Я кивнул вместе с деревьями, но, сообразив, что этого недостаточно, произнес:
– Согласен. А Иона:
– Да.
– И вы станете подчиняться, как ему самому, любому человеку, которого он поставит над вами?
– Да.
– Да.
– И клятва эта будет для вас превыше всех других клятв в прошлом и будущем?
– Да, – сказал Иона.
– Да, – повторил я.
Ветер затих, словно какой-то беспокойный дух, вселившийся в собрание, покинул нас. Водалус опять сидел на стуле рядом. Он склонился ко мне. Я не заметил, чтобы речь его звучала невнятно, но глаза говорили, что альзабо подействовал на него не меньше, чем на меня.
– Я не мудрец, – начал он, – но знаю, что самые великие цели зачастую достигаются самыми низменными способами. Купля-продажа соединяет народы, вываренные внутренности дрянной скотины – слоновую кость и драгоценное дерево алтарей и реликвариев, стыдливо скрываемые под одеждой органы – мужчин и женщин. Так же соединимся и мы – ты и я. И так же мы все соединимся спустя несколько мгновений с умершим другом, который возродится к жизни в нас благодаря жидкости, выжатой из органов мерзейшего из зверей. Так на навозе взрастают цветы. Я кивнул.
– Так учили нас наши союзники – те, кто ждет, пока человек снова очистится, дабы соединиться с ними в деле покорения вселенной. Этого зверя привезли другие – для своих грязных целей, которые они надеялись сохранить в тайне. Я говорю тебе об этом, потому что по дороге в Обитель Абсолюта ты можешь повстречаться с ними. Простой народ зовет их какогенами, а образованные люди – экстрасолярия или иеродулами. Постарайся не привлекать к себе их внимания, потому что при близком знакомстве они по некоторым признакам сразу распознают в тебе принимавшего альзабо.
– В Обитель Абсолюта? – Эта мысль на мгновение рассеяла наркотический туман, но всего лишь на мгновение.
– Разумеется. У меня там есть человек, которому требуется передать некоторые распоряжения. Я же узнал, что бродячую труппу, к которой ты некогда Принадлежал, через несколько дней допустят туда на торжества. Ты снова присоединишься к ним, чтобы выполнить мое поручение. Отдашь вот это, – он сунул руку в складки мантии, – тому, кто скажет тебе: «Морской странник завидел землю». А если он, в свою очередь, вручит тебе послание, передашь его любому, от кого услышишь: «Я из лесного святилища».
– Сьер, – сказал я. – У меня голова идет кругом. – Следующая моя фраза была намеренной ложью:
– Я ничего не смогу вспомнить, уже забыл, о чем мы говорили. Вы и вправду знаете, что Доркас и прочие будут в Обители Абсолюта?
Водалус вложил мне в ладонь небольшой предмет, напоминавший по форме нож, но на самом деле – что-то другое. Присмотревшись, я понял, что это огниво, точнее, кусок кремня, используемый для разжигания костра.
– Ты все запомнишь, – продолжал он. – И никогда не забудешь данной мне клятвы. Многие из тех, кого ты здесь видишь, думали, что приходят сюда лишь единожды.
– Но, сьер. Обитель Абсолюта…
Из-под деревьев послышались звуки свирели.
– Мы скоро расстанемся. Я должен сопровождать невесту. Но не бойся. Не так давно ты повстречался с одним торговцем…
– Хильдегрин? Сьер, я ничего не понимаю.
– Это одно из его имен. Он решил, что слишком уж большая редкость встретить палача так далеко от Цитадели, да еще такого, которому известно обо мне. Вот и подумал, что ты стоишь того, чтобы не выпускать тебя из виду, хотя не знал, что я обязан тебе жизнью. К несчастью, наблюдатели потеряли твой след у Стены, поэтому они стали следить за твоими товарищами по путешествию в надежде, что ты к ним снова присоединишься. Я предположил, что изгнанник может перейти на нашу сторону, и, таким образом, жизнь моего бедного Барноха окажется в безопасности на долгое время – достаточное, чтобы мы смогли прийти к нему на помощь. Прошлой ночью я сам ездил в Сальтус, желая переговорить с тобой, но дело кончилось лишь тем, что у меня украли любимого коня. Сегодня нам уже нужно было заполучить тебя любыми средствами, чтобы ты не успел продемонстрировать свое искусство на моем подданном. Но я все еще надеялся склонить тебя на нашу сторону и приказал доставить тебя живьем. Это стоило мне троих, а получил я двоих. Теперь вопрос – перевесят ли эти двое ту троицу?
Потом Водалус встал, слегка покачиваясь. Я возблагодарил Святую Катарину за то, что мне не надо было подниматься: вне всяких сомнений, ноги не стали бы держать меня. Между деревьев под звуки свирели плыло что-то туманное и белое, высотою в два человеческих роста. Все головы повернулись туда, а Водалус двинулся навстречу. Tea перегнулась через его стул ко мне.
– Правда, она прекрасна? Это настоящее чудо.
То была женщина, восседавшая на серебряных носилках, которые несли шестеро мужчин. На мгновение я подумал, что это Текла – в оранжевом свете сходство усиливалось. Потом я понял, что вижу просто ее образ, сделанный, скорее всего, из воска.
– Говорят, это опасно, – проворковала Tea, – когда кто-то из воссоединяющихся знал умершего. Смешение воспоминаний может возмутить разум. И все же я, любившая ее, рискну слиться с ней. По тому, как ты говорил о ней, я поняла, что и ты был бы не прочь. Поэтому я ничего не сказала Водалусу.
Фигуру внесли в круг, Водалус коснулся ее руки. От носилок исходил запах, который трудно было с чем-нибудь спутать. Я вспоминал агути, которых подавали на наших праздниках, с мехом из кусочков кокосовых орехов и глазами из засахаренных фруктов, и понял, что передо мною всего-навсего такое же блюдо – ломтики жареного мяса, которым придали вид человеческого существа.
Думаю, что, если бы не альзабо, я тогда сошел бы с ума. Альзабо стоял между моим восприятием и реальностью, как призрачный великан, сквозь которого все можно видеть, но ничто не доходит до сознания. У меня был и другой союзник: во мне росла уверенность, что если я подчинюсь, то впитаю часть содержимого Теклы, остатки ее разума, которые в противном случае исчезли бы бесследно, войдут в меня и останутся жить во мне, пусть малой толикой, но навсегда.
И я подчинился. Предстоящее перестало казаться омерзительным или пугающим. Я приветствовал Теклу каждой частицей своего существа, самые сокровенные глубины духа распахнулись ей навстречу. Тут же, рожденный наркотическим опьянением, пришел невыносимый голод, который никакая другая пища не в силах была утолить. Когда я обвел взором круг, я увидел тот же голод на каждом лице.
Ливрейный слуга, наверное, один из прежних дворецких Водалуса, отправившийся с ним в изгнание, присоединился к тем, что несли Теклу, и помог поставить носилки на землю. На несколько мгновений люди сомкнулись вокруг носилок, скрыв их из виду. Когда они разошлись, Теклы не стало: не было ничего, кроме дымящегося мяса на белой скатерти…
Я ел, и ждал, и мысленно молил ее о прощении. Она Заслуживала самой величественной усыпальницы из бесценного мрамора. Вместо этого части ее предстояло быть навеки заключенной в мастерской палача с корявым долом и орудиями пытки, наспех замаскированными гирляндами цветов. Ночной воздух был прохладен, но я обливался потом. Я ждал ее прихода, чувствуя, как капли гатятся по моей обнаженной груди, и уставившись в землю, потому что боялся увидеть ее в лицах остальных, раньше, чем почувствую ее присутствие в себе.
И как раз, когда я уже отчаялся, она пришла и заполнила меня, как музыка заполняет дом. Я был с ней: ребенком я пробегал мимо Асиса. Я узнал древнюю усадьбу, окруженную темным озером, и вид из пыльных чердачных окон, и потайное место в углу между двумя комнатами, где мы прятались ночью, чтобы почитать при свете свечи. Я узнал всю жизнь при дворе Автарха, где яд всегда наготове в алмазной чаше. Я узнал, что чувствует тот, кто никогда не видел темницы и не ощущал на себе удара бича, став узником палачей; я понял, что такое умирать и умереть.
Я узнал, что значил для нее гораздо больше, чем когда-либо мог надеяться. Наконец, я провалился в сон, и все мои сны были о ней. Не просто воспоминания – воспоминаниями я обладал в избытке. Я держал ее бледную холодную руку, и на мне больше не было ни отрепьев ученика, ни черного плаща подмастерья. Мы были одним существом, обнаженным, чистым и счастливым. Мы знали, что ее больше нет, а я еще живу, но это было совсем неважно, и наши волосы переплетались, и мы читали одну и ту же книгу и говорили и пели совсем о другом.
Глава 12
Ночницы
Я очнулся от снов о Текле как раз к утру. В какой-то миг мы молча шли по странной местности, которая могла быть только раем – говорят, Новое Солнце открывает его для каждого, кто взывает к нему в последние минуты жизни. И хотя мудрые учат, что этот рай закрыт для самоубийц, я не могу не думать, что Он, который прощает так много, должен иногда прощать и это прегрешение. И сразу же вслед за этим я почувствовал холод, увидел неприятный свет, услышал пение птиц.
Я сел. Плащ насквозь промок от росы, и роса покрывала мое лицо, как пот. Рядом со мной зашевелился Иона. В десяти шагах от нас два огромных коня – один цвета белого вина, второй черный, без единого пятна – нетерпеливо грызли удила и рыли землю копытами. Ни от пира, ни от пирующих не осталось и следа, как и от Теклы, которую я никогда больше не увижу и не надеюсь увидеть в этой жизни.
«Терминус Эст», в жестких, хорошо промасленных ножнах, лежал рядом на траве. Я поднял его и стал спускаться по склону холма, пока не наткнулся на ручеек. Там я сделал все, что было в моих силах, чтобы привести себя в порядок. Когда я вернулся, Иона уже не спал. Я показал ему дорогу к воде и, пока его не было, попрощался с покойной Теклой.
И все же какая-то частица ее до сих пор пребывает во мне. Время от времени я становлюсь не собой, но ею, как будто мой разум превращается в картину под стеклом, а Текла стоит напротив и отражается в этом стекле. И с той ночи, когда бы я ни подумал о ней, не имея при этом в виду определенного места или времени, Текла появляется перед моим внутренним взором стоящей перед зеркалом в искристом снежно-белом одеянии, едва прикрывающем грудь и прихотливыми складками ниспадающем на пол. Я вижу, как она замирает на мгновение, протянув руки, чтобы коснуться моего лица.
Потом какой-то вихрь уносит ее в комнату, где и стены, и потолок, и пол – зеркала. Несомненно, это не что иное, как ее собственное воспоминание, которое запечатлелось в виде ее отражения в тех зеркалах, но вот она делает шаг, другой и растворяется в темноте, и я не вижу ее больше.
К тому времени, как вернулся Иона, я уже сумел побороть свою печаль и сделать вид, что меня тоже интересуют доставшиеся нам кони.
– Вороной тебе, – объявил Иона, – а кремовый, конечно, для меня. Между прочим, каждый из них стоит раза в два больше, чем мы с тобой вместе взятые, как сказал моряк врачу, который отнял ему обе ноги. Куда мы держим путь?
– В Обитель Абсолюта. – На его лице появилось недоверчивое выражение.
– Разве ты не подслушивал наш с Водалусом разговор прошлой ночью?
– Я слышал название, но не понял, что нас туда посылают.
Как уже упоминалось, я не мастер ездить верхом, но я сунул ногу в стремя и уселся верхом. На коне, которого я украл у Водалуса два дня назад, было тяжелое боевое седло. Оно поразительно неудобно для человека, но зато из него почти невозможно вывалиться. Вороной же нес плоское седло, подбитое бархатом, что было и слишком роскошно, и совершенно ненадежно. Я еще не успел стиснуть его бока ногами, как он уже начал плясать на месте.
Наверное, это было самое неподходящее время, но другого у меня просто не нашлось, поэтому я спросил:
– Ты все помнишь?
– О той женщине прошлой ночью? Ничего. – Он осадил своего коня, потом отпустил поводья и послал его в галоп. – Я ведь ничего не ел. Водалус наблюдал за тобой, а после того, как все глотнули этого зелья, за мной уже никто не смотрел, да и в любом случае я навострился только делать вид, что ем.
Я с изумлением взглянул на него.
– Я и с тобой то же проделывал – например, вчера за завтраком. Во-первых, у меня плохой аппетит, а во-вторых, я нахожу это полезным для общества. – Он пустил коня вниз по лесной тропе и крикнул мне через плечо:
– К счастью, я знаю дорогу, по крайней мере, большую ее часть. Но не скажешь ли, зачем мы туда едем?
– Там будут Доркас и Иолента, – ответил я. – И у меня есть поручение от нашего сеньора, Водалуса. – Поскольку за нами почти наверняка следили, я не сказал, что не собираюсь его выполнять.
Дабы повесть о моих приключениях не затянулась до бесконечности, я должен лишь мимоходом коснуться событий нескольких последующих дней. За время пути я рассказал Ионе обо всем, что услышал от Водалуса, и о многом другом. Мы останавливались в деревнях и селеньях, когда те встречались на пути, и там, где мы устраивали остановки, я практиковался в своем ремесле, если оно находило спрос – не ради денег (потому что у нас были при себе кошельки, которые дала нам в дорогу шатлена Tea, да еще почти все, что я получил в Сальтусе, плюс деньги, вырученные Ионой за золото обезьяночеловека), а чтобы не возбуждать подозрений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40