, – а отправился в рощу. Он шел, засунув руки в карманы, и чувствовал себя очень глупо. Он уже пожалел о том, что вообще все это затеял, и в глубине души даже надеялся, что не встретит этого нового мальчика, которому, может быть, хочется лишь одного – чтобы его оставили в покое – и который скорее всего считал Стива таким же, как все, дебилом. В залитой солнечным светом роще было светло и тихо, но Стив постоянно напарывался на паутину, которая липла к его лицу. Ощущение было не из приятных. Он уже было решил отказаться от этой затеи, вернуться к школе и все-таки поиграть в футбол, но тут его тихо окликнули: «Эй!» – откуда-то сверху.
Он запрокинул голову и встретился взглядом с новеньким мальчиком. Такого спокойного и безмятежного взгляда Стив никогда раньше не видел. Ни у кого. Неудивительно, что этот парень не обращает внимания на обзывательства и сосновые шишки. При его утонченном лице, при его мягких и бледных, как струи дождя, волосах – его голубые глаза были исполнены удивительного, запредельного покоя. Стив даже подумал: а каково это – жить вот с такими глазами?
Новенький мальчик удобно устроился на толстой ветке дерева: сидел, вытянув ноги перед собой и прислонившись спиной к стволу. Он поднял руку и указал на тропинку – чуть впереди Стива.
Сначала Стив ничего не заметил. Но потом словно что-то сдвинулось у него в голове, как это бывает, когда рассматриваешь картинки с оптическими иллюзиями, и он увидел громадную замысловатую паутину, которая перекрывала тропинку, как прозрачный занавес, и здоровенного паука в самом центре. Еще пара шагов – и Стив вломился бы прямо в нее. Его аж передернуло от такой перспективы.
– Пауки плетут паутину по всему лесу, – сказал новенький мальчик.– Значит, скоро будет похолодание.
Эти слова никак не укладывались в рамки здравого смысла и рационального подхода к жизни, которые Стив так ценил. Они прозвучали как-то уж слишком по-детски. Тоже нашелся синоптик – по паукам.
– Откуда ты знаешь?
– Это не я, это бабушка. Она все-все знает. – В спокойных голубых глазах не было вызова или обиды. Этот странный парнишка вовсе не собирался чего-то доказывать и убеждать Стива ему поверить. Он был исполнен спокойной уверенности; в нем не было ни нахальной самонадеянности, ни обычной мальчишеской заносчивости. Он просто знал – для себя, – что сказал чистую правду.
Стиву стало интересно. Похоже, это был настоящий мальчишка с гор – весь пропитанный странным фольклором тамошних диких мест.
– Да? – спросил он. – И что она знает, твоя бабушка?
– Все-все, – повторил голубоглазый мальчик. Он помолчал, словно раздумывая про себя, продолжать или нет, а потом добавил: – Если хочешь с ней познакомиться, приходи как-нибудь в гости. Наш дом – в конце улицы Погорелой Церкви. Знаешь, там в тупичке.
Ему, наверное, было непросто пригласить Стива к себе. Ведь он был новеньким у них в классе, совсем без друзей, и он не мог знать заранее, как Стив отнесется к его приглашению: может быть, рассмеется и просто уйдет. Да и самому Стиву было непросто принять приглашение Духа. Но между ними уже установилась некая доверительная непринужденность – как бы сама собой, в обход всех слов, которые они сказали друг другу. Стоя на узкой тропинке в залитой солнцем роще и глядя на худенького мальчишку на дереве, на мальчишку, с которым они обменялись всего парой фраз, а до этого не общались вообще, Стив вдруг понял, что ему хорошо и спокойно и что этому парню он может сказать что угодно. Как будто он знал его тысячу лет. Это было совсем не похоже на дежа-вю, но при этом у Стива сложилось стойкое ощущение чего-то знакомого. Уже потом, вспоминая тот день, Стив пришел к выводу, что это было скорее похоже на узнавание старого друга, нежели на знакомство с новым.
Он расслабил руки на руле и уставился прямо перед собой в мерцающую ночь. Но он все равно был излишне напряжен: сначала – его отвратительное настроение и виски, потом – эта потусторонняя хрень на холме. Его нервы были натянуты до предела, так что аж скрежетали – как колеса по выщербленному асфальту. Дух что-то пробормотал. Стив повернулся к нему, но Дух спал: глаза закрыты, руки безвольно лежат на коленях. Ему опять что-то снилось. Духу всегда что-то снится, но лишь иногда – очень редко – его сны становятся явью.
Они уже подъезжали к окраине Потерянной Мили, со стороны Скрипичной улицы, где темные ветви громадных сосен нависали над пыльной гравиевой дорогой, где все пустыри были завалены старым железным хламом, где на каждом свободном пространстве был либо курятник, либо семейное кладбище с тусклыми каменными надгробиями, заросшими сорной травой. Всякий раз, когда Стив проезжал здесь днем, он видел чумазых детишек в лохмотьях, с усталыми выцветшими глазами, которые возились на детских площадках с расшатанными лестницами и качелями, копались в земле или просто стояли, и тупо таращились на дорогу, и провожали глазами его «тандерберд». Однажды он видел, как совсем маленькие ребятишки сгрудились на обочине вокруг мертвого опоссума и тыкали в него палками, чтобы посмотреть, как копошатся черви. Был август, жарища стояла кошмарная, и когда Стив проезжал мимо, ему в ноздри ударила жуткая вонь разложения.
Но сейчас, под холодной луной сентября, облезлые трейлеры, проржавелые автомобили и громадные кучи мусора как будто поблекли и стали какими-то иллюзорными, что ли. Только трава у обочины и ветви деревьев, нависающие над дорогой, казались живыми и настоящими. Стив задумался о тех людях, которые здесь живут, и едва сводят концы с концами, и удерживают непрестанный натиск пуэрарии и пустого безбрежного неба. Кто они, эти люди? Сломленные жизнью фермеры, которые уже отчаялись вымолить урожай у этой иссохшей земли, которая стала бесплодной еще полвека назад? Какие-нибудь полевые хиппи, стареющая богема, которые твердо уверены, что «кормиться с земли» означает вырастить пару чахлых кустов помидоров в дополнение к йогуртам, купленным в «7-11» в двух милях по загородному шоссе?
Стив взглянул на бензиномер. Бензина почти не осталось, но завтра Стив заедет на заправку и зальет полный бак на ту мелочь, которую он надыбал из автомата «Пепси». «Тандерберд» жрал бензина немерено. Дерьмо на колесах, – с любовью подумал Стив.
Они были уже почти дома. Сейчас Стив завалится спать, отгоняя кошмары, на грязной постели в своей захламленной комнате. Утром Дух испечет банановые оладьи и принесет ему пива. То, что Дух будет спать через стенку, в соседней комнате – пьяный и потерявшийся в странных снах, – это все-таки обнадеживает. Ночь была долгая.
5
По прошествии пятнадцати лет бар Кристиана практически не изменился – он остался почти таким же, каким был в ту последнюю ночь Марди-Гра, ночь крови и горьких трав. Ту чудесную ночь.
Одно из витражных окон разбили в драке в какой-то из редких вечеров, когда в баре было полно народу, и спиртное лилось рекой, и бешеный нрав некоторых выпивох проявился с особенной силой. Кристиан так и не нашел достойной замены антикварному стеклу. Окно просто забили черной фанерой: днем она не пускала внутрь солнечный свет, а по ночам не выпускала наружу сумрак.
Наверху, в комнате Кристиана, алые потеки Джессиной крови на мягком ковре давно побурели и стерлись под ногами у Кристиана, который ходил по ним в черных кожаных сапогах, в домашних туфлях и просто босиком. За пятнадцать лет Джессина кровь выцвела и побледнела.
Деревянные панели на стенах в баре давно утратили блеск – они потускнели и исцарапались. Когда в зале перегорали лампочки, Кристиан забывал их заменять, потому что ему самому свет был не нужен. Мишурная, яркая, пьяная жизнь Французского квартала бурлила где-то за пределами Шартрез-стрит. Далеко-далеко. Никто не заглядывал в бар к Кристиану раньше десяти.
Уже потом, много позже, Кристиан решил, что человек, назвавшийся Уолласом, должен был появиться на Марди-Гра. Тогда была бы соблюдена некая внутренняя симметричность событий, некая абстрактная справедливость. Но в жизни все происходит сумбурно и смазанно. Кристиан немало пожил на свете и давно уяснил для себя эту простую истину. Тот человек появился в начале сентября, когда город томился в последней жаре уходящего лета. Он вошел в бар в рубашке с закатанными рукавами; под мышками у него расплывались темные пятна пота. Сначала Кристиану показалось, что он совсем старый – по человеческим меркам, конечно, – очень старый, усталый и грустный. Но потом он присмотрелся и понял, что этому дядьке было лишь чуть за пятьдесят, не больше.
Просто он держался как-то уж очень забито и настороженно – как человек, который в любой момент ожидает удара; человек, весь погруженный в себя и не доверяющий внешнему миру. Его коротко подстриженные темно-русые волосы только еще начинали седеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56