Прозрев, я понял, что на роль миссис Бертрам Вустер мне нужно что-то потише и поспокойнее, в духе Джанет Гейнор [7].
Но в случае с Чаффи эти недостатки обращаются в величайшие достоинства. Понимаете, он и сам помешан на спорте — что на лошади скакать, что плавать, стрелять, что лис травить, оглашая окрестности дикими воплями, словом, он в вечном, неугомонном движении. Он и эта барышня П.Стоукер буквально созданы друг для друга, и если я хоть как-то могу содействовать их сближению, я должен буквально вывернуться наизнанку.
И потому, когда увидел, что Полина вышла из дому и направляется ко мне с явной целью обменяться верительными грамотами, восстановить разорванные отношения и прочее, я не дал деру, а приветствовал ее жизнерадостным возгласом «Салют!» и позволил увлечь себя в укромную аллею, усаженную кустами рододендронов.
Теперь вы убедились, что мы, Вустеры, готовы на все, если надо помочь другу, потому что мне меньше всего на свете хотелось остаться наедине с этой девицей. Я, разумеется, опомнился после потрясения от встречи с ней, однако перспектива задушевного разговора тет-а-тет отнюдь не вдохновляла. Наши отношения были прерваны посредством почтового отправления, последний раз мы виделись еще женихом и невестой, так что сейчас мне было трудно выбрать правильный тон.
Однако мысль, что я могу замолвить словечко за старину Чаффи, воодушевила меня на подвиг, и мы уселись на простую деревенскую скамью, готовясь приступить к повестке дня.
— Никак не ожидала увидеть тебя здесь, Берти, — начала разговор она. — Что ты делаешь в этих краях?
— Я на время удалился от света, — объяснил я, радуясь, что обмен первыми репликами носит вполне светский, как я бы определил, характер. — Мне нужно было найти тихое место, где никто бы не мешал играть на банджо, вот я и снял этот коттедж.
— Какой коттедж?
— Я живу в коттедже на берегу.
— Ты, я думаю, удивился, когда увидел меня.
— Еще бы.
— Но не слишком обрадовался, верно?
— Ну что ты, тебе я всегда рад, но одно дело ты, и совсем другое — твой папенька и старый хрыч Глоссоп…
— Он вроде бы тоже не питает к тебе теплых чувств. А что, Берти, ты в самом деле держишь у себя в спальне столько кошек?
Я слегка ощетинился.
— Да, в моей спальне действительно были кошки в тот день, но инцидент, на который ты намекнула, был пересказан тебе в искаженном…
— Бог с ними, с кошками, это все чепуха, забудем. Но видел бы ты папину физиономию, когда ему рассказывали эту историю. Кстати о папиной физиономии: если бы я сейчас увидела ее, то померла бы со смеху.
Вот этого мне сроду не понять. Бог свидетель, я не обделен чувством юмора, но физиономия Дж. Уошберна Стоукера никогда не вызывала у меня желания хотя бы кисло усмехнуться. Внешность у него самая злодейская, здоровенный, кряжистый, глазки буравят вас насквозь, именно так я представляю себе средневекового пирата. Какой там смех, у меня в его присутствии язык прилипает к гортани.
— Я о том, что если бы он сейчас вдруг вынырнул из-за поворота и увидел, что мы тут воркуем как два голубка. Он уверен, что я все еще влюблена в тебя.
— Не может быть!
— Честное слово.
— Но как же, черт возьми…
— Поверь, это святая правда. Он разыгрывает из себя сурового викторианского отца, который разлучил юных любовников и теперь должен проявлять неусыпную бдительность, чтобы помешать их воссоединению. Знал бы он, как ты был счастлив, когда получил мое письмо.
— Ну что ты такое говоришь!
— Берти, не надо кривить душой. Ты же просто ликовал, признайся.
— Я бы этого не сказал.
— И не говори. Мамочка и так все знает.
— Ну знаешь, это просто черт знает что такое. Не понимаю, почему ты так считаешь. Я всегда восхищался твоими необыкновенными достоинствами.
— Как-как ты сказал? Слушай, откуда ты набрался таких выражений?
— В основном от Дживса. Он был мой камердинер. И у него был феноменальный запас слов.
— Ты говоришь «был»? Он что же, умер? Или спился с круга и растерял свой запас слов?
— Нет, он от меня ушел. Не вынес моей игры на банджо. Слух об этом распространился в свете, и теперь он служит у Чаффи.
— А кто это?
— Лорд Чаффнел.
— Вот как?
Мы оба умолкли. Она сидела и слушала, как ссорятся в ветвях близрастущего дерева две птицы. Потом спросила:
— Ты давно знаешь лорда Чаффнела?
— Да лет сто.
— И вы с ним близкие друзья?
— Ближе не бывает.
— Отлично. Я на это надеялась. Мне хочется поговорить с тобой о нем. Берти, я могу тебе довериться?
— Еще бы.
— Я была в этом уверена. Как славно встретиться с бывшим женихом. Когда порываешь помолвку, остается столько…
— Нет-нет, ты не должна чувствовать никакой вины, — горячо заверил ее я.
— Да я не о том, дурачок, я хотела сказать: чувствуешь к человеку братскую нежность.
— Ах вот как! Ты, стало быть, относишься ко мне как к брату.
— Ну да. И хочу, чтобы ты сейчас считал меня своей сестрой. Расскажи мне о Мармадьюке.
— Это еще кто такой?
— Лорд Чаффнел, балда.
— Так его зовут Мармадьюк? Ну и ну! Вот это да! Верно говорят, что человек не знает, как живет остальная половина человечества. Мармадьюк!
И я покатился со смеху. От смеха у меня даже слезы выступили на глаза.
— То-то, я помню, он в школе вечно темнил и пудрил нам мозги по поводу своего имени.
Она рассердилась.
— Очень красивое имя!
Я бросил на нее искоса острый взгляд. Нет, тут что-то неладно. Чтобы девушка просто так, без глубоких на то причин сочла имя «Мармадьюк» красивым? И, конечно же, глаза у нее сверкали и кожный покров был приятного алого цвета.
— О-ля-ля! — сказал я. — Э-ге-ге! Те-те-те! Тю-тю-тю!
— Ну и что такого? — с вызовом вскинулась она. — Нечего разыгрывать из себя Шерлока Холмса. Я и не собираюсь ничего скрывать. Как раз хотела рассказать тебе.
— Ты любишь этого… ха-ха-ха!… прости ради бога… этого, как его, Мармадьюка?
— Да, безумно люблю.
— Великолепно! Если ты и в самом деле…
— У него так дивно вьются волосы на затылке, тебе нравится?
— Только этого мне не хватало — разглядывать его затылок. Однако если, как я только что пытался сказать, если ты и в самом деле говоришь правду, приготовься: я сообщу тебе радостную весть. Мне в наблюдательности не откажешь, и когда я заметил во время нашей беседы, что глаза у старины Чаффи становятся мечтательными, как у коровы, стоит ему произнести твое имя, то сразу понял: он по уши в тебя влюблен.
Она с досадой дернула плечиком и довольно злобно прихлопнула точеной ножкой проползающую мимо уховертку.
— Да знаю я, дурья ты башка. Неужели, по-твоему, девушка о таком не догадается!
Ее слова привели меня в полное замешательство.
— Но если он любит тебя, а ты любишь его, чего тебе еще желать? Не понимаю.
— Что же тут не понимать? Он, конечно, в меня влюблен, это ясно, однако молчит как рыба.
— Не объясняется тебе в любви?
— Хоть убей.
— Ну что ж, и правильно. Ты сама понимаешь, в таких делах требуется деликатность, нельзя нарушать правила хорошего тона. Естественно, он пока ничего тебе не говорит. Не надо торопить человека. Он и знаком-то с тобой всего пять дней.
— Знаешь, мне иногда кажется, что я его знаю целую вечность, еще с тех пор, как он был вавилонским царем, а я — рабыней-христианкой.
— Почему тебе так кажется?
— Кажется — и все.
— Тебе виднее. Хотя, на мой взгляд, очень сомнительно. Однако какую роль ты отводишь в этой истории мне?
— Ну как же, ты его друг. Мог бы ему намекнуть. Сказать, что не надо демонстрировать показное безразличие…
— Это не безразличие, а душевная тонкость. Я тебе только что объяснил: у нас, мужчин, свои представления о том, как следует действовать в подобных случаях. Мы можем влюбиться с первого взгляда, но достоинство требует, чтобы мы осадили себя. Мы — рыцари до мозга костей, мы безупречные джентльмены, мы понимаем, что нельзя кидаться за девушкой сломя голову, будто пассажир, который хочет съесть в вокзальном ресторане тарелку супа. Мы…
— Полная чепуха. Ты сделал мне предложение через две недели после знакомства.
— Совсем другое дело. В моих жилах течет пламенная кровь Вустеров.
— Не вижу никакой…
— Что ж ты остановилась? Продолжай, я тебя слушаю.
Но она глядела мимо меня на что-то, что находилось на юго-востоке; я повернул голову, и понял, что мы не одни.
В позе почтительного уважения за моей спиной стоял Дживс, и на его аристократических чертах играло солнце.
ГЛАВА 5. Берти берет все в свои руки
Я приветливо кивнул. Что с того, что нас с ним больше не связывают деловые отношения, мы, Вустеры всегда любезны.
— А, Дживс.
— Добрый день, сэр.
Полина заинтересовалась:
— Это и есть Дживс?
— Он самый.
— Значит, вам не нравится, как мистер Вустер играет на банджо?
— Не нравится, мисс.
Мне не хотелось обсуждать эту щекотливую тему, потому я спросил довольно сухо:
— Вам, собственно, чего, Дживс?
— Меня послал мистер Стоукер, сэр. Его интересует, где находится мисс Стоукер.
Конечно, можно было, как всегда, отшутиться, дескать, дома никого нет, но я понимал: сейчас не до шуток. И благосклонно позволил Полине удалиться.
— Давай-ка ты топай.
— Да уж, придется. Не забудешь о нашем разговоре?
— Уделю этому делу первостепенное внимание, — заверил я ее.
Она ушла, а мы с Дживсом остались одни в огромном парке, где больше не было ни души. Я беспечно, с беззаботным видом закурил сигарету.
— Ну что ж, Дживс…
— Сэр?
— Хочу сказать, вот мы и встретились снова.
— Да, сэр.
— Под Филиппами, верно?
— Да, сэр.
— Надеюсь, вы нашли общий язык с Чаффи?
— Да, сэр, все сложилось как нельзя лучше. Осмелюсь спросить, вы довольны вашим новым камердинером?
— О, вполне. Безупречный слуга.
— Мне чрезвычайно приятно это слышать, сэр.
Наступило молчание.
— Э-э, Дживс… — проговорил я.
Странное дело. Я хотел переброситься с ним несколькими вежливыми фразами, небрежно кивнуть и уйти. Но, черт, как же трудно сломать многолетнюю привычку. Понимаете, вот сижу я, вот стоит Дживс, а мне доверили решить задачу, по поводу каких я раньше всегда советовался с Дживсом, и сейчас я будто прирос к скамейке. И вместо того, чтоб проявить ледяное равнодушие, кивнуть эдак свысока и уйти, как намеревался, я чувствовал непреодолимую потребность обсудить с ним все в подробностях, будто никакого разрыва между нами и не случалось.
— Э-э… Дживс… — снова сказал я.
— Сэр?
— Хотел бы кое о чем посоветоваться, если у вас есть свободная минута.
— Разумеется, есть, сэр.
— Мне очень интересно, что вы думаете относительно моего друга Чаффи. Поделитесь со мной?
— Охотно, сэр.
На его лице было выражение мудрого понимания, соединенное с искренним желанием верного слуги помочь своему господину, которое я столько раз видел раньше, и я решил: к черту сомнения.
— Надеюсь, вы согласны, что пятый барон нуждается в помощи?
— Прошу прощения, сэр?
Я разозлился:
— Перестаньте, Дживс, как вам не надоело. Вы все отлично понимаете. Бросьте эти хитрости и притворство, где ваша прежняя открытость и прямота? И не вздумайте уверять меня, будто прослужили у него почти неделю и не сделали никаких наблюдений и выводов.
— Правильно ли я предположил, сэр, что вы намекаете на отношение его светлости к мисс Полине Стоукер?
— Правильно, Дживс, вы правильно предположили.
— Я, конечно, догадываюсь, сэр, что его светлость питает к юной леди чувства более глубокие и пылкие, чем простая дружба.
— Зайду ли я слишком далеко, если заявлю, что он втрескался в нее по уши?
— Отнюдь нет, сэр. Это выражение очень точно определяет истинное отношение его светлости к упомянутой барышне.
— Что ж, великолепно. А теперь, Дживс, я открою вам, что она тоже его любит.
— В самом деле, сэр?
— Именно об этом она мне рассказывала, когда вы появились. Призналась, что без ума от него. И ужасно страдает, бедная дурочка. Совсем извелась. Женская интуиция помогла ей разгадать его тайну. Она видит свет любви в его глазах. И ждет не дождется, когда он ей признается, но он молчит, и она места себе не находит, потому что тайна эта… как там дальше, Дживс?
— Словно червь в бутоне, сэр.
— И еще вроде бы что-то про румянец…
— Румянец на ее щеках точила [8], сэр.
— Точила румянец? Вы уверены?
— Совершенно уверен, сэр.
— Так вот, спрашивается, какого черта? Он любит ее. Она любит его. В чем загвоздка? Когда мы с ней сейчас беседовали, я высказал предположение, что он ведет себя так сдержанно из деликатности, но сам в это не особенно верю. Я Чаффи хорошо знаю. Вот уж кто действует с налета: пришел, увидел, победил. Если через неделю после знакомства он не сделал девушке предложения, он считает, что потерял форму. А теперь? Вы только поглядите на него: безнадежно буксует. Что стряслось?
— Его светлость чрезвычайно щепетилен в вопросах чести, сэр.
— При чем тут щепетильность?
— Он отдает себе отчет, что, находясь в стесненных обстоятельствах, не имеет права предлагать руку и сердце столь богатой молодой особе, как мисс Стоукер.
— К черту, Дживс, любовь смеется над такими пустяками, как бедность и богатство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Но в случае с Чаффи эти недостатки обращаются в величайшие достоинства. Понимаете, он и сам помешан на спорте — что на лошади скакать, что плавать, стрелять, что лис травить, оглашая окрестности дикими воплями, словом, он в вечном, неугомонном движении. Он и эта барышня П.Стоукер буквально созданы друг для друга, и если я хоть как-то могу содействовать их сближению, я должен буквально вывернуться наизнанку.
И потому, когда увидел, что Полина вышла из дому и направляется ко мне с явной целью обменяться верительными грамотами, восстановить разорванные отношения и прочее, я не дал деру, а приветствовал ее жизнерадостным возгласом «Салют!» и позволил увлечь себя в укромную аллею, усаженную кустами рододендронов.
Теперь вы убедились, что мы, Вустеры, готовы на все, если надо помочь другу, потому что мне меньше всего на свете хотелось остаться наедине с этой девицей. Я, разумеется, опомнился после потрясения от встречи с ней, однако перспектива задушевного разговора тет-а-тет отнюдь не вдохновляла. Наши отношения были прерваны посредством почтового отправления, последний раз мы виделись еще женихом и невестой, так что сейчас мне было трудно выбрать правильный тон.
Однако мысль, что я могу замолвить словечко за старину Чаффи, воодушевила меня на подвиг, и мы уселись на простую деревенскую скамью, готовясь приступить к повестке дня.
— Никак не ожидала увидеть тебя здесь, Берти, — начала разговор она. — Что ты делаешь в этих краях?
— Я на время удалился от света, — объяснил я, радуясь, что обмен первыми репликами носит вполне светский, как я бы определил, характер. — Мне нужно было найти тихое место, где никто бы не мешал играть на банджо, вот я и снял этот коттедж.
— Какой коттедж?
— Я живу в коттедже на берегу.
— Ты, я думаю, удивился, когда увидел меня.
— Еще бы.
— Но не слишком обрадовался, верно?
— Ну что ты, тебе я всегда рад, но одно дело ты, и совсем другое — твой папенька и старый хрыч Глоссоп…
— Он вроде бы тоже не питает к тебе теплых чувств. А что, Берти, ты в самом деле держишь у себя в спальне столько кошек?
Я слегка ощетинился.
— Да, в моей спальне действительно были кошки в тот день, но инцидент, на который ты намекнула, был пересказан тебе в искаженном…
— Бог с ними, с кошками, это все чепуха, забудем. Но видел бы ты папину физиономию, когда ему рассказывали эту историю. Кстати о папиной физиономии: если бы я сейчас увидела ее, то померла бы со смеху.
Вот этого мне сроду не понять. Бог свидетель, я не обделен чувством юмора, но физиономия Дж. Уошберна Стоукера никогда не вызывала у меня желания хотя бы кисло усмехнуться. Внешность у него самая злодейская, здоровенный, кряжистый, глазки буравят вас насквозь, именно так я представляю себе средневекового пирата. Какой там смех, у меня в его присутствии язык прилипает к гортани.
— Я о том, что если бы он сейчас вдруг вынырнул из-за поворота и увидел, что мы тут воркуем как два голубка. Он уверен, что я все еще влюблена в тебя.
— Не может быть!
— Честное слово.
— Но как же, черт возьми…
— Поверь, это святая правда. Он разыгрывает из себя сурового викторианского отца, который разлучил юных любовников и теперь должен проявлять неусыпную бдительность, чтобы помешать их воссоединению. Знал бы он, как ты был счастлив, когда получил мое письмо.
— Ну что ты такое говоришь!
— Берти, не надо кривить душой. Ты же просто ликовал, признайся.
— Я бы этого не сказал.
— И не говори. Мамочка и так все знает.
— Ну знаешь, это просто черт знает что такое. Не понимаю, почему ты так считаешь. Я всегда восхищался твоими необыкновенными достоинствами.
— Как-как ты сказал? Слушай, откуда ты набрался таких выражений?
— В основном от Дживса. Он был мой камердинер. И у него был феноменальный запас слов.
— Ты говоришь «был»? Он что же, умер? Или спился с круга и растерял свой запас слов?
— Нет, он от меня ушел. Не вынес моей игры на банджо. Слух об этом распространился в свете, и теперь он служит у Чаффи.
— А кто это?
— Лорд Чаффнел.
— Вот как?
Мы оба умолкли. Она сидела и слушала, как ссорятся в ветвях близрастущего дерева две птицы. Потом спросила:
— Ты давно знаешь лорда Чаффнела?
— Да лет сто.
— И вы с ним близкие друзья?
— Ближе не бывает.
— Отлично. Я на это надеялась. Мне хочется поговорить с тобой о нем. Берти, я могу тебе довериться?
— Еще бы.
— Я была в этом уверена. Как славно встретиться с бывшим женихом. Когда порываешь помолвку, остается столько…
— Нет-нет, ты не должна чувствовать никакой вины, — горячо заверил ее я.
— Да я не о том, дурачок, я хотела сказать: чувствуешь к человеку братскую нежность.
— Ах вот как! Ты, стало быть, относишься ко мне как к брату.
— Ну да. И хочу, чтобы ты сейчас считал меня своей сестрой. Расскажи мне о Мармадьюке.
— Это еще кто такой?
— Лорд Чаффнел, балда.
— Так его зовут Мармадьюк? Ну и ну! Вот это да! Верно говорят, что человек не знает, как живет остальная половина человечества. Мармадьюк!
И я покатился со смеху. От смеха у меня даже слезы выступили на глаза.
— То-то, я помню, он в школе вечно темнил и пудрил нам мозги по поводу своего имени.
Она рассердилась.
— Очень красивое имя!
Я бросил на нее искоса острый взгляд. Нет, тут что-то неладно. Чтобы девушка просто так, без глубоких на то причин сочла имя «Мармадьюк» красивым? И, конечно же, глаза у нее сверкали и кожный покров был приятного алого цвета.
— О-ля-ля! — сказал я. — Э-ге-ге! Те-те-те! Тю-тю-тю!
— Ну и что такого? — с вызовом вскинулась она. — Нечего разыгрывать из себя Шерлока Холмса. Я и не собираюсь ничего скрывать. Как раз хотела рассказать тебе.
— Ты любишь этого… ха-ха-ха!… прости ради бога… этого, как его, Мармадьюка?
— Да, безумно люблю.
— Великолепно! Если ты и в самом деле…
— У него так дивно вьются волосы на затылке, тебе нравится?
— Только этого мне не хватало — разглядывать его затылок. Однако если, как я только что пытался сказать, если ты и в самом деле говоришь правду, приготовься: я сообщу тебе радостную весть. Мне в наблюдательности не откажешь, и когда я заметил во время нашей беседы, что глаза у старины Чаффи становятся мечтательными, как у коровы, стоит ему произнести твое имя, то сразу понял: он по уши в тебя влюблен.
Она с досадой дернула плечиком и довольно злобно прихлопнула точеной ножкой проползающую мимо уховертку.
— Да знаю я, дурья ты башка. Неужели, по-твоему, девушка о таком не догадается!
Ее слова привели меня в полное замешательство.
— Но если он любит тебя, а ты любишь его, чего тебе еще желать? Не понимаю.
— Что же тут не понимать? Он, конечно, в меня влюблен, это ясно, однако молчит как рыба.
— Не объясняется тебе в любви?
— Хоть убей.
— Ну что ж, и правильно. Ты сама понимаешь, в таких делах требуется деликатность, нельзя нарушать правила хорошего тона. Естественно, он пока ничего тебе не говорит. Не надо торопить человека. Он и знаком-то с тобой всего пять дней.
— Знаешь, мне иногда кажется, что я его знаю целую вечность, еще с тех пор, как он был вавилонским царем, а я — рабыней-христианкой.
— Почему тебе так кажется?
— Кажется — и все.
— Тебе виднее. Хотя, на мой взгляд, очень сомнительно. Однако какую роль ты отводишь в этой истории мне?
— Ну как же, ты его друг. Мог бы ему намекнуть. Сказать, что не надо демонстрировать показное безразличие…
— Это не безразличие, а душевная тонкость. Я тебе только что объяснил: у нас, мужчин, свои представления о том, как следует действовать в подобных случаях. Мы можем влюбиться с первого взгляда, но достоинство требует, чтобы мы осадили себя. Мы — рыцари до мозга костей, мы безупречные джентльмены, мы понимаем, что нельзя кидаться за девушкой сломя голову, будто пассажир, который хочет съесть в вокзальном ресторане тарелку супа. Мы…
— Полная чепуха. Ты сделал мне предложение через две недели после знакомства.
— Совсем другое дело. В моих жилах течет пламенная кровь Вустеров.
— Не вижу никакой…
— Что ж ты остановилась? Продолжай, я тебя слушаю.
Но она глядела мимо меня на что-то, что находилось на юго-востоке; я повернул голову, и понял, что мы не одни.
В позе почтительного уважения за моей спиной стоял Дживс, и на его аристократических чертах играло солнце.
ГЛАВА 5. Берти берет все в свои руки
Я приветливо кивнул. Что с того, что нас с ним больше не связывают деловые отношения, мы, Вустеры всегда любезны.
— А, Дживс.
— Добрый день, сэр.
Полина заинтересовалась:
— Это и есть Дживс?
— Он самый.
— Значит, вам не нравится, как мистер Вустер играет на банджо?
— Не нравится, мисс.
Мне не хотелось обсуждать эту щекотливую тему, потому я спросил довольно сухо:
— Вам, собственно, чего, Дживс?
— Меня послал мистер Стоукер, сэр. Его интересует, где находится мисс Стоукер.
Конечно, можно было, как всегда, отшутиться, дескать, дома никого нет, но я понимал: сейчас не до шуток. И благосклонно позволил Полине удалиться.
— Давай-ка ты топай.
— Да уж, придется. Не забудешь о нашем разговоре?
— Уделю этому делу первостепенное внимание, — заверил я ее.
Она ушла, а мы с Дживсом остались одни в огромном парке, где больше не было ни души. Я беспечно, с беззаботным видом закурил сигарету.
— Ну что ж, Дживс…
— Сэр?
— Хочу сказать, вот мы и встретились снова.
— Да, сэр.
— Под Филиппами, верно?
— Да, сэр.
— Надеюсь, вы нашли общий язык с Чаффи?
— Да, сэр, все сложилось как нельзя лучше. Осмелюсь спросить, вы довольны вашим новым камердинером?
— О, вполне. Безупречный слуга.
— Мне чрезвычайно приятно это слышать, сэр.
Наступило молчание.
— Э-э, Дживс… — проговорил я.
Странное дело. Я хотел переброситься с ним несколькими вежливыми фразами, небрежно кивнуть и уйти. Но, черт, как же трудно сломать многолетнюю привычку. Понимаете, вот сижу я, вот стоит Дживс, а мне доверили решить задачу, по поводу каких я раньше всегда советовался с Дживсом, и сейчас я будто прирос к скамейке. И вместо того, чтоб проявить ледяное равнодушие, кивнуть эдак свысока и уйти, как намеревался, я чувствовал непреодолимую потребность обсудить с ним все в подробностях, будто никакого разрыва между нами и не случалось.
— Э-э… Дживс… — снова сказал я.
— Сэр?
— Хотел бы кое о чем посоветоваться, если у вас есть свободная минута.
— Разумеется, есть, сэр.
— Мне очень интересно, что вы думаете относительно моего друга Чаффи. Поделитесь со мной?
— Охотно, сэр.
На его лице было выражение мудрого понимания, соединенное с искренним желанием верного слуги помочь своему господину, которое я столько раз видел раньше, и я решил: к черту сомнения.
— Надеюсь, вы согласны, что пятый барон нуждается в помощи?
— Прошу прощения, сэр?
Я разозлился:
— Перестаньте, Дживс, как вам не надоело. Вы все отлично понимаете. Бросьте эти хитрости и притворство, где ваша прежняя открытость и прямота? И не вздумайте уверять меня, будто прослужили у него почти неделю и не сделали никаких наблюдений и выводов.
— Правильно ли я предположил, сэр, что вы намекаете на отношение его светлости к мисс Полине Стоукер?
— Правильно, Дживс, вы правильно предположили.
— Я, конечно, догадываюсь, сэр, что его светлость питает к юной леди чувства более глубокие и пылкие, чем простая дружба.
— Зайду ли я слишком далеко, если заявлю, что он втрескался в нее по уши?
— Отнюдь нет, сэр. Это выражение очень точно определяет истинное отношение его светлости к упомянутой барышне.
— Что ж, великолепно. А теперь, Дживс, я открою вам, что она тоже его любит.
— В самом деле, сэр?
— Именно об этом она мне рассказывала, когда вы появились. Призналась, что без ума от него. И ужасно страдает, бедная дурочка. Совсем извелась. Женская интуиция помогла ей разгадать его тайну. Она видит свет любви в его глазах. И ждет не дождется, когда он ей признается, но он молчит, и она места себе не находит, потому что тайна эта… как там дальше, Дживс?
— Словно червь в бутоне, сэр.
— И еще вроде бы что-то про румянец…
— Румянец на ее щеках точила [8], сэр.
— Точила румянец? Вы уверены?
— Совершенно уверен, сэр.
— Так вот, спрашивается, какого черта? Он любит ее. Она любит его. В чем загвоздка? Когда мы с ней сейчас беседовали, я высказал предположение, что он ведет себя так сдержанно из деликатности, но сам в это не особенно верю. Я Чаффи хорошо знаю. Вот уж кто действует с налета: пришел, увидел, победил. Если через неделю после знакомства он не сделал девушке предложения, он считает, что потерял форму. А теперь? Вы только поглядите на него: безнадежно буксует. Что стряслось?
— Его светлость чрезвычайно щепетилен в вопросах чести, сэр.
— При чем тут щепетильность?
— Он отдает себе отчет, что, находясь в стесненных обстоятельствах, не имеет права предлагать руку и сердце столь богатой молодой особе, как мисс Стоукер.
— К черту, Дживс, любовь смеется над такими пустяками, как бедность и богатство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29